олучать никакого дополнительного образования: а то вот решит он поступить в аспирантуру в сорок пять, и характеристика “количество лет обучения” снова у него изменится.
К счастью, располагая достаточно крупной базой данных, можно оценить влияние наследственности и без информации о родителях [23]. Для этого надо посмотреть, в какой степени генетическое сходство между неродственными индивидами позволяет предсказать сходство в количестве лет обучения между ними. Такая работа была проведена на участниках британского Биобанка – это хранилище генетической и медицинской информации, включающее данные о более чем полумиллионе жителей Соединенного Королевства в возрасте от 40 до 70 лет. Среди них нашлось в том числе и 7407 человек, которые были усыновлены (6311 были включены в анализ, так как для них содержались в базе достаточно качественные и полные данные и о генах, и об образовании). Выяснилось, что в первом приближении, если посмотреть на всю гору генетической информации, влияние наследственности на количество лет обучения можно оценить как 29 % для тех, кто рос с родными родителями, и 23 % для тех, кто был усыновлен. Правда, в обоих случаях был большой разброс данных, доверительные интервалы перекрывались, то есть отличие не достигло порога статистической значимости. Если же при обработке данных с самого начала применять более строгие критерии и посмотреть отдельно на те конкретные нуклеотидные замены, которые преодолевали порог статистической значимости, то они позволяют объяснить 7,4 % отличий в продолжительности обучения для детей, выросших в биологических семьях, и 3,7 % для усыновленных – и этот результат как раз был статистически очень достоверным (p = 8,23 × 10–24, то есть вероятность того, что такой результат получился случайно, оценивается числом с 24 нулями, из них 23 после запятой! Психологи, глядя на результаты генетиков, обливаются слезами горькой зависти, у них-то считается, что p < 0,05 – уже неплохо).
Вот, то есть получается, что то, что мы всегда считали влиянием генов, – это наполовину влияние генов в организме самого ребеночка, а наполовину влияние генов тех, кто его породил и воспитывает. Авторы также отмечают, что они дополнительно делали поправку на возраст испытуемых в том контексте, что в течение XX века доступ к образованию повышался, а это означает, что влияние генов становилось более сильным: возможность учиться была уже у всех, а реализовали они ее или нет – это уж как повезет. Это отдельное интересное соображение: когда мы построим полностью эгалитарное общество с равными возможностями для всех, то влияние генов выйдет на первый план! Но пока равных возможностей нет, показывает нам это исследование, благоприятная среда может здорово повлиять на образовательные достижения. Среди усыновленных детей закончили университет 28 %, среди выращенных в родной семье – 33 %, не такая большая разница, чтобы беспокоиться.
Как насчет более серьезных поводов для беспокойства? Что говорит наука о развитии наркотической зависимости или склонности к правонарушениям? Вряд ли я вас сильно удивлю: наука сообщает, что на такие вещи влияют и гены, и среда.
Психиатр Кеннет Кендлер – американец, но львиная доля его исследований посвящена усыновленным детям из Швеции, потому что уж больно хороши там базы данных. Про всех жителей страны известно (под обезличенными номерами), кто кому родственник, кто кого усыновил, а главное – кто, почему и сколько раз попадал в больницу или в полицейский участок. При этом с биологическими родителями разнообразные неприятности происходят часто, а с приемными почти никогда, потому что в Швеции желающих усыновить заметно больше, чем детей из неблагополучных семей, и приемные родители проходят строгий отбор на благонадежность.
Базы данных в Швеции достаточно обширны и подробны, чтобы Кендлер смог подобрать семьи, в которых один (или более) детей росли со своими биологическими родителями по крайней мере до десятилетнего возраста, а другой ребенок (или несколько) были усыновлены в возрасте не старше 10 лет. Всего были проанализированы 3416 детей, разделяющих со своим братом или сестрой обоих биологических родителей, и 11 328 полусиблингов, у которых совпадал один биологический родитель [24]. Во всех случаях по крайней мере один из биологических родителей попадал в сферу внимания государства в связи со злоупотреблением алкоголем и наркотиками или имел приводы в полицию за мелкие правонарушения. Выяснилось, что в таких условиях вероятность того, что проблемы с наркотиками будут и у ребенка, составляет 12,8 % для тех, кто жил с родителями, и 7,6 % для тех, кого отдали на усыновление (это оценка для детей с обоими общими родителями, но для полусиблингов порядок цифр такой же). Защитный эффект приемной семьи, правда, срабатывал только в том случае, если в ней все было благополучно, никто не злоупотреблял наркотиками, не умирал и не разводился.
По такой же методике (и примерно на той же выборке) Кендлер и его коллеги оценили риск правонарушений [25]. Вероятность того, что в течение жизни человек будет признан виновным в преступлении – в любом преступлении, будь то вандализм, проникновение на частную территорию, мошенничество, подделка документов, угрозы, воровство, поджог, побои, разбойное нападение, похищение, производство детской порнографии или убийство, – составляет 41 % для тех, кто вырос со своими неблагонадежными родителями и 26,6 % для тех, кого отдали в приемную семью (оценки снова приведены для родных братьев и сестер). Если рассортировать преступления по категориям, то защитный эффект приемной семьи слабо проявлен для поджогов и преступлений на сексуальной почве, но зато ярко проявлен для большинства других правонарушений, причем чем более жестокое преступление, тем сильнее падает риск его совершения у усыновленного ребенка. Приемная семья лучше всего защищает человека от того, чтобы он стал убийцей, а также защищает от насильственного грабежа заметно лучше, чем просто от попытки что-нибудь тихонько украсть. Авторы предполагают, что наблюдаемый благотворный эффект может быть связан с повышением уровня IQ у тех, кто вырос в приемной семье (на интеллект влияют не только гены, но и среда тоже, помните?) – если вы умный, то вам с меньшей вероятностью понадобится совершать преступление. Ну, или по крайней мере вы с меньшей вероятностью попадетесь.
Эти исследования часто рассматриваются, даже и самими поведенческими генетиками, как аргумент в пользу существования “дурной наследственности”, ведь дети из проблемных биологических семей все равно злоупотребляют наркотиками или совершают правонарушения чаще, чем в среднем по популяции, даже если их усыновили в очень раннем возрасте. Элемент генетического влияния в самом деле существует, поскольку понятно, что наша ДНК неизбежно влияет на развитие нашего мозга, в том числе восприимчивость к наркотическим веществам, уровень импульсивности, агрессию и так далее. Влияние наследственности на жизненные проблемы можно подтвердить и в близнецовых исследованиях, и в работах с более экзотическим дизайном, например, при изучении детей трех родителей – это когда мама предоставляет ребенку гены и воспитание, папа – только гены, а отчим – только воспитание [26]. Но все же важно тут подчеркнуть две вещи.
Во-первых, нет и не может быть никакого “гена склонности отжимать карманные деньги у младшеклассников” – слишком уж сложная конструкция, у представителей нашего вида не настолько хорошо развито врожденное запрограммированное поведение, это удел насекомых. А у людей могут быть комбинации генов, влияющие на агрессивность, любовь к доминированию или любовь к деньгам, но уж в какой форме их влияние воплотится – зависит от воспитания и от удачи. Преуспевающему боксеру или бизнесмену они пригодятся тоже. Задача воспитания и самовоспитания не в том, чтобы бороться с природными склонностями, а в том, чтобы осознавать их и направлять в конструктивное русло. (Хотя с родными детьми это действительно может оказаться легче, чем с приемными, как раз потому, что их природные склонности больше похожи на ваши, более понятны и предсказуемы.)
И второе, еще более важное. Львиная доля проблем в поведении усыновленных детей обусловлена никакими не генами и чебурашками, а неблагоприятной средой для развития во время беременности и в раннем детстве, равно как и травмой от расставания с родителями, в особенности сильной, если в промежутке между биологической и приемной семьей еще присутствовал детдом. При этом глубина травмы, связанной с детским домом, может варьировать в очень широких пределах в зависимости от личности ребенка, его возраста, опыта жизни в семье, длительности его пребывания в учреждении и от того, удовлетворялись ли там хоть в какой-то степени эмоциональные потребности ребенка. В принципе, детям, пожившим какое-то время в приюте, часто свойственны проблемы с формированием привязанности, непонимание того, как должно отличаться отношение к близким и к посторонним, трудности с теорией разума и аутистические черты, им сложно выстраивать отношения со сверстниками, оценивать уместность того или иного поведения в социальных ситуациях, они могут быть деструктивными по отношению и к себе, и к окружающим [27]. При этом выраженность поведенческих нарушений зависит от того, насколько плох был приют и как быстро малыша оттуда спасли. Из самых плохих учреждений (таких, где с детьми вообще не разговаривают, не играют и не берут на ручки) важно вытаскивать малышей до полугода, иначе полностью компенсировать депривацию уже не удается; если какой-никакой эмоциональный контакт с воспитателями все же есть, то желательно найти ребенку семью до полутора-двух лет. В этом случае можно надеяться, что ребенок сможет развиваться и вести себя практически так же, как его благополучные сверстники. Если найти семью позже, то вероятность столкнуться с поведенческими проблемами растет. Но существенно, что это именно детские проблемы, и во многих случаях их удается перерасти. Если найти детей, усыновленных в разных возрастах (до года, в дошкольном возрасте и после шести лет) и сравнить их жизненные успехи в тридцать восемь, то принципиальной разницы между группами по большинству параметров не окажется: люди одинаково часто покупают себе жилье, с одинаковой вероятностью впадают в депрессию, примерно одинаково часто разводятся, сопоставимо зарабатывают [28]. Единственным выраженным отличием между группами оказалась продолжительность обучения: среди тех, кого усыновили в младенчестве, закончили колледж 21,4 % детей, а из усыновленных после шести лет этого достигли только 6,7 %. Но, как известно, люди прекрасно живут и без высшего образования.