В директиве 20/1 от 18 августа 1948 года СНБ повышает ставки в «балансировании на грани войны». Рекомендуется «отбрасывание Советской власти», превращение СССР в государство «слабое в политическом, военном и психологическом отношении по сравнению с внешними силами, находящимися вне пределов его контроля…».
«В худшем варианте, — читаем мы далее, — то есть при сохранении Советской власти на всей или почти всей нынешней советской территории, мы должны потребовать:
а) выполнения чисто военных условий (сдача вооружения, демилитаризация ключевых регионов и т. д.), с тем чтобы на долгое время обеспечить военную беспомощность;
б) выполнения условий, которые должны вызвать существенную экономическую зависимость…
Все условия должны быть жесткими и унизительными для коммунистического режима. Они могут напоминать Брест-Литовский мир 1918 года».
Отчего такой неприкрытый колонизаторский жаргон? На взгляд СНБ, во всей России нет людей, сведущих в «демократии». Придется завозить. «В настоящее время есть ряд интересных русских эмигрантских группировок… Любая из них куда больше подходит, с нашей точки зрения, для управления Россией, чем Советское правительство». И уточняется, для чего «подходит»: чтобы чужими руками «окончательно расправиться» с силами сопротивления американским агрессорам «традиционными методами русской гражданской войны».
В документе Объединенного комитета военного планирования 496/1 определены этапы завоевания СССР и его расчленения. Параграфов много. Позвольте привести их содержание в фрагментарном виде:
«Нынешняя концепция войны с СССР, рассчитанная на ближайшие три года, основана на возможно раннем развертывании воздушного наступления, до предела использующего разрушительную силу и психологический эффект атомной бомбы, соединенного с бомбежкой обычными средствами тех элементов национального потенциала, от которых зависит способность к продолжению военных действий… Союзники должны вести в СССР и на оккупированной им территории политическую, психологическую и подпольную войну. Психологическая деятельность должна максимально использовать страх перед атомной бомбой, дабы ослабить волю народа СССР к продолжению военных действий и укрепить волю диссидентских групп».
Читателя, наверное, заинтересует, какими силами США собирались нас оккупировать. Вот точные данные: две дивизии и две авиагруппы посылались для усмирения в Москву, по одной — в Ленинград, Архангельск, Мурманск, Горький, Куйбышев, Киев и другие города. Всего в оккупационном войске сражалось 22 дивизии и 22 авиагруппы.
Вера в неотразимое «превосходство» еще долго будет гипнотизировать руководителей США. Эксперты Пентагона даже вычислили, что для подавления воли советского народа к сопротивлению в первые полчаса войны должно быть «выведено из строя» 65 миллионов человек. Ради «удобства планирования» (план «Дропшот») исходили из того, что в момент удара («день Д» — 1 января 1957 года) у Соединенных Штатов будет «количественное преимущество 10:1» по атомному оружию и некоторое опережение Советского Союза по «созданию как наступательного, так и обычного оружия».
Это трудно далось Советскому Союзу, но он позаботился о том, чтобы США не получили «удобного» превосходства 10:1, а потом и вообще им пришлось довольствоваться паритетом. Тут отгадка, почему, несмотря на множество детализированных вариантов превентивных ударов по «потенциальному противнику», Вашингтон в конце концов удержался от непоправимых шагов.
Такова реальная, а не пропагандистская картина линии руководства США в эпоху «холодной войны». Такова в общих чертах летопись «холодной войны», ее истоков и заката. Но и этой «скорописи» достаточно, чтобы понять, каким насущным, а не умозрительным испытаниям подвергался Советский Союз. «Холодная война» не была нашим выбором. Она не могла быть выбором СССР после жесточайшей войны и огромных жертв, принесенных народом, чтобы остаться самим собой и жить по своему усмотрению.
Почему приходится об этом говорить сейчас? По ряду причин. Мы снова сталкиваемся с попытками исказить смысл и последовательность событий в последние полвека. Но это не все. Не перевелись на Западе сторонники сверхострых ощущений, готовые пуститься во все тяжкие. Одни из них доказывают, что «холодная война» никогда не прекращалась, другие ратуют за то, чтобы, опираясь на опыт первого издания «холодной войны», развернуть второе издание — на сей раз до победного конца или конца всего живого на Земле. На худой конец, чтобы воздвигнуть завалы оздоровлению международной обстановки, утверждению в отношениях между государствами Востока и Запада, Севера и Юга нового мышления, пионером которого выступает Советский Союз, торжества политики разума над политикой силы.
Недавно американский журнал «Нью-перспектив куотерли» опубликовал беседу с Дж. Кеннаном. Один из соавторов «холодной войны», он стал ее критическим исследователем, о чем свидетельствует и заголовок беседы: «Некролог по «холодной войне». На вопрос, когда же кончится эта война, Кеннан сказал: страхи и конфликты былых времен теряют смысл, куда большее значение приобретает сотрудничество между СССР и США.
Кто же впереди в преодолении мышления «холодной войны»? — был следующий вопрос. Дж. Кеннан ответил: «Советы сломали психологию «холодной войны». Теперь очередь за нами сделать то же самое».
Пусть США, начав «холодную войну» первыми, закончат ее хоть последними. Во имя мира для всех и каждого, «мира, базирующегося на совместных усилиях всех стран».
Г. А. Полегаев, Л. А. Латышев Конфликт с Югославией
«Иосип contra Иосиф» — такими аншлагами пестрела зарубежная печать 40 лет назад. Резолюция Информационного бюро коммунистических и рабочих партий о положении в КПЮ — постыдный пример сталинского вмешательства в дела одной из братских партий. Этот документ в свое время был широко опубликован в советской печати. Ниже публикуются подготовленные Г. А. Полетаевым выдержки из писем-ответов ЦК Компартии Югославии Сталину, взятые из книги югославских публицистов Саво Кржаваца и Драгана Марковича «Информбюро» (1976 год), и записки корреспондента ТАСС в Югославии в то время Л. А. Латышева.
Г. А. Полегаев[30]Отлучение Югославии
Мировая общественность была буквально ошеломлена, когда 30 июня 1948 года орган Компартии Югославии газета «Борба» опубликовала два документа: резолюцию Информбюро «О положении в Коммунистической партии Югославии» и Заявление Центрального Комитета КПЮ. Информбюро обвиняло руководство КПЮ в том, что оно «ведет враждебную политику в отношении Советского Союза и ВКП(б)», и призывало «здоровые элементы» в партии «заставить свое руководство вернуться на правильный путь или сменить его». Это были ничем не обоснованные обвинения, пример недопустимого вмешательства во внутренние дела братской партии.
Говорить об этом сегодня надо в полный голос, чтобы, как подчеркивал М. С. Горбачев, не оставалось места для настороженности, подозрительности, недоверия, обиды, которые, как показывает история, так легко возникают в отношениях между народами и так трудно потом преодолеваются.
Компартия Югославии занимала первое место в официальном списке девяти партий, учредивших в сентябре 1947 года в Варшаве Информационное бюро коммунистических и рабочих партий с целью «организации обмена опытом и в случае необходимости координации деятельности компартий на основе взаимного согласия». Договорились следующее заседание провести в Белграде. Но в югославской столице оно так и не состоялось…
18 марта 1948 года глава советской военной миссии в Белграде информировал начальника генштаба югославской армии, что маршал Булганин по решению Советского правительства отдал приказ срочно отозвать из Югославии советских военных советников, мотивируя это тем, что они «окружены недружелюбием». На следующий день временный поверенный в делах СССР обратился к Тито с просьбой срочно принять его. Во время встречи он зачитал текст телеграммы Молотова об отзыве как военных советников, так и гражданских специалистов.
Тито 20 марта направил письмо Молотову, в котором отверг как необоснованные причины отзыва специалистов. «За все время пребывания в Югославии, — писал он, — отношение к ним было не только хорошее, а братское и гостеприимное, какое вообще принято в отношении советских людей в новой Югославии… Мотивы подобного решения нам непонятны и вызывают удивление». «Действительно, — продолжал Тито, — помощник министра Кидрича, Срзентич, заявил вашему торговому представителю Лебедеву, что по решению правительства он не имеет права предоставлять важную экономическую информацию и что советские представители должны обращаться за такой информацией в ЦК КПЮ и правительство. Всякий раз, когда посол СССР товарищ Лаврентьев лично у меня просил необходимую информацию, я ее без колебаний предоставлял, и так поступали другие наши руководители. Нас очень бы удивило, если бы Советское правительство не согласилось с нашей позицией…»
Семь дней спустя события приняли драматический характер. Тито находился на вилле «Вайс» в Загребе, когда 27 марта из Москвы пришло письмо, подписанное Молотовым и Сталиным. Для передачи письма в Загреб прибыли посол Лаврентьев и временный поверенный. Вот как описал этот эпизод Владимир Дедиер в своей книге «Проигранная битва Иосифа Виссарионовича Сталина».
Когда они вошли в комнату, Тито сидел за небольшим столом. В руках у Лаврентьева был ответ Сталина. После рукопожатий Лаврентьев передал письмо. Тито и советские представители остались стоять. Тито не предложил им сесть. Одной рукой Тито оперся о край стола, другой перелистывал письмо, быстро читал.
Встреча продолжалась всего три-четыре минуты. Оставшись один, Тито еще раз внимательно перечитал письмо — восемь страниц, в правом верхнем углу надпись фиолетовыми чернилами: «Секретно». Письмо было написано в приказном тоне, грубо и оскорбительно. Прочитав, Тито позвонил в Белград членам Секретариата ЦК и попросил срочно прибыть в Загреб. Спустя некоторое время вновь сел за стол и стал набрасывать проект ответного письма Сталину. Через два часа закончил. На толстой бумаге большого формата крупным почерком исписал 33 страницы. Когда из Белграда прибыли Кардель, Ранкович, Джилас и Кидрич, дал им прочитать. Тут же, на вилле, было решено вынести вопрос на обсуждение ЦК…
Накануне пленума Тито и Сталин обменялись официальными телеграммами по случаю третьей годовщины Договора о дружбе, взаимной помощи и послевоенном сотрудничестве между СССР и Югославией. В телеграмме Сталина — всего несколько строчек — пожелание «успеха и процветания братским народам Югославии». Позднее договор будет разорван.
В 10 часов утра 12 апреля в Белграде, в библиотеке Старого дворца на холме Дединье, собрался пленум ЦК. Заседание было строго секретным. Выступление Тито продолжалось целый час. Закончилось оно такими словами: «Это письмо — результат страшной клеветы, неправильного информирования. Прошу, чтобы обсуждение проходило спокойно. Должны высказаться все члены ЦК…» После внесения незначительных дополнений и поправок пленум утвердил письмо ЦК КПЮ, которое подписали Тито и Кардель. Оно было адресовано «товарищам И. В. Сталину и В. М. Молотову».
Вот отрывки из этого письма, которое до сих пор в Советском Союзе не публиковалось:
«…Должны прежде всего подчеркнуть, что нас страшно удивили тон и содержание письма. Мы считаем, что причина для такого содержания письма, обвинений и позиций по отдельным вопросам — в недостаточном знании нашей ситуации… Как бы кто из нас не любил страну социализма — СССР, он не может ни в коем случае меньше любить свою страну, которая также строит социализм, в данном случае — Федеративную Народную Республику Югославию, за которую погибли сотни тысяч ее передовых людей. Мы очень хорошо знаем, что так это понимают и в Советском Союзе…Нас особенно удивило, что все это не было затронуто, когда в Москве были Кардель, Джилас, Бакарич в качестве делегатов нашей партии и правительства. Как видно из Вашего письма, подобной информацией Ваше правительство располагало до приезда нашей делегации в Москву. Нам кажется, что тогда перед нашей делегацией можно было бы поставить вопросы, связанные с военными и гражданскими специалистами.
…Из Вашего письма от 27 марта следует, что у нас ведется антисоветская критика, критика ВКП(б). Утверждается, что с такой критикой выступают руководители КПЮ, что эта критика ведется за спинами масс, членов партии. Названы имена Джиласа, Вукмановича, Кидрича, Ранковича. Таким образом, приведены имена нескольких самых известных и популярных руководителей новой Югославии, проверенных во многих тяжелых ситуациях… Нам очень трудно понять, как можно выдвигать столь тяжкие обвинения и не приводить их источники. Еще более странным выглядит сравнение заявлений наших руководителей с прежними высказываниями Троцкого. В письме цитируются некоторые якобы имевшие место заявления, как, например: «ВКП(б) вырождается», «СССР стремится экономически поработить Югославию», «в СССР господствует великодержавный шовинизм».
Мы считаем, что на основе непроверенных данных неправильно делать выводы и выдвигать обвинения против людей, имеющих очень большие заслуги в деле популяризации СССР в Югославии и неоценимые заслуги в Освободительной войне. Можно ли поверить, что люди, которые отбыли по 6, 8, 10 и более лет на каторге — кстати, и за свою работу по популяризации СССР, — могут быть такими, какими они показаны в письме от 27 марта? Нет, нельзя. Это те самые люди, которые в 1941 году организовали восстание против фашистских захватчиков, глубоко веря в Советский Союз. Это те самые люди, которые во главе восставших народов Югославии, с винтовками в руках, в тяжелейших условиях сражались на стороне Советского Союза, будучи единственными искренними союзниками, в самые мрачные дни веря в победу СССР, и именно потому, что верили и сегодня верят в советскую систему, в социализм. Такие люди не могут действовать с целью «подрыва советской системы», поскольку это означало бы предать свои убеждения, свое прошлое. Называть таких людей двурушниками страшно и оскорбительно.
…У многих советских людей сложилось ошибочное мнение, будто симпатии широких народных масс Югославии к СССР возникли сами собой, на основе каких-то традиций, которые берут начало еще со времен царской России. Это не так. Любовь к СССР не возникла сама по себе, ее настойчиво несли в массы партии и народа нынешние руководители новой Югославии, включая в первую очередь и тех, кого в письме так тяжко обвиняют.
…На основании чего в письме утверждается, что в нашей партии нет демократии? Может быть, на основании информации Лаврентьева? Откуда у него такая информация? Мы считаем, что посол не вправе ни от кого требовать сообщений о работе нашей партии — это не его дело. Такую информацию может получить ЦК ВКП(б) от ЦК КПЮ…Мы не можем поверить в то, что ЦК ВКП(б) мог бы оспорить заслуги и результаты, достигнутые нашей партией сегодня. Мы помним, что такое признание неоднократно выражали не только многие руководители СССР, но и сам товарищ Сталин. Одновременно мы стоим на позиции, что в общественном преобразовании Югославии есть много специфических черт, которые можно с пользой применить в революционном развитии в других странах, и это уже применяется. Это не значит, что мы бросаем тень на роль ВКП(б), на общественную систему в СССР. Напротив, мы изучаем и принимаем в качестве примера советскую систему, но речь идет лишь о том, что в нашей стране мы строим социализм в несколько иных формах. На данном этапе, в специфических условиях, существующих в нашей стране, с учетом международного положения, создавшегося после Освободительной войны, мы стремимся применять наиболее подходящие формы работы по строительству социализма. Мы делаем это не для того, чтобы доказать, что наш путь лучше того, каким идет Советский Союз, не выдумываем что-то новое, а делаем то, что подсказывает жизнь.
…СССР и Югославия жизненно заинтересованы в установлении тесных связей. Но для этого необходимо абсолютное взаимное доверие, без которого не могут существовать прочные отношения между нашими двумя странами. Советские люди, в первую очередь руководители, должны верить в то, что новая Югославия с ее нынешним руководством непоколебимо идет к социализму! Необходимо верить, что СССР имеет в лице Югославии под ее нынешним руководством верного друга и союзника, готового в случае тяжелых испытаний делить добро и зло с народами СССР».
В заключение письма ЦК КПЮ в целях скорейшей ликвидации конфликта предлагал ЦК ВКП(б) направить своих представителей в Югославию для подробного изучения любого вопроса.
В Югославии апрельское письмо ЦК КПЮ называют «первым «нет», которое Тито сказал Сталину». Уже после XX съезда КПСС стала известна реакция Сталина на письмо. Разгневанный генералиссимус изрек: «Достаточно мне пошевелить мизинцем — и Тито больше не будет. Он падет».
…Впервые Тито увидел Сталина на VII конгрессе Коминтерна в 1935 году. А лично довелось встретиться спустя девять лет. Во время пребывания в Москве он встречался со Сталиным несколько раз: в Кремле и на «ближней» даче. Позднее, вспоминая об этих днях, Тито скажет, что первая встреча со Сталиным «была очень холодной». «Я тогда заметил, что Сталин не терпит, когда ему кто-то перечит».
…В начале мая 1948 года в Белград пришло новое письмо ЦК ВКП(б), насчитывавшее более 25 страниц. Тон его был прежним. Круг обвинений в адрес югославского руководства расширился. Все аргументы, выдвинутые в ответе ЦК КПЮ, отвергались. ЦК КПЮ 9 мая на своем пленуме утвердил ответ на новое письмо. В нем всего четыре абзаца:
«Товарищам И. В. Сталину и В. М. Молотову.
Получили Ваше письмо от 4 мая 1948 года. Было бы лишним писать о том, насколько и это письмо произвело на нас тяжелое впечатление. Оно убедило нас в том, что напрасны все наши попытки доказать даже с помощью фактов, что все обвинения против нас — результат неправильного информирования.
Мы не избегаем критики по принципиальным вопросам, но в этом деле чувствуем себя настолько неравноправными, что не можем согласиться с тем, чтобы сейчас решать проблему в Инфорбюро. Партии-участницы уже получили без нашего предварительного уведомления Ваше первое письмо и выразили свою позицию. Содержание Вашего письма не осталось внутренним делом отдельных партий, а вышло за дозволенные рамки. Последствия таковы, что сегодня в некоторых странах, например Чехословакии и Венгрии, оскорбляют не только нашу партию, но и страну в целом, как это было во время пребывания нашей парламентской делегации в Праге.
Последствия всего этого для нашей страны очень тяжелые.
Мы хотим ликвидировать вопрос и на деле доказать, что обвинения против нас несправедливы, то есть что мы настойчиво строим социализм и остаемся верными Советскому Союзу, остаемся верными учению Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина. Будущее покажет, как и прошлое уже показало, что мы достигнем того, что Вам обещаем».
Сталин продолжал настаивать, чтобы Информбюро стало форумом для рассмотрения возникшего конфликта. В Белград 19 мая поступила телеграмма ЦК ВКП(б) за подписью Суслова. В ней содержалось требование об обязательном присутствии представителей КПЮ на заседании Информбюро. День спустя ЦК КПЮ вновь принимает решение о неучастии в заседании. Через три дня пришло новое и последнее письмо ЦК ВКП(б). Отказ КПЮ квалифицировался как «раскол и предательство».
Через месяц в Бухаресте состоялось второе заседание Информбюро. В делегацию ВКП(б) входили Жданов, Маленков, Суслов. Обсуждалось положение в Компартии Югославии. ЦК КПЮ направил участникам заседания заявление. В нем, в частности, говорилось:
«ЦК КПЮ всегда готов участвовать в работе Информбюро. Но он не может направить своих представителей на данное заседание, потому что не согласен с его повесткой дня, считая, что решение вопроса о разногласиях между ЦК ВКП(б) и ЦК КПЮ с самого начала велось неправильно… Уже первое письмо ЦК ВКП(б) нашему ЦК не было составлено в духе товарищеской критики, а содержало грубые и несправедливые обвинения… ЦК КПЮ считает глубоко неверным основывать обвинения против братской компартии на односторонней информации… ЦК ВКП(б) не принял ни одного аргумента из нашего ответа, а, наоборот, выступил позднее с более тяжкими и полностью необоснованными обвинениями против КПЮ… Такая позиция не позволяет вести дискуссию на равноправной основе».
Информбюро это заявление проигнорировало. Во время дискуссии Жданов заявил: «Мы располагаем данными, что Тито — империалистический шпион». В итоге Информбюро приняло резолюцию, в которой фактически повторялось содержание предыдущих писем Сталина. В ней, например, говорилось, что политика югославского руководства ведет к перерождению Югославии в обычную буржуазную республику, к превращению Югославии в колонию империалистических стран.
Резолюция Информбюро 29 июня передавалась по югославскому радио и на следующий день была опубликована в газетах вместе с заявлением ЦК Компартии. В заявлении говорилось:
«Критика в резолюции основана на неточных и необоснованных утверждениях и представляет попытку подорвать авторитет Коммунистической партии Югославии за рубежом и в стране… В резолюции без всяких доказательств приводится утверждение, будто руководство КПЮ ведет враждебную политику в отношении Советского Союза. ЦК КПЮ считал и считает, что отношение Югославии к СССР должно быть основано исключительно на базе доверия и искренности…»
В ноябре 1949 года в Будапеште состоялось третье заседание Информбюро, на котором была принята резолюция «КПЮ в руках убийц и шпионов». Она содержала целый набор инсинуаций и откровенной, ничем не прикрытой брани. Утверждалось, что в Югославии «антикоммунистический, полицейский государственный режим фашистского типа», что «клика Тито превратила Белград в американский центр шпионажа и антикоммунистической пропаганды».
В том же году контакты между ВКП(б) и КПЮ полностью прекратились. Межгосударственные отношения были сведены к формальному сохранению дипломатических представительств. В одностороннем порядке сворачивались экономические отношения.
Мы воздаем должное проницательности обоих руководителей — Хрущева и Тито, которые в 1955–1956 годах подписали документы, принципы которых стали прочным фундаментом взаимоотношений между двумя странами.
Л. А. Латышев[31]Жаркое лето 48-го
Белградское лето 1948 года выдалось жарким даже по местным понятиям. Стояла засуха. Жарко было и в политическом смысле. Западные державы никак не хотели примириться с тем, что на Балканах появилась «коммунистическая Югославия», и всячески пытались ей навредить. Неспокойно было на границах новой Югославии. Остро стоял вопрос о судьбе Истрии, Триеста, Каринтии.
Пошел второй год, как я работал корреспондентом ТАСС в Белграде. Вместе со мной трудились представитель Совинформбюро В. В. Кирсанов и корреспондент «Правды» С. А. Борзенко, единственный в ту пору военный журналист, удостоенный звания Героя Советского Союза. Сообщения из Белграда тогда печатались в советских газетах практически ежедневно. Интерес к происходящему в Югославии и вокруг нее был огромным. Но в начале 1948 года наши корреспонденции все реже стали появляться в газетах, а потом и вовсе исчезли. Я был обескуражен, звонил в Москву, но мне толком ничего не могли объяснить. В редакции лишь говорили: «Давай присылай информацию». Я присылал, но положение не менялось.
Спустя некоторое время меня пригласил руководитель управления информации при югославском правительстве Владимир Дедиер. Это был известный журналист и политический деятель. Сразу после войны вышел его двухтомный «Дневник национально-освободительной борьбы». Это было правдивое, без ложного пафоса повествование о героизме югославских партизан, об их вере в победу Красной Армии. В «Дневнике» раскрывалось подлинное отношение Тито, руководства, всего югославского народа к Советскому Союзу, советским людям. Югославские коммунисты создали у партизан идеализированный образ советского человека — человека будущего, воина-освободителя, образ Страны Советов как высокого коммунистического идеала. Во время войны за пренебрежительное отношение к русским следовала суровая кара со стороны не только командиров, но и рядовых партизан. Особенно высок в Югославии был авторитет Сталина. В народе о нем слагали песни, а «Краткий курс истории ВКП(б)» не единожды издавался, даже несмотря на тяжелые походные условия.
В. Дедиер встретил меня приветливо и за чашкой кофе стал расспрашивать, как мне работается в Югославии, нуждаюсь ли я в какой-либо помощи. А затем сказал: «Мы знаем, что вы передаете в Москву много информации, но, как вы думаете, почему вас стали редко печатать?» Вопрос, признаться, был неожиданным. Я ответил, что и меня это начинает беспокоить, что, видимо, все связано с изменениями в международной обстановке.
После, когда с коллегами обсуждали этот разговор, мы решили: очевидно, что-то все же происходит, но что? Посол Лаврентьев с журналистами не встречался, другие дипломаты или молчали, или сами ничего не знали.
Дело прояснилось в конце июня 1948 года, когда была опубликована резолюция Информбюро коммунистических и рабочих партий. Ей предшествовал обмен письмами между ЦК ВКП(б) и ЦК КПЮ, о которых ни мы, ни общественность ничего не знали. Вскоре и они были опубликованы. Тито и его соратники обвинялись в «недоброжелательном отношении к Советскому Союзу», в «антисоветизме». Надо сказать, что в ту пору при всей своей вере в непогрешимость Сталина я никак не мог согласиться с аргументами, подтверждающими антисоветскую позицию югославских руководителей: «доказательства» были самым слабым местом в письмах ЦК ВКП(б).
В наших отношениях с Югославией действительно возникали проблемы, и их было довольно много. Например, наши военные советники. Их пригласило югославское правительство для оказания помощи в подготовке армии. В страну прибыли офицеры, прошедшие суровую школу войны, обладавшие огромным боевым опытом. Они пользовались в югославской армии высоким авторитетом. Но некоторые из них устоять перед соблазнами мирной жизни не смогли. Каждое нарушение правил поведения советским офицером, а это в основном было злоупотребление алкоголем, для югославов, воспитанных в духе восхищения всем советским, было чрезвычайным происшествием. О нем сразу же докладывали Верховному командующему Тито. В югославском руководстве время от времени возникали разговоры: как быть в таких случаях? Милован Джилас, бывший в то время членом Политбюро ЦК КПЮ, например, прямо говорил, что разбивается в пух и прах вся воспитательная работа, проведенная партией по пропаганде достижений Советского Союза. Эти слова истолковали иначе, и югославское руководство тут же обвинили в «недружелюбии» к Советскому Союзу. По приказу Сталина все военные советники были отозваны.
Возникали и другие проблемы в советско-югославских отношениях — работа смешанных предприятий, сотрудничество между дипломатическими представителями, обучение югославских студентов в СССР и т. д. Все проблемы можно было без труда решить, если был бы проявлен доброжелательный, равноправный подход.
А получалось так: чуть что делалось не по-нашему, значит, там «окопались враги». Позже выяснилось, Сталина раздражали многие самостоятельные решения Тито, которые не согласовывались с его, Сталина, взглядами. Сталин, например, возражал против того, что в Югославии в годы войны вместе с антифашистской, национально-освободительной борьбой велась и социалистическая революция. Он считал, что война — не время для революций.
Но Тито спорил, доказывал. Время показало: он лучше знал свою страну и партию и оказался прав. Но Сталин непослушания не забыл. В 1947–1948 годах он предложил создать Балканскую федерацию, объединяющую Югославию, Румынию, Болгарию и Албанию. Такая федерация, по его замыслу, должна была стать противовесом политике капиталистических держав в отношении Балкан. Компартия Югославии выступила против этой идеи, считая, что для такого единства Балканских стран еще не созрели условия, что их разделяют многие противоречия, степени социально-экономического развития, национальные традиции. Немаловажное значение имел вопрос сохранения национального суверенитета каждой страны в Балканской федерации. Последствия спора Тито со Сталиным оказались трагическими…
Если сравнить принятую в июне резолюцию Информбюро о Югославии с «громом среди ясного неба», то, вероятно, это было бы слишком слабо. Тогда, летом 1948 года, глядя на Белград с балкона нашего корпункта, находившегося на оживленном перекрестке улиц маршала Тито и князя Милоша, казалось, что в городе как-то все вдруг переменилось. Уже не так быстро бежали желтые троллейбусы, на тротуарах стало меньше людей… Жизнь вокруг круто повернулась. Больше других были потрясены югославские коммунисты. Ведь именно они всю войну свято верили в непогрешимость Сталина. Перед многими встал вопрос: как быть? Верить ли критике Информбюро и Сталина или отвергнуть ее, как к этому призывал Тито?
В советском посольстве нам, трем журналистам, поручили распространить доставленные из Москвы брошюры с текстами писем ЦК ВКП(б) югославскому руководству. Таких брошюр, помнится, было тысяч пятьдесят. Письма уже были переведены на сербско-хорватский язык. Решили разослать их постоянным клиентам Совинформбюро — редакциям югославских газет. Наша миссия была не из легких. Ведь ежемесячно в местной печати в среднем публиковалось около тысячи различных материалов о жизни Советского Союза. Только за год представительство Совинформбюро заключило более 300 издательских договоров на выпуск книг и брошюр советских авторов. О СССР югославы хотели знать все — от бригадного метода работы в наших колхозах до выступления советских делегатов в ООН. Теперь же мы были вынуждены посылать нашим коллегам брошюры с письмами ЦК ВКП(б), в которых говорилось об антисоветских позициях югославских руководителей. Надо сказать, делали мы это без особого энтузиазма. На нашу брошюру югославы ответили своей, издав как письма ЦК ВКП(б), так и письма ЦК КПЮ, а также комментарии к ним.
В июле в Белграде открылась Дунайская конференция с участием министров иностранных дел ряда западных государств и стран народной демократии. Советскую делегацию возглавлял А. Я. Вышинский. Политическая атмосфера в городе накалилась под стать стоявшей жаре. Привлеченные возможным конфликтом, в столицу Югославии нахлынули сотни западных журналистов. Мест в гостиницах не хватало. Из Москвы приехали спецкоры — тассовец Дмитрий Бочаров и Юрий Жуков из «Правды». Но никаких сенсаций на конференции не произошло. Организаторы вели себя в высшей степени корректно. Югославские делегаты вместе с представителями из других стран народной демократии выступили против попыток западных держав установить выгодный для себя режим судоходства на Дунае. Кстати, решения Дунайской конференции служат сотрудничеству европейских государств и по сей день. Недавно в Будапеште отмечено их 40-летие.
Но именно во время работы Дунайской конференции, заседавшей в зале Коларчева университета, мы узнали о первых арестах, начавшихся в городе. В один из дней в зал заседаний не пришел работавший в секретариате конференции Драгон Озрин. С ним я познакомился еще в Москве в 1943 году. Коммунист с довоенным подпольным стажем работы, главный редактор издательства Коминтерна (по заданию КПЮ одно время он работал в Праге), начальник политотдела югославской бригады, созданной во время войны на территории СССР, он был и тем человеком, который открыл Юлиусу Фучику Советский Союз. Драгон Озрин ездил с ним по нашей стране в предвоенные годы. Тогда Фучик написал свои знаменитые репортажи о стране, где «завтра уже означает вчера».
Выяснилось, что Озрин призвал прислушаться к критике братских партий, спокойно разобраться в отношениях с советскими товарищами. Об этом нам рассказала его супруга Ида. Домой он больше не вернулся: погиб в лагере на Голом острове в Адриатике. Это был лагерь, куда ссылали тех, кто поддержал резолюцию Информбюро. Много лет спустя Владимир Дедиер в книге о Сталине писал, что тогда арестовали 10 тысяч человек. Для части югославских коммунистов резолюция Информбюро прозвучала как «сталинское руководство к действию»; другие, желая прежде разобраться, что к чему, не могли и мысли допустить о том, что Сталин неправ. Так они были воспитаны. Кто эти люди — враги КПЮ и родины или честные люди, пытавшиеся понять происходящее? Вопрос этот до сих пор волнует югославское общество. Отдельные произведения литературы, кино пытаются найти на него ответ.
В августе 1948 года состоялся V съезд КПЮ. По замыслу Тито, он должен был продемонстрировать единство КПЮ и недвусмысленно дать понять Сталину, что югославские коммунисты — хозяева в собственном доме, что партия всецело поддерживает руководство в его борьбе со Сталиным, за самостоятельный путь развития. Эти задачи съезд выполнил. Я и мои коллеги в душе надеялись, что съезд все-таки найдет путь к примирению, устранению конфликта.
Съезд КПЮ проходил на одной из окраин Белграда — Топчидере, в «Гвардейском зале». В самом городе тогда еще не было зала, который бы мог вместить полторы тысячи делегатов. Нас, советских журналистов, пригласили на съезд. Иностранных гостей было мало. Направить делегацию на съезд КПЮ означало бросить открытый вызов Сталину. В докладе Тито еще раз терпеливо разъяснил позицию Югославии и выразил надежду, что ВКП(б) пришлет своих представителей и те на месте убедятся в искренности намерений югославских коммунистов. Тито еще раз повторил, что Сталина ввели в заблуждение.
В Москву я отправил подробное изложение доклада Тито. Всю ночь диктовал по телефону. Под утро меня разбудил Сергей Борзенко, торопил на съезд. Автомобиля у нас не было, и до Топчидерского парка мы добирались на трамвае. По дороге Борзенко рассказал мне: «Ночью звонил редактор и предупредил, что «Правда» уже выступила по съезду. Но я-то ничего не писал. Что же теперь будет?»
В перерыве Борзенко встретился с Джиласом. Тот с негодующим видом протянул Сергею сообщение агентства ТАНЮГ. «Если вы герой, пойдите сами и скажите этим людям в глаза, что вы о них написали», — сказал Джилас, показав в сторону зала заседаний. Заметка в «Правде» называлась «Под защитой танков и пушек». В ней говорилось, что съезд проходит в «изоляции от собственного народа», а место его проведения «окружено танками и пушками».
Началось заседание. Мы сидели на местах, отведенных для прессы, и тихо переговаривались. Что делать? Ждать, пока выйдет на трибуну Джилас, и демонстративно уйти? А может, потихонечку выйти сейчас, пока на нас не обращают внимания? Остроумный Борзенко в шутку предложил: «Давай останемся, а когда будем выходить, наступим на сапог вон того генерала. Нас обязательно поколотят. Представляешь, какая сенсация будет!» Генералом был начальник генштаба Коча Попович. Но было не до шуток, и мы ушли еще до появления Джиласа на трибуне. На скамейке в парке слушали, как в громкоговорителе после каждой фразы Джиласа делегаты скандировали: «Долой!»
Через день мы все-таки вернулись на съезд. Наше появление было замечено в президиуме. Тито посмотрел в нашу сторону и кивнул головой.
Откуда же взялись эти «пушки и танки»? Оказывается, все иностранные посольства, в том числе и наше, получили ноты югославского МИД, в которых обозначались коридоры для полетов иностранных самолетов на время съезда и говорилось, что в случае их нарушения зенитный огонь будет открываться без предупреждения. Что же касается танков, то на самом деле это были броневики. Они в составе воинской части находились в лесопарке в районе Топчидера.
…Потребовались годы, чтобы погасить конфликт между двумя партиями и странами.