Раннею ночью после вселенной дневной,
Как бы нам отдых жизни понять
В нежных заводях крови?
Чтобы будущее больше не скрывалось
И не страдало от света прямого.
Из книги «По нашему миру с тетрадью»
…но оказалось, что «Трансаэро» собак и кошек не берет
на борт
Не пронести кота как шапку под наркозом
Не запакуешь ведь, средь багажа не
затеряешь
Сидели с ним мы
вечером перед закатом
И лакомились теплым молоком
Раздумывая, кому бы поручить
судьбу свою
Но все же, его в карман не спрячешь, мой кот объемистый,
хотя и легкий
прошу его не есть последний день,
чтоб нашу участь облегчить…
После дождя на детской площадке
нет никого
только сизых четыре голубя
гуляют примерно в одном направлении
пересекаю косо их путь и я
Солнце! Волшебное солнце!
нарисованное детской рукой
замешанное на этом мокром песке
шевелится, наверное, здесь под землей
из-под земли метро на «Юго-западной»
ты вышел в вечер
в воздухе неповторимом
взглядом ты смешал
чернильный цвет суровый край стеклянных
зданий
и темную младую зелень
в высоте была видна «Звездочка – торговый центр»
два желтых хомута «Макдональдса»
и подлинная над ними звезда
теперь не сквозь очки, но очи
из 30-х годов
ты смотрел
недоуменным его зреньем
смотря на все это вечернее
замечая лишь детали
поскольку ты был рассеян во времени во всем
Памяти Аркадия Драгомощенко
Аркадий, можно ль найти ненужный
какой-нибудь в мире предмет
но не дается
все у нас приспособлено
все вокруг сподручно, все под рукой
все говорит и о том, и о сем
все задает не вопрос, а ответ
не обнаружить совсем постороннюю лишнюю
вещь – это был бы ковчег для тебя
но все они сочтены
все подшиты для дела
все пущены в ход или в рост
нет ни щепочки, что была бы ненужной
кому-нибудь
но где – для тебя?
ты бы создал ее сам в своесильном
зрении, ты бы ей удивился
но для удивленья теперь —
нет-мир без тебя
тише и тоньше сейчас
словно бы все
лезвия слез своих обнажили
но все же оставили мир без надреза
и некуда закатиться, исчезнуть невинной вещи
все они, все они здесь,
сочтены
вижу, лишь легкая краснота
на месте том, где стоял ты
но через такой порез
не произойдет ничего
мы соберем, собираем к себе
всех, кто летел над настурцией
всех кто
по ту сторону ранки
Когда забытый Фирс
раскроет окна в сад,
полный цветущей сакуры
и ребята, – целый их отряд
не пионеры, нет – бой-скауты
подойдут к нему с цветами в руках
дети самого интернационального состава
и самая многонациональная девочка
(«бой-баба» как кто-то произнес о ней в отряде)
набравшись смелости произнесет:
«Спасибо, дедушка Фирс,
спасибо, что для нас играете
столько лет и играете на все сто
что ты не гонишь
природу в дверь
а для нее распахнул все окна
мы часть природы той, что вам и не
снилась
в том прощальном сне
мы аплодируем вам» и все захлопали
даже листва из сада
позабыв состав
захлопотала
и листья и/или лица детские друг друга отразили
Над головою крымцев пролетел болид
Поболее телячьей головы
Светилось в нем и видно было опытное поле
Делянок не было
Лишь виноградарь в белой шляпе
С немыслимыми ласковыми глазами
Звал сюда отведать
Неземного вкуса
Вина
Когда ансамбль «Битлз» выступали в
Древнем Риме
То ор стоял такой, что стыли жилы
Вдоль Колизея был расставлен караул
Вдруг пронеслась пустая колесница с обломком
колонны от триумфа
Все отвлеклись на миг
Как будто знáменье
какое-то
На миг застыли все
Все звуки вдруг попадали
как ласточки
И даже певший смахнул
кровавую пену
С медной гитары
Толпе и себе под ноги
Песок со снегом.
и земля с песком.
«Солнцево».
неподвижная тень собаки.
Бутыли опустошенные на мерзлоте.
Шаги.
Слюна рвется, как дратва.
И ничем не прикрытое солнце.
Все под голубыми одеялами вагонными
С улыбками разной стойкости
Витают в своих небесах.
Сон повальный нас всех поразил
Кажется, не может быть направленья во сне
И все же
Ледяная всем предстоит стрела.
Однорукая жизнь маячит
Милосердия просит, и мы
Отдаем ей то немногое, что у нас есть во сне.
Из книги «Лепта»
В заполненном зале
Когда в нестройный оркестр
Голый голос вошел
То не дали ходу ему
Трижды пропел мобильный
в чьем-то нагрудном кармане
несколько раз пролилось
золото флейты
меж обесцененных лиц
стало не денег жалко —
но объявилась откуда-то жалкость денег
и всеобнимающая жалость к деньгам
Когда родители мои
вступили в этот поезд
я понял, что я не весь
себе принадлежу
То есть есть часть моя иная
невесть откуда ни возьмись
что нас в единое соединяет
два рельса стянутые невидимы
или незримы под вагоном
Два города не одиноки, хоть одиноко в них поет
невидимое радио
Всегда он думал – с детства – почему-то,
Что Будапешт и Бухарест – одно и
то же
Но ты попробуй-ка скажи о том
румыну,
Попробуй венгру
Ведь их соединяет только лента плоская
Дуная
Да и то не через каждый город
он еще возьмется проходить,
Словно коммунальный коридор
Деля квартиру надвое —
С одной стороны спальные комнаты —
С другой сама улица
Полная, наверное, потому что не видно
за каменной стеной,
Одиноких звезд, соединенных людей
Слушающих иногда радио
В пол– или в оба уха
Но все же лента песни стелется меж них
Поехал в Париж, чтобы проверить, что он
еще есть
Но на дороге споткнулся
Застряв ненадолго в Варшаве
Над Вислой-рекой испытав неземной восторг
И мысленно здесь навсегда остался
Слева – золотая метла
Справа и выше, по-видимому, – золоченый колчан
Оба, по-моему, из времен Чингизидов,
О сколько бы, о чтобы я не дал,
Чтобы те времена не вернулись
Но разве хватит наличных средств?
И чем больше в топку времени
ты бросаешь своих желаний
Чем больше мечешь туда золотых монет
Тем сильнее ревет и гудит и сверкает
Непонятная времени печь
И сильней долетают оттуда
Брызги расплавленного золота
И я видел на лицах болевые отметины
того золота, что никакое будущее уже не слижет
Две веточки вен
одинаковых
на руках скульптуры Скровеньи
Воды Яузы
Июньский мост
Я помню Янцзы
Октябрь или сентябрь, Нанкин
Granada
Arena del Toro[2]
Здесь иногда
происходят сражения человека с нечеловеком
На теневую сторону
все проданы билеты
потому что там ничего не видно
на солнечной стороне – зритель один
и он слепой
слышен всем лишь неясный шум и потом
вероятно, тихое шелестение крови
переходящее в шепот листвы, раскаленной под солнцем