Гроза
Рама и Сита ещё почивали, но перед дверью их спальни толпились друзья и слуги, чтобы, как всегда, приветствовать их с наступлением нового дня. Вот раздались тяжелые шаги Сумантры, царского возничего, и лица ожидающих засияли. «Конечно же, — думали они, — Дашаратха послал за Рамой, чтобы объявить ему решение, и поэтому возничему велено не дожидаться пробуждения, а немедленно вступить в брачные покои».
Когда за Сумантрой закрылись двери, все взоры были прикованы к ней, и каждый, в силу своего воображения, представлял, что происходит в опочивальне, что говорит возничий и как радуются Рама и Сита.
Но вот и они. Огромная прихожая наполнилась гулом приветствий:
— С прекрасным днем, царевич! Возвращайся царем. Будь счастлив, сын Каушальи!
Начало дня и впрямь казалось прекрасным. Ярко светило солнце, и лужайка перед дворцом, ещё не успев высохнуть, горела изумрудами. По ней туда-сюда с отвратительным криком расхаживали павлины.
— Павлины кричат к грозе, — проговорил Рама, обращая взор к небу, — но оно безоблачно.
Сита хотела ответить, но вдруг из кустов выскочила лань и потерлась головкой о её бедро. Сита и лань были словно две сестры, большеглазые творения Любви.
Видя это, Рама успокоился.
— Наверное, — сказал он, — царь и всегда благосклонная ко мне Кайкейя решили ускорить коронацию. Иначе зачем бы им понадобилось прерывать наш сон?
— Да! Да! — согласилась Сита. — Я уже вижу тебя в одеянии из тигровой шкуры и слышу, как ты произносишь слова обета.
У входа в город Рама и Сита сошли с колесницы и двинулись ко дворцу пешком. Тысячи людей сопровождали их. За Рамой закрылись ворота. Стихли приветственные крики. Толпа ожидала в молчании выхода нового царя, начала нового царства и новой жизни. Обняв Раму на прощанье, Сита удалилась в женские покои.
Рама один медленно поднимался по ступеням царской лестницы, стараясь сдержать бешеное биение сердца. Слуга, ожидавший Раму на верхнем пролете лестницы, повел его не в тронный зал, а в покои Кайкейи. «Наверное, подумал Рама, — в тронном зале ещё не все готово для церемонии и Дашаратха решил мне что-то сообщить».
Но почему царь весь в черном? Почему так бледно и сумрачно его лицо? Почему он тяжело дышит — будто рыба, лишенная воды?
— Царь просил меня передать тебе, — властно произнесла Кайкейя, — что ты сегодня же должен покинуть столицу и отправиться в изгнание на семь и ещё на семь лет. Готов ли ты выполнить приказание отца?
— Готов! — ответил Рама, складывая ладони.
И тогда Дашаратха обрел дар речи:
— Сын мой! У меня нет сил расстаться с тобой. Не уходи хотя бы сегодня. Уже близка ночь.
— Нет, государь. — ответил Рама. — Я обещал царице покинуть город сегодня и сдержу свое слово. Не печалься! Я вернусь через четырнадцать лет.
Изгнание
Почтительно приветствуя царевича, уже одетого в бересту, но не снявшего золоченых сандалий, Сумантра сказал:
— Взойди на повозку, доброславный, и я, как мне приказано, домчу тебя до цели.
И тогда из дворца выбежала Сита в грубом одеянии отшельницы. Напрасно умолял её Рама не покидать Айодхьи и дожидаться его возвращения.
— Я не должна и не желаю расставаться с тобою, — отвечала Сита. И добавила: — Я не вынесу разлуки.
Рама и Сита заняли места в повозке. Слуги сложили на её дно луки, мечи для Рамы, а для Ситы богатые одеяния и украшения, какие, рыдая, принес невестке царь. Дернул Сумантра поводья, и кони понеслись.
Высыпавшие на главную улицу люди умоляли замедлить бег коней, чтобы, может быть в последний раз, насладиться лицезрением Рамы и Ситы. В толпе был и царь в трауре, с лицом бледнее луны, когда её заглатывает демон Раху. Выбежала и мать Рамы Каушалья и со стоном, заглушаемым ударами копыт о мостовую, побежала за колесницей.
Оглянулся Рама и едва не ослеп от зрелища горя родителей.
— Гони, Сумантра! Гони! — вырвался из груди его вопль.
И повозка помчалась, как яростный вихрь, как голубь, настигаемый ястребом.
Но почему Сумантра вдруг сдерживает коней? Это Лакшмана, милый Лакшмана стоит на дороге! Совсем недавно в ярости он порывался убить Кайкейю, а если понадобится, и царя, впавшего в детство и потерявшего волю, а когда это вызвало гнев Рамы, с плачем удалился. Теперь все ясно! Как истинный брат, он решил разделить с Рамой изгнание.
Возмездие
Дашаратха долго не мог отвести глаз от удаляющегося облака пыли. Когда же пыль рассеялась, он пошатнулся и упал бы, если бы его не удержали с правой стороны Каушалья, с левой — Кайкейя. Обратив голову влево, царь сказал:
— Не касайся меня, негодная. Я больше не хочу тебя видеть. Я от тебя отрекаюсь.
Каушалья отвела Дашаратху в его покои. Изнуренный горем, царь уснул. Но ночью, открыв глаза, увидел сидевшую у постели Каушалью, которая охраняла его сон.
— Царица! — обратился он к ней. — Я хочу тебе рассказать о том, что случилось со мною в давние времена, когда ты ещё не была моей женой. Будучи совсем юным, я не помышлял о женитьбе, отдавая все время охоте. Не было лучника, равного мне, ибо я попадал в цель по слуху, не видя её. Это составляло предмет моей гордости. В один несчастный день я приказал запрячь колесницу и отправился к берегу Сарайю, надеясь в темноте подстрелить какого-нибудь зверя, идущего на водопой. Ночь была темной, ибо луна ещё была серпом, а не диском. Оставив колесницу, я направился к берегу и услышал идущий от воды звук, напоминавший сопение слона. Я наложил на лук стрелу и отпустил тетиву. И тотчас услышал предсмертный человеческий крик. Раздвигая заросли камыша, я бросился к воде и увидел лежавшего в крови юношу. Вода выливалась из опрокинутого кувшина. Открыв глаза, умирающий сказал:
— За что ты убил меня, царевич? Ведь вместе со мной ты лишил жизни моих родителей, дряхлых и немощных, для которых я пошел набрать воды. Пойдя по этой тропинке, ты найдешь их хижину.
Когда я вытащил из спины юноши стрелу, он испустил дух. И я понес его тело по указанной мне тропе и положил его перед стариками, обливаясь слезами.
И тогда старец сказал:
— Я мог бы тебя испепелить на месте. Но я вижу, что ты погубил моего сына без умысла и сам страдаешь от своей вины. Поэтому моя кара постигнет тебя не сейчас, а через много лет. Ты умрешь от тоски по сыну. Пока же помоги мне собрать сухих сучьев и удались навстречу своей судьбе.
На следующий день, уже придя к этому месту, я не застал стариков. Родители убитого мною юноши взошли на погребальный костер. Теперь я умираю, как мне предсказано, от тоски по своему сыну. Благословенны те, кто дождутся возвращения Рамы и Лакшманы вместе с Ситой.
Дашаратха внезапно замолк. Из его груди вырвался последний вздох.
Бхарата
Бхарата не ведал о том, что случилось в столице. Вместе с братом Шатругхной он гостил в далеком царстве у своего дяди. И в ночь смерти отца приснилось ему, что на землю обрушилась луна и тотчас погасла. Отец привиделся ему нечесаным, бледным, покрытым цветочными венками, на колеснице, влекомой ослами.
Пробудившись, стал Бхарата искать прибывших накануне послов, чтобы узнать о доме. Но послы его избегали, если же он их настигал, отводили глаза. Ибо кто из людей, наделенных сердцем, хочет быть вестником горя?
И поспешил Бхарата в Айодхью. Вступив в ворота, он не узнал города, в котором вырос. Улицы были пустынны. Из домов доносились стоны и плач.
— Где отец?! — закричал Бхарата, врываясь в царские покои.
Но ему отвечало лишь эхо.
Наконец показалась мать в траурном одеянии и, склонившись перед Бхаратой, проговорила:
— Отца твоего постигла участь всех смертных.
Услышав эту весть, Бхарата лишился чувств. Кайкейя помогла ему подняться, и Бхарата нашел в себе силы спросить:
— Какой же его постиг недуг? Что он успел сказать перед смертью?
— Он сказал: «Благословенны те, кто дождутся возвращения Рамы и Лакшманы вместе с Ситой».
— А где же мои братья? Почему их нет в городе?
— Рама в изгнании, — ответила Кайкейя. — Ведь не могла же я допустить, чтобы трон был передан ему, а не моему сыну.
— Так это ты и есть недуг, погубивший моего отца! — воскликнул Бхарата. — И ты ещё надеешься, что я займу трон, освобожденный таким путем?! О, как мне смыть позор, павший на мою голову! О, как мне вернуть в Айодхью Раму!
С этими словами Бхарата кинулся в покои Каушальи. Увидев его, она сказала:
— Вот и ты, с помощью матери обретший царство. Повели же, чтобы меня и Сумитру отослали в лес, где ведут жизнь подвижников твои братья.
— Не укоряй меня, царица! — воскликнул Бхарата, бросаясь к ногам Каушальи. — Я ничего не знал о замыслах моей матери. Из всех, кого опозорила моя мать Кайкейя, я самый несчастный.
В тот же день тело Дашаратхи, дожидавшееся в масле погребальной церемонии, было предано огню. И Бхарата, как положено сыну, принес поминальную жертву и одарил брахманов, совершавших погребальные обряды.
Дорога для Рамы
Окончились дни траура, и царские советники явились к Бхарате. Поклонившись ему, они сказали:
— Страна, лишенная царя, подвержена бедам и мятежам. Она становится легкой добычей врагов. Младшие не повинуются старшим. Жены — мужьям. Жители не строят домов. Стань же царем, о Бхарата!
— Вам известно, что царь, назначенный моим отцом, в лесу. Никто не может его заменить. И если жители не хотят строить домов, пусть хотя бы строят дорогу, по которой Рама сможет вернуться в Айодхью.
В то же утро из города вышли десятки тысяч людей с лопатами и топорами. Они расчищали заросли, прорубали в лесу просеки, засыпали рытвины и ямы. Вслед за первыми строителями дороги со всего царства двинулись другие. На тысячах повозок был подвезен камень для мощения дороги. Через реки и ручьи были переброшены мосты. Любовь к Раме преодолела все преграды. Прямая как стрела дорога была доведена до Ганги, и за её сооружением с небес наблюдали сами боги.