Оклеветанными, испив горькую чашу физических и духовных мук, уходили из жизни польские коммунисты. Из них уцелели лишь единицы.
В феврале 1956 года было опубликовано Заявление Центральных Комитетов коммунистических и рабочих партий Советского Союза, Польши, Италии, Болгарии и Финляндии. Оно восстановило доброе имя революционно-интернационалистической партии польских коммунистов, осудив роспуск КПП как необоснованный и базировавшийся на ложных обвинениях. Репрессированные коммунисты были реабилитированы.
В польской печати стали появляться воспоминания немногих оставшихся в живых очевидцев и участников тех событий и сохранившиеся архивные документы. Отчасти приоткрылась завеса тайны, окутывавшая обстоятельства роспуска КПП. Однако многое оставалось неизвестным, в том числе и реальные причины, приведшие к принятию руководством Коминтерна решения о роспуске КПП, означавшего нарушение уставных норм Коминтерна. Изучение этого вопроса совместной комиссией ученых СССР и ПНР позволило выяснить, что сохранившееся в архиве Коминтерна постановление Президиума ИККИ о роспуске КПП, датированное 16 августа 1938 года, не обсуждалось на заседании этого руководящего органа Коминтерна, а было принято летучим голосованием и подписано шестью членами Президиума ИККИ из девятнадцати.
Но тут возник новый вопрос. Ведь воспоминания участников событий, да и статья в журнале «Коммунистический Интернационал» свидетельствовали о том, что к роспуску партии приступили еще до принятия постановления! Ответить на него помогла сохранившаяся в ЦПА ИМЛ резолюция Сталина от 2 декабря 1937 года в связи с посланным ему 28 ноября проектом постановления ИККИ о роспуске КПП. В проекте говорилось, что польский фашизм сумел внедрить в КПП свою агентуру, что в руководящих кадрах партии орудовали враги, агенты польского фашизма. Утверждалось, будто та «агентура классового врага» «своими провокационными действиями стремилась помешать сближению народов Польши с народами Советской страны и сорвать в интересах фашистской военщины дело мира, которое беззаветно защищает великая Страна Советов». Далее объявлялось о роспуске КПП. Сталин по поводу этого документа высказался кратко и недвусмысленно:
«С роспуском опоздали года на два. Распустить нужно, но опубликовать в печати, по-моему, не следует». Таким образом, сталинская резолюция содержала как указание о необходимости роспуска КПП, так и запрет его огласки.
Архивные документы ответили таким образом на вопрос, почему реализация постановления о роспуске КПП началась за полгода до того, как опросом (в то время весьма распространенным способом принятия подобного рода решений) оно было утверждено.
Важно также понять, почему руководители Коминтерна, и прежде всего Димитров, пошли на принятие такого решения. Прежде всего надо представить себе атмосферу тридцать седьмого года с его разгулом разоблачений «врагов народа», подозрительностью, распространившейся и на многих зарубежных коммунистов, особенно политэмигрантов.
Димитров, как генеральный секретарь ИККИ, пытался спасти и в ряде случаев спас многих из них, обращаясь к Сталину, Андрееву и Маленкову и даже к тем, кто непосредственно чинил расправу, — к Ежову, а позднее к Берии, хотя не мог не догадываться, что их подручными фабриковались «материалы» и на него, и на других руководителей Коминтерна. А это было действительно так.
Димитров еще в конце 1936 года стремился отвести грозную опасность, надвигавшуюся на КПП, однако это оказалось выше его возможностей.
Димитрову были предъявлены показания ряда деятелей КПП. В ходе допросов они «признавали» себя виноватыми в том, что были агентами пилсудчиковской организации ПОВ (Польской военной организации, созданной по инициативе Пилсудского и существовавшей в 1914–1921 гг.) и проникли в КПП с провокационными целями. Согласно материалам следствия получалось, что деятельность обвиняемых была направлена на подрыв партии и подчинение ее пилсудчикам, что они были агентами самых разных разведок и троцкистами… Так, одного из основателей КПП — X. Валецкого, активного участника борьбы за освобождение Ленина из тюрьмы в местечке Новы-Тарг в августе 1914 года, следователи заставили «признаться» в том, что он «руководил контрреволюционной шпионской работой в Коминтерне». Генерального секретаря ЦК КПП Ю. Ленского — делегата Апрельской конференции и VI съезда РСДРП(б), одного из активных участников Великого Октября, — в том, что он, как и другие «члены ПОВ», примкнул к большевикам «с целью поддержать большевистский переворот, чтобы занять руководящие посты в Советском правительстве», чтобы «использовать КПП для переброски в СССР под видом политэмигрантов агентов польской разведки, а в случае войны Польши с СССР оказать помощь пилсудчикам». И тому подобное…
Димитров, имевший опыт Лейпцигского процесса, собственноручно сделал выписки из представленных ему «признаний» девяти видных деятелей КПП. Эти выписки сохранились. Фальсифицированные «признания», видимо, не оставляли иного выхода, кроме согласия с роспуском. Они, подобно материалам судебных процессов 1936–1938 годов, построенных на признаниях обвиняемых, — свидетельства того, как лживыми показаниями, вырванными насилием, физическими и моральными пытками, Сталин и его приспешники обеспечивали «легальное» прикрытие своих преступлений против советского народа, коммунистической партии, зарубежных коммунистов, политэмигрантов, всех тех, кто, по их мнению, был опасен режиму сталинского самовластия.
А. Н. Григорьев[80]И тельманка с значком Рот Фронта…
Эта симоновская строка, вынесенная в заголовок, — из хорошо известного стихотворения «Немец». Помните? «В Берлине, на холодной сцене, пел немец, раненный в Испании…» Стихи посвящены Эрнсту Бушу. Их можно отнести не только к певцу немецких рабочих, но и к тысячам его товарищей по партии, каждый из которых —
…Казненный за глаза заранее,
Пять раз друзьями похороненный,
Пять раз гестапо провороненный,
То гримированный, то в тюрьмах ломанный…
Их долгая борьба против фашизма — у себя на родине и в эмиграции, тяжкие поражения и победы, дававшиеся не менее тяжко, вера в разум немецкого народа, не угасавшая, даже когда кругом был лишь лес вздернутых в нацистском приветствии рук, надежда на то, что Красная Армия выстоит, и всемерная помощь ей — поистине, история Компартии Германии достойна самых высоких слов. К великому несчастью, многие из этих людей — мужественных немецких коммунистов — погибли от удара в спину, нанесенного им в нашей стране…
Я использую лозунг немецких рабочих «Да здравствует Москва!» именно в такой транскрипции. Правильнее, конечно, звучало бы «хайль!», но, во-первых, в нашей памяти такое слово связано уже с иными ассоциациями, а во-вторых, от этого «Гайль Москау!», как и от слов «тельманка», «юнгштурмовка», «Рот Фронт», право же, веет 20-ми годами: полистайте очерки о Германии тех лет, написанные Ларисой Рейснер, Михаилом Кольцовым, Сергеем Третьяковым, — обязательно услышите этот призыв.
С КПГ — в ту пору едва ли не самой мощной секцией Коминтерна после ВКП(б) — нашу партию связывали особо тесные отношения. В СССР буквально одна за другой ехали делегации рабочих и интеллигентов, «красных спортсменов» и «красных фронтовиков», актеры уличных театров, вроде знаменитого «Красного рупора», режиссеры, музыканты, инженеры, врачи. В Ленинской школе Коминтерна в Москве учились молодые коммунисты из Германии (например, Эрих Хонеккер). Не менее широким было движение и в обратную сторону.
Наши песни звучали в унисон: немецкие пионеры пели о «маленьком трубаче», советские — «Погиб наш юный барабанщик…»; на комсомольских митингах и субботниках звенела общая мелодия «Молодой гвардии»; советские партийцы запевали «Смело, товарищи, в ногу!», немецкие коммунисты отвечали им на тот же мотив словами старого марша германского пролетариата «Братья, к свободе и солнцу!».
Кондитерскую фабрику в Москве наименовали «Рот Фронт», пивной завод в Ленинграде — «Красная Бавария». Центральный пионерский лагерь КПГ под Берлином носил имя Ворошилова. Перечисление поистине бесконечно.
Важная страница той солидарности — участие немецких рабочих и инженеров в индустриализации СССР. В годы недавней тассовской работы в ГДР и ФРГ я не раз встречался с теми, кто в первую и вторую пятилетки трудился на советских заводах. Об одном из таких немецких рабочих-коммунистов — Фридрихе Крюцнере, который прошел путь от формовщика литейного цеха на московском заводе «Мясохладострой» до директора этого предприятия, я кратко рассказал в номере 4 нашего журнала. Мы встретились в городке Хаттинген Рурской области ФРГ ровно через полвека после приезда Фридриха и его жены Виктории, швейцарской коммунистки, в СССР.
А в Бремене в день, когда по городу шла первомайская демонстрация, один из ее участников сказал мне: «В Первомай я особенно часто вспоминаю о Кузбассе. С 1932 по 1937 год я работал на строительстве шахты имени С. М. Кирова в Ленинске-Кузнецком и шахты «Северная» в Кемерове…» И достал из портмоне укрытую целлофаном ломкую бумажку, на которой лиловыми буквами было напечатано: «Дана настоящая справка рабочему Зеллеру Альфреду Германовичу в том, что он действительно работал на шахте «Северной» треста «Кузбассшахтстрой» в качестве слесаря-монтажника с 26 декабря 1935 года по 9 ноября 1937 года. Уволен в связи с выездом из СССР, что и удостоверяется. Нач. управления стр-вом ш. «Северной» Дорогов, зав. личным столом Тренин». Это была чистая фантастика — такая справка — в городе Бремене, рядом с памятником знаменитым музыкантам! «Альфред Зеллер — живое свидетельство нашей рабочей солидарности с СССР, — вернули меня к действительности товарищи из окружного правления Германской компартии. — В Кузбассе его удостоили звания стахановца. В нашей партии мы его считаем не только ветераном, но и ударником».