— Само по себе понимание Октября как начала новой эпохи, начала ломки капиталистического строя и перехода к социализму не предполагало перенесения вооруженным путем революции из Советской России в другие страны.
Поставим вопрос иначе: существовали ли в Коминтерне и в РКП(б) настроения в пользу такого способа распространения революции? Да, существовали. Например, Л. Д. Троцкий после поражения Венгерской советской республики направил в ЦК РКП(б) письмо, в котором предлагал, исходя из того, что на европейских весах Красная Армия теперь «весит мало», создать хорошо вооруженный корпус и бросить его на Индию, в тыл империализму. Вместо ленинской линии на союз с антиимпериалистическими революционно-освободительными движениями угнетенных народов предлагался авантюристический план военного «поворота революции» на Восток. План был отвергнут, но подобные настроения кое у кого еще оставались. Можно назвать один момент в жизни Коминтерна, когда во время II конгресса — а это были дни наступления Красной Армии на Варшаву — многие делегаты связывали свои революционные надежды с развитием военных действий. Эти настроения отразились в отдельных формулировках Манифеста II конгресса Коминтерна. Там высказывался тезис о «гражданской войне во всем мире».
Можно отметить, что Н. И. Бухарин выдвигал в свое время лозунг «красной интервенции». Если империалистические державы, рассуждал он, присвоили себе право вооруженной рукой вершить судьбу Советской России, то почему пролетариат не может взять себе такое же право? Но этот тезис, появившийся в статье Бухарина в конце 1920 года (и повторенный им на IV конгрессе Коминтерна), не получил поддержки. Можно найти и некоторые аналогичные заявления других коммунистических деятелей, в том числе западноевропейских. На этих фактах и основываются утверждения, будто все надежды возлагались на военную вылазку, а главным субъектом мировой революции выступала Красная Армия.
Основой же коминтерновской концепции мировой революции, несмотря на существование в рядах Коминтерна революционно-романтических и левацких настроений, были марксистско-ленинские выводы о назревании революций в силу классовых противоречий, прежде всего внутренних.
Так, в книге Ленина «Детская болезнь «левизны» в коммунизме», розданной делегатам II конгресса Коминтерна, с большой силой подчеркивалось значение объективных и субъективных предпосылок революции. В книге развивается учение о революционной ситуации. Содержание «основного закона революции» (Ленин дважды дает его определение) следующее: революция возможна лишь на основе общенационального кризиса, лишь тогда, когда к этому рубежу массы подведены своим собственным политическим опытом. Разве это совместимо с искусственным подталкиванием революции в другой стране?!
А вспомним доклад Ленина на II конгрессе Коминтерна. Там основное внимание обращено на экономические корни кризиса буржуазного господства, на внутренние противоречия буржуазног строя.
После конгресса Ленин не раз предупреждает против всяког авантюризма в революционной борьбе, против всякого искусственного подталкивания. Через год в письме к польским коммунистам он скажет ключевые слова о необходимости «вырастить революцию до полного созревания плода», о «победе Соввласти извнутри». Известно и ленинское требование поставить дело так, чтобы никто не мог говорить, «что большевики навязывают свою универсальную систему, которую будто бы можно на красноармейских штыках внести в Берлин». Такая ленинская постановка вопроса есть исток, начало того принципа, на котором мы сегодня делаем особый акцент: право каждого народа на собственный выбор.
— А как ставился вопрос о гражданской войне и насилии? Ведь известно, что в некоторых документах Коминтерна гражданская война объявлялась неизбежной?
— Вопрос непростой. Послеоктябрьские перемены в России вызвали самое ожесточенное сопротивление эксплуататорских классов, вооруженную контрреволюцию и империалистическую интервенцию. Так было в действительности, и эти факты нельзя игнорировать. На их основе у коммунистов сложилось представление, что социалистические революции будут, как правило, сопровождаться гражданскими войнами. Коминтерн исходил из этих представлений. В его документах подчеркивалось, что гражданская война «навязывается рабочему классу его смертельными врагами». Ленин также многократно говорил о неизбежности гражданской войны, о необходимости смотреть этой суровой, неприукрашенной правде в глаза.
Но в ленинских оценках мы явственно услышим и другие мотивы. О том, что нельзя обожествлять гражданскую войну с ее жестокостями, жертвами и непроизвольно возникающей привычкой к пролитию крови. Рабочий класс, трудящиеся заинтересованы прийти к власти и осуществить социалистические преобразования наименее болезненным путем. Отсюда и ленинское положение о возможности мирного пути революции. Правда, ожесточенная борьба в Советской России в период гражданской войны и военной интервенции показала, что мирный путь практически маловероятен. Но вот происходит в марте 1919 года мирное взятие власти рабочим классом в Венгрии. Ленин сразу же указывает на всемирное значение такого опыта: «Другие страны приходят другим путем, более человеческим, приходят к тому же — к Советской власти. Вот почему пример Венгрии будет иметь решающее значение»[61]. Коминтерн руководствовался ленинскими положениями о многообразии форм борьбы. Он признавал возможность завоевания власти без вооруженного восстания, «как в Венгрии».
Принципиальная позиция Коминтерна по вопросу о роли насилия также базировалась на марксистско-ленинских выводах. Ленин, как и Маркс, считал революционное насилие неизбежным при свержении власти буржуазии, поскольку эксплуататорские классы добровольно от своего господства не отказываются. Более того, Ленин заявлял, что революционное насилие есть «основной признак» диктатуры пролетариата. Если мы внимательно проанализируем эти ленинские высказывания, то увидим, что речь здесь идет лишь об одной стороне пролетарской власти, обращенной к оказывающим сопротивление эксплуататорским классам. Приведем более общее ленинское определение: «революционное насилие представляло из себя необходимый и законный прием революции лишь в определенные моменты ее развития, лишь при наличии определенных и особых условий, тогда как гораздо более глубоким, постоянным свойством этой революции и условием ее побед являлась и остается организация пролетарских масс, организация трудящихся»[62].
Коммунистов, революционеров сплошь и рядом обвиняли в то время в терроризме. Ленин опровергал эти обвинения, говоря, что как раз буржуазия навязала нам террор, что большевики первыми сделают шаги, чтобы ограничить террор «минимальнейшим минимумом». Но были и иные представления. Иные акценты во взглядах на насилие и терроризм мы находим у Троцкого. В ряде его статей и брошюр на эту тему немало разящих аргументов против лицемерия буржуазной политики и против насильственных действий буржуазной власти. Троцкий при этом считал, что вооруженное сопротивление буржуазии ведет неизбежно к тому, что пролетарская «система репрессий сгущается в систему террора», что последний есть имманентное средство революции. Подобного рода левоанархистских установок в документах Коминтерна не было. Однако взгляды, близкие тому, что высказывал Троцкий, существовали. Сам этот факт требовал, на наш взгляд, со стороны Коминтерна более строгого осуждения терроризма как метода, опасного для революционной морали.
Ленин же не отделял социалистические, революционные требования и цели от гуманистических, он подчеркивал, что «не путем насилия внедряется коммунизм»[63].
— 1919–1920 годы были чрезвычайно трудными для Советской России. Ленин, занятый неотложными делами, занимался много и работой Коминтерна. На какие проблемы политики Коминтерна, кроме уже затронутых, обращал он особое внимание?
— Центральное место, конечно, занимали вопросы революции, путей ее развития, а в неразрывной связи с этим — укрепления коммунистических партий как авангарда революционной борьбы, укрепления их связей с массами.
В рабочем движении шла острая, бескомпромиссная борьба по вопросу: за революцию или против. Ленин и Коминтерн выступали непримиримо против соглашательства социал-демократических и центристских партий, против их попыток противопоставить революционной волне политику постепенного улучшения буржуазно-парламентских режимов. Даются самые жесткие, самые отрицательные оценки социал-демократической концепции и соответствующей политики. Коммунисты не соглашались обсуждать в этот момент какие-либо вопросы о возможностях продвижения вперед через использование буржуазно-демократических свобод. Один пример. Когда в Европе из рядов социал-демократии раздались голоса о возможностях сочетания буржуазно-демократических форм с Советами, коммунисты, и Ленин в том числе, отвергли это предложение. Почему? Полагали, что такой лозунг задержит революционное развитие. А может быть, здесь сказалось и недостаточное проникновение в своеобразие условий рабочего движения в странах Запада?
С борьбой против правых верхов социал-демократии связывал в эти годы Коминтерн надежды на быстрое вовлечение пролетарских масс в революционное движение. В 1919–1920 годах преобладали представления, что рабочий класс — в одних странах быстрее, в других медленнее — уже уходит из-под влияния реформистских лидеров. Такой процесс действительно наметился в ряде стран. Его размах и темпы в Коминтерне, однако, преувеличивались. Ленин первым указал на эту ошибку, подчеркнув, что раскол рабочего класса оказался в странах Запада глубже, влияние реформистской идеологии и традиций сильнее, а буржуазия значительно опытнее и хитрее, чем в России.
В книге «Детская болезнь «левизны» в коммунизме», ставшей настоящей энциклопедией стратегии и тактики коммунистического движения, Ленин впервые с такой силой поставил вопрос о борьбе компартий за массы, за завоевание поддержки рабочего класса и непролетарских трудящихся масс. Глубоко раскрывая закономерности общественной борьбы, сопоставляя опыт коммунистов Европы с опытом большевизма, Ленин подвергает резкой критике догматизм и «левое» сектантство как явления, характерные для незрелости коммунистического движения. Он рассматривает конкретные «левые» ошибки молодых компартий и развивает учение об авангардной роли партии, о ее связях с массами. Революционно-романтические представления и «левизна», отрицание работы в реформистских профсоюзах и парламентах, отрицание компромиссов стали в то время серьезным препятствием на пути молодых компартий к массам. Ведь многие зарубежные коммунисты воспринимали тогда из опыта большевизма лишь его наступательный дух и непримиримость, видели в большевизме, как писал один из основателей Коммунистической партии Германии — Г. Эберлейн, «только действие, вооруженное восстание, борьбу на жизнь и смерть против реформизма, против его правительственной власти и наемных белогвардейских войск».