Карабас-Барабас имеет свою характерную примету — невероятно длинную бороду, конец которой он вынужден засовывать себе в карман, чтобы не наступать на нее. У Мейерхольда был приблизительно такой же длины шарф. Всеволод Эмильевич обожал этот аксессуар, носил его как свой характерный знак и так же, как Карабас-Барабас бороду, был вынужден засовывать конец шарфа себе в карман.
Известно, что после революции одетый в кожаный блестящий костюм Мейерхольд везде носил с собой маузер. Во время репетиций или застольных чтений пьесы, он выкладывал оружие перед собой на стол. Некоторые исследователи видят в этой детали аналог знаменитой плетки Карабаса-Барабаса.
По этой же версии, роль помощника Карабаса-Барабаса — пиявочного лекаря Дуремара — отводилась помощнику Мейерхольда, работавшему под псевдонимом Вольдемар Люсциниус. Вольдемар и Дуремар — имена похожи. Хотя есть и другая версия — прототипом Дуремара из сказки про Буратино был французский доктор Жак Булемард. Он жил и работал в Москве в конце XIX в. Как можно догадаться, доктор Булемард был страстным поклонником метода лечения пиявками, время от времени показывая опыты на себе. Пиявок он вылавливал в прудах, надевая при этом калоши и длинный балахон, который защищал его от комаров. Имя Дуремар придумали русские дети, которые, должно быть, считали врача свихнувшимся. Во всяком случае, об этом говорит первая половина слова «Дуремар».
Пьеро как персонаж возник на сцене в середине XVII в. Изначально Пьеро — ловкий слуга, который добивается своей цели, прикрываясь добродушием. Исполнитель роли Пьеро выступал без маски, с лицом, обсыпанным мукой. В качестве костюма на нем была широкая крестьянская рубаха. Его прототип — Педролино из итальянской комедии дель арте (или комедии масок) — ловкий, изворотливый, однако, часто попадающий впросак.
Но со временем что-то неуловимо изменилось в характере Пьеро, должно быть, его захотели отделить от еще более изворотливого Арлекино. Публика желала слушать стихи, которые исполнял бы печальный влюбленный. Одежда Пьеро тоже претерпела изменения, к белой рубахе добавилось жабо, огромные пуговицы и широкие белые панталоны, на голове появилась остроконечная шапочка.
В 1819 г. образ Пьеро приобрел новые краски — мим Батист Дебюро показал совершенно нового Пьеро. Это произошло на сцене парижского театра «Фюнамбюль» на бульваре дю Тампль. С его подачи Пьеро сделался отвергнутым влюбленным.
В 1884 г. выходит поэтический цикл из 50 стихотворений Альбера Жиро «Лунный Пьеро». Позже Пьеро сделался одним из любимейших персонажей «Серебряного века». Его можно видеть на картине Поля Сезанна «Пьеро и Арлекин» (1888), на портрете Всеволода Мейерхольда, запечатленного в роли Пьеро в его любимом «Балаганчике», работы Николая Ульянова, на двойном автопортрете живописцев Александра Яковлева и Василия Шухаева («Арлекин и Пьеро», 1914). Александр Таиров поставил «Покрывало Пьеретты» и «Ящик с игрушками», где также фигурировал Пьеро. Ну и, разумеется, лучшим Пьеро был, есть и будет Александр Вертинский.
Есть мнение, что Пьеро в «Золотом ключике» — это Александр Блок. Во всяком случае, современники его в этой роли узнавали. А как не узнать, если спектакль по пьесе А. Блока «Балаганчик» был самым знаменитым и кассовым спектаклем В. Мейерхольда. Всеволод Эмильевич сам играл в нем роль Пьеро.
Явился он на стройном бале
В блестяще сомкнутом кругу.
Огни зловещие мигали,
И взор описывал дугу.
Всю ночь кружились в шумном танце,
Всю ночь у стен сжимался круг.
И на заре — в оконном глянце
Бесшумный появился друг.
Он встал и поднял взор совиный,
И смотрит — пристальный — один,
Куда за бледной Коломбиной
Бежал звенящий Арлекин.
А там — в углу — под образами,
В толпе, мятущейся пестро,
Вращая детскими глазами,
Дрожит обманутый Пьеро.
М. Петровский предполагает, что безответная любовь Пьеро к Мальвине — это аллюзия на семейную драму Блока и на «Прекрасную даму», к которой он часто обращается в стихах. Кроме того, Пьеро из «Золотого ключика» посвящает Мальвине строки, в которых встречаются обороты, очень напоминающие блоковские (например, «тени на стене» — частый образ поэзии Блока и других символистов).
Пляшут тени на стене —
Ничего не страшно мне.
Лестница пускай крута,
Пусть опасна темнота, —
Все равно подземный путь
Приведет куда-нибудь…
И у Блока в стихотворении, которое так и называется «Тени на стене»:
Вот прошел король с зубчатым
Пляшущим венцом.
Шут прошел в плаще крылатом
С круглым бубенцом.
Дамы с шлейфами, пажами,
В розовых тенях.
Рыцарь с темными цепями
На стальных руках.
Ах, к походке вашей, рыцарь,
Шел бы длинный меч!
Под забралом вашим, рыцарь,
Нежный взор желанных встреч!
Все те же тени, все тот же балаганчик или дивный серебряный сон, с его шутами, призрачными дамами и королями…
Если разбирать всю сказку про Буратино как закулисные интриги в театре, хотелось бы знать, кто такая главная героиня произведения — Мальвина. В итальянской истории она и кукла, и девочка, и волшебная фея, претерпевающая изменения во время всего повествования. В истории, рассказанной Толстым, Мальвина, Буратино и Пьеро были, есть и остаются куклами, со всеми присущими им ограничениями: Буратино всегда будет деревянным, Мальвина — красавицей с фарфоровой головой. Неудивительно, что многие исследователи пытались угадать, о какой именно беглой актрисе повествует А. Толстой.
После того как было высказано смелое предположение, что русский Буратино — на самом деле пролетарский писатель Максим Горький, а Мальвина — Мария Андреева, которая провела семь плодотворных сезонов, с 1898 по 1905 г. в театре Станиславского, после чего увлеклась новым литературным классиком и уехала с Горьким за границу. Неожиданный поворот сюжета. Впрочем, эта версия прототипов самая слабая из представленных выше.
Перед нами опять два героя в одном: Мейерхольд — прототип Карабаса-Барабаса, но сам он играл роль Пьеро. В сказке Толстого есть еще одна фантастическая пара близнецов — это два театра — театр Карабаса-Барабаса (Мейерхольда) и тайный театр, спрятанный за нарисованным на холсте очагом, — театр К.С. Станиславского.
И еще о странных метаморфозах. Так же как «Пиноккио» стал прототипом для «Золотого ключика», возможно, сам «Золотой ключик» послужил прототипом для набоковского «Приглашения на казнь».
В романе В. Набокова происходит некий театр абсурда, тюремщик приглашает осужденного преступника на тур вальса. Стражники стоят на посту в песьих масках. Цинциннат женат на Марфиньке, но мы видим, что она кукла. Так же как и остальные персонажи, кроме Цинцинната, все, как один, куклы. А жизнь — кукольный театр. История Буратино была рассказана наблюдателем из мира людей, теперь же перед нами мир кукол.
Сам Цинциннат делает мягких кукол для школьниц: «Тут был и маленький волосатый Пушкин в бекеше, и похожий на крысу Гоголь в цветистом жилете, и старичок Толстой, толстоносенький, в зипуне, и множество других».
Адвокат и прокурор по закону должны быть единоутробными братьями, если же такую пару не удается подобрать — их гримируют, чтобы были похожи.
Цинциннат, который, по идее, должен быть единственным реальным человеком, тем не менее делает очень странные вещи: «Он встал, снял халат, ермолку, туфли. Снял полотняные штаны и рубашку. Снял, как парик, голову, снял ключицы, как ремни, снял грудную клетку, как кольчугу. Снял бедра, снял ноги, снял и бросил руки, как рукавицы, в угол. То, что оставалось от него, постепенно рассеялось, едва окрасив воздух. Цинциннат сперва просто наслаждался прохладой; затем, окунувшись совсем в свою тайную среду, он в ней вольно и весело — Грянул железный гром засова, и Цинциннат мгновенно оброс всем тем, что сбросил, вплоть до ермолки». А вот еще раньше: «А я ведь сработан так тщательно, — думал Цинциннат, плача во мраке. — Изгиб моего позвоночника высчитан так хорошо, так таинственно. Я чувствую в икрах так много туго накрученных верст, которые мог бы в жизни еще пробежать. Моя голова так удобна…».
Юрий Олеша
В Одессе, в семье австрийского эмигранта (по другим сведениям, «турецкоподданного») Густава Суок росли три сестрички: Лидия (1895–1969), Ольга (1899–1978) и Серафима (1902–1982). Лидия, по описанию В. Катаева, «скромно зачесанная, толстенькая, с розовыми ушками, похожая на большую маленькую девочку в пенсне», рано вышла замуж за военного врача, который погиб в Первую мировую, а в 1920 г. она стала женой Эдуарда Багрицкого. В романе В. Катаева «Алмазный мой венец» она присутствует как жена Птицелова (Багрицкого). Мы будем подробно говорить об этом произведении во второй части книги.
Ее младшая сестра Серафима, очаровательная шатенка «со смуглыми обнаженными руками и завитками распущенных волос», была возлюбленной писателя Юрия Олеши, «они способны были вдруг поцеловаться среди бела дня прямо на улице, среди революционных плакатов и списков расстрелянных».
Олеша написал с нее танцовщицу Суок из сказки «Три толстяка». «Одно время в Одессе Багрицкий с женой и сестра жены Багрицкого Сима, жена Олеши, вместе с Олешей жили все вчетвером в одной комнате. Сперва жена Багрицкого еще ходила на службу, потом, видя, что, кроме нее, никто не желает служить, также бросила работу. Жизнь была, как у настоящей богемы: „Дальше ехать некуда“. Начиналось с того, что обсуждалось, какая вещь должна быть отнесена на толкучку. Жили, совершенно не заботясь о будущем, исключительно сегодняшним днем. Проводили время в безделье. Багрицкий носил одно время оба правых ботинка, различного фасона и номера, которые ему дала какая-то кухарка, вообще ходил оборванцем (так же и Олеша). В комнате были кушетка и кровать, причем обе пары (Багрицкие и Олеши) поочередно честно менялись местами, так как на кровати было удобнее спать, чем на кушетке. Часто приходил В. Катаев, и когда оставался ночевать, то ложился на пол посередине ко