Из зеркала смотрел незнакомец. Бледное, осунувшееся лицо, нездоровая серость кожи. Глубоко запавшие глаза с тёмными кругами под ними. Волосы всклокочены, на подбородке отросла заметная щетина. Я выглядел так, словно провёл не меньше недели в лихорадочном бреду. Судя по физическому состоянию, так оно и было.
Спустя ещё десять минут я добрался до стола в комнате и тяжело опустился на стул. Голова всё ещё немного кружилась, но сознание постепенно прояснялось, вытесняя физическую слабость на второй план. Теперь главным вопросом было — что именно произошло за эту, очевидно, выпавшую из жизни неделю? Да, теперь, когда я немного пришёл в себя, я с точностью почувствовал, сколько именно времени успело пройти с момента, как я «отпустил» себя.
Воспоминания… Они были похожи на разбитое зеркало. Совершенно нетипичная ситуация для мага, полностью контролирующего своё эфирное тело. Отдельные осколки вспыхивали в памяти — яркие, но вырванные из контекста. Я видел строки кода, бегущие по экрану. Диаграммы баз данных со сложными связями. Фрагменты договоров, подсвеченные красным, — пункты о сертификации, неустойках. Логотипы каких-то компаний, мелькавшие на документах. Лица — размытое недовольное лицо инспектора Пак Джинхо, скользкая улыбка человека, который, как я теперь понимал, был тем самым посредником, продавшим оборудование Минхо.
Мелькнул образ художественной галереи. Картина с рассветом над бушующим морем. Лицо незнакомого мужчины рядом — журналиста, Ли Джихвана, как подсказала вспышка памяти. Ощущение его фрустрации, рассказ о брате… И мой собственный голос. Кажется, я рассказывал ему о доказательствах, которые успел собрать… Но что это были за доказательства? Я помнил сам факт разговора, помнил заинтересованность журналиста, но детали того, что именно я ему передал и как я это сделал, растворялись в тумане.
Было странное, почти сюрреалистическое ощущение — я знал, что это я проникал сквозь цифровые барьеры, выискивал нужные файлы на удалённых серверах, сопоставлял даты, номера счетов, адреса. Я чувствовал отголосок того азарта, с которым мой дар, моя сущность распутывала этот клубок. Но моё сознательное «я» в этом почти не участвовало. Словно тело и способности действовали сами по себе, ведомые импульсом, который был задан тем последним телефонным звонком, а разум лишь отстранённо наблюдал за этим процессом из глубокого тумана. Как именно я обходил защиту? Какие команды вводил? Какие уязвимости использовал? Эти детали ускользали, оставалось лишь знание результата. Компромат собран. Доказательства существуют. Но где они сейчас — на новом ноутбуке? Что я с ними вообще делал?
Я потёр виски. Это… это не было похоже ни на один прорыв, который я переживал. Прорыв в моём родном мире — это момент расширения сознания, экстаз, волна силы и ясности, после которой наступает глубокое умиротворение. Это всегда было контролируемым, или, по крайней мере, понятным процессом. А то, что случилось со мной… Я вообще о подобном не слышал за всю свою жизнь. Перегрузка, короткое замыкание, за которым последовала полная отключка. Неделя бреда и истощения — едва ли это можно назвать позитивным опытом.
Почему? Дело в этом мире? В его физических законах, из-за которых магия Зазеркалья взаимодействует с реальностью как-то иначе? Или, может быть, дело в самой генетике здешних людей? В моём родном мире магические способности были редкостью, но они передавались по наследству, были вплетены в саму суть человека. Здесь же магов нет… Ну или они просто хорошо скрываются, не знаю. Возможно, тело Кан Мёнджина, его биология просто не рассчитаны на такие нагрузки? Проблема находилась на фундаментальном уровне? Или причина в том, как я использовал дар — направив его на сугубо техническую, информационную задачу, заставив работать с потоками данных, а не с живыми судьбами или стихиями? Слишком много вопросов. Но скорее всего, дело в аномальной нагрузке на эфирное тело, возникшей из-за массивного сдвига вероятностей.
Ясно было одно: тот активный период, когда я собирал информацию, был очень коротким. Вероятно, всё произошло в тот же день, когда мне позвонил Минхо. Несколько часов лихорадочной, почти бессознательной работы, а затем — неделя восстановления, пока тело и разум приходили в себя после колоссального перенапряжения.
Я перевёл взгляд на телефон. Он лежал там, на столе, где я его оставил перед тем, как окончательно провалился в беспамятство. Экран ожил, высветив текущую дату — и да, прошла ровно неделя с того дня, когда я разговаривал с Минхо и Сунги. А под датой — длинный список уведомлений. Пятьдесят семь пропущенных вызовов.
Разблокировав экран, я открыл журнал звонков. Знакомые и незнакомые номера мелькали перед глазами. Чхве Минхо звонил много раз, каждый день. Сунги… ожидаемо. Даже пара звонков с неизвестных номеров, которые, судя по коду, принадлежали корпоративным линиям «Сонхо Групп». Но один номер привлёк моё внимание сразу. Я не знал его, никогда не видел раньше. Но стоило моему взгляду на нём задержаться, как в сознании мгновенно, без малейшего усилия, всплыло имя: Сон Чаён.
Я замер. Это было… странно. Не сам факт, что она звонила — это было вполне ожидаемо. Странным было то, как я это понял. Раньше, чтобы идентифицировать незнакомый номер, мне пришлось бы либо посмотреть в развилку, где я перезваниваю, либо приложить определённое усилие к ясновидению, пытаясь уловить «ауру» звонившего, связанную с номером. Ну или точнее, связанные с ним образы и шлейф прошлого телефона. Это требовало концентрации. Сейчас же знание пришло само собой, так же естественно, как я узнаю цвет или форму предмета.
Я стал листать список дальше. Номер Джихвана — то же самое. Словно эти цифровые последовательности обрели для меня индивидуальность, стали такими же уникальными маркерами, как отпечатки пальцев или линии на ладони. Номер Минхо — ну, этот мне уже и так хорошо знаком.
Я закрыл глаза, пытаясь проанализировать себя. Моё ясновидение… Оно адаптировалось? Видимо, за ту неделю, пока моё сознание блуждало где-то на грани реальности, мой дар самостоятельно нашёл способ взаимодействовать с информационной средой этого мира. Все те часы, что я (или моё эфирное тело) провёл, просеивая гигабайты данных, взламывая системы, отслеживая цифровые следы, — видимо, это и стало той самой практикой, тренировкой, которая позволила ясновидению «научиться» распознавать и интерпретировать информацию в её цифровой форме. Номера телефонов, IP-адреса, возможно даже строки кода или структуры файлов — теперь всё это могло восприниматься мной напрямую, как часть реальности, а не как нечто чуждое, требующее расшифровки.
Надо будет в этом удостовериться. Вообще-то, по плану на подобный результат я рассчитывал лишь через несколько месяцев практики.
Какая существенная экономия времени получилась. Но в следующий раз, пожалуй, обойдусь без всего этого.
Там, в моём родном мире, путь зазеркальщика был долгим и трудным. Стадия аколита — это годы осторожного освоения основ: ясновидение на уровне восприятия ауры и простых образов, первые робкие заглядывания в ближайшие развилки, тренировки фиксации знаний. Пока ты аколит, твои возможности сильно ограничены. Основной упор делается на понимание природы дара, на умение видеть, но не вмешиваться слишком активно. Серьёзные практики, направленные на укрепление эфирного тела, на глубокое взаимодействие с реальностью, на активное изменение судеб, — всё это начиналось уже на ступени адепта. Считалось, что до этого момента ученик просто не готов ни физически, ни ментально к таким нагрузкам. Эфирное тело ещё слишком слабо, чтобы выдержать мощные потоки энергии и информации, возникающие при серьёзном вмешательстве. Мои наставники всегда подчёркивали важность последовательности, контроля, умения чувствовать границы своих возможностей. Сам я, когда появились собственные ученики, настаивал на том же. Никто не поощрял безрассудных прыжков выше головы, подобных тому, что я совершил, взявшись за дело Минхо. Прорывы были кульминацией долгой работы, а не результатом стихийного бедствия.
Я усмехнулся. Кажется, я на собственном опыте подтвердил справедливость предостережений. Поспешил. Правда, в моём мире никакой прорыв в подобной ситуации был бы попросту невозможным.
Отбросив в сторону размышления, я вновь прислушался. Не к шуму на улице или тиканью часов, а к внутренним ощущениям, к состоянию своего эфирного тела.
Та вибрация, тот нарастающий гул, который я чувствовал перед тем, как отключиться, — он исчез. Не просто утих, а именно исчез, словно его никогда и не было. Эфирное тело, прежде казавшееся мне невероятно разреженным по сравнению с тем, каким оно было на пике моей прошлой жизни, теперь ощущалось гораздо более плотным. Более цельным, собранным, структурированным. Я всё ещё и близко не достиг уровня восприятия, который был у меня в прошлом мире, поэтому не мог по-настоящему глубоко оценить состояние эфирного тела, но точно ли это привычный с прошлой жизни уровень адепта?
Что ж, теперь я окончательно убедился в верности своих предположений. Не то чтобы я сомневался, но без видимых изменений в эфирном теле я бы поостерёгся утверждать, что произошедшее было именно прорывом. Слишком странно всё прошло, вполне вероятно, что изменения могли касаться исключительно ясновидения. Но теперь очевидно: это действительно был прорыв. Жёсткий, неконтролируемый, совершенно неправильный с точки зрения классической школы магии Зазеркалья, но тем не менее — прорыв. Возможно, именно адаптация к незнакомой информационной среде этого мира и стала тем катализатором, который заставил дар эволюционировать таким странным образом. Цена была довольно высока — я вполне мог умереть от истощения, но результат был налицо. И новое ясновидение, мгновенно распознающее цифровые идентификаторы, было лишь первым его проявлением.
В первую очередь изменения отражались на восприятии окружающего мира. Комната не стала ярче, звуки не стали громче в буквальном смысле, но… всё ощущалось намного чётче. Предметы обрели большую определённость, контуры стали резче, пространство — глубже. Словно кто-то убрал тонкую пелену, едва заметную дымку, которая раньше слегка размывала всё вокруг. Всё ещё далеко от идеала, конечно же, но жить стало поприятнее.