Я молча кивнул.
— Я пытался выходить на новые рынки, — продолжал Минхо, — предлагал нашу продукцию производителям спецодежды, мебельным фабрикам, даже в автомобильную промышленность сунулся. Но везде либо уже есть свои проверенные поставщики, либо наши объёмы для клиентов слишком малы, либо требования к специфическим свойствам ткани такие, что нам пришлось бы полностью перестраивать производство. Это огромные инвестиции, на которые у меня сейчас просто нет средств.
Он устало развёл руками.
— Мы даже пробовали запустить линии под конечный продукт для потребителя. В основном это были футболки и мастерки с модными принтами. Наняли молодого дизайнера… Но это тоже не выстрелило. Рынок перенасыщен, а чтобы создать действительно узнаваемый бренд, нужны годы и огромные вложения в маркетинг. Опять же, деньги.
Я внимательно слушал, параллельно просматривая в Зазеркалье основные управленческие схемы «МоноТекстиля». Система была простой. Сам Минхо занимался всем — от закупок сырья до сбыта готовой продукции. Несколько мастеров смен отвечали за производство. Бухгалтерия была передана на аутсорс. Отдел продаж состоял из двух менеджеров, работавших за процент. Маркетинга как такового не было.
В управленческой структуре зияли дыры. На складе готовой продукции явно не хватало строгого учёта — я видел несколько развилок, где мелкие партии ткани уходили налево по очень заниженным ценам, а деньги оседали в карманах нечистого на руку кладовщика. Некритичные суммы, но неприятно. Распределение обязанностей между мастерами смен было неоптимальным, часто возникали простои или, наоборот, авралы из-за несогласованности. Рекламные буклеты, которые Минхо с гордостью показал мне, выглядели так, словно их делали в начале двухтысячных.
— Скажите, Минхо-ши, — начал я, когда он сделал паузу, — а как у вас построена система контроля на складах? Кто отвечает за приёмку сырья и отгрузку готовой продукции?
Минхо немного удивился вопросу, но ответил. Я задал ещё несколько вопросов о мотивации персонала, о том, как принимаются решения о закупке нового оборудования, о стратегии работы с клиентами.
Постепенно, наводящими вопросами, я подвёл его к мысли, что некоторые внутренние процессы требуют оптимизации.
— Иногда, — сказал я, отпивая кофе, — прежде чем завоёвывать новые рынки, стоит навести идеальный порядок на своей территории. Даже небольшие изменения в логистике, в системе учёта или в мотивации ключевых сотрудников могут дать ощутимый экономический эффект, высвободить внутренние резервы.
Я предложил ему пару конкретных, легко реализуемых идей: внедрить более строгую систему инвентаризации на складах с использованием штрих-кодирования, пересмотреть сетку ответственности мастеров смен, чтобы избежать дублирования функций и простоев. Даже посоветовал обновить дизайн рекламных материалов, сделав их более современными.
Минхо слушал внимательно, кивал, что-то записывал в свой блокнот.
— Да, вы правы, Кан Мёнджин-ши, — сказал он наконец. — Об этом я как-то не задумывался. Всегда казалось, что главная проблема — в рынке, в конкуренции… А может, и внутри не всё гладко.
Он выглядел немного озадаченным от осознания собственных недоработок, но одновременно и воодушевлённым тем, что есть конкретные понятные шаги, которые можно предпринять уже сейчас.
В общем-то, я озвучил те проблемы, которые пришлось бы решать при любом раскладе. Но этого точно будет мало.
— Это всё важно, Минхо-ши, — сказал я. — И мы обязательно ещё вернёмся к обсуждению деталей. Но, боюсь, это лишь верхушка айсберга. Даже если вы оптимизируете все внутренние процессы до идеала, это максимум даст вам ещё одну передышку, но не решит стратегической проблемы — уникальности вашего предложения на рынке. Вам нужно нечто большее, чем просто качественная ткань по конкурентоспособной цене.
Минхо снова вздохнул.
— Вот именно это «нечто большее» я и не могу найти.
Я поставил чашку на стол.
— Возможно, Чхве-ши, оно всегда было здесь. Просто вы перестали его замечать.
Я медленно обвёл взглядом скромную обстановку кабинета. Остановился на старой, немного выцветшей фотографии в простой деревянной рамке, висевшей на стене за спиной Минхо. На ней был запечатлён мужчина средних лет с живыми умными глазами и волевым подбородком, стоявший на фоне ткацких станков старого образца. Его руки уверенно лежали на какой-то детали механизма.
— Это ваш дед? Основатель «МоноТекстиля»? — спросил я, указывая на фотографию.
Минхо обернулся, проследив за моим взглядом.
— Да, это он, Чхве Джинсу, — кивнул он. — Дед был настоящим фанатом своего дела. Говорят, мог сутками не выходить из цеха, когда разрабатывал новый узор или пробовал новое сырьё. Отец рассказывал, что у деда были целые тетради, исписанные какими-то формулами и заметками по ткачеству. Я их, правда, никогда не видел. Наверное, где-то в архиве пылятся, если вообще сохранились.
— А это что? — Мой взгляд переместился на небольшой, покрытый слоем пыли деревянный ящичек, стоявший на нижней полке стеллажа, заваленный какими-то старыми бухгалтерскими книгами. Он был из тёмного дерева, с потускневшими латунными уголками. Я почувствовал от него слабый, едва уловимый отклик, тот самый, что и в ткацком цеху.
Минхо посмотрел на ящик, потом на меня, слегка пожав плечами.
— Понятия не имею. Кажется, он тут стоял всегда, сколько я себя помню. Дед что-то в нём хранил, какие-то свои образцы тканей, что ли. Отец никогда его не открывал, и я тоже. Всё собирался разобрать этот стеллаж, да руки не доходили. Наверное, там одно старьё, молью побитое.
Я поднялся и подошёл к стеллажу.
— Можно?
Минхо снова пожал плечами.
— Да, пожалуйста.
Я осторожно снял с ящика стопку старых книг, сдул с него пыль. Замочка на нём не было, только простая защёлка. Я открыл крышку.
Внутри, на подкладке из пожелтевшего бархата, лежало несколько небольших лоскутов ткани. Они были старыми и немного выцвели, но с первого же взгляда стало очевидно, что здесь было на что посмотреть. Узоры были сложными, необычными, некоторые — абстрактными, другие напоминали природные мотивы, но в какой-то очень стилизованной манере. Я взял один из лоскутов в руки. Ткань была на удивление мягкой, приятной на ощупь, несмотря на возраст. И от неё исходило то самое едва уловимое ощущение… Словно что-то рвалось наружу.
— Интересные образцы, — сказал я, внимательно рассматривая лоскут. — Очень интересные, Минхо. Ваш дед был не просто ремесленником. Похоже, он был по-настоящему одарённым человеком.
Минхо подошёл ближе, с любопытством заглянул в ящик.
— Да? Ну не знаю… Для меня это просто старые тряпки, — он с сомнением покачал головой.
Я положил лоскут обратно.
— Чхве-ши, — сказал я, поворачиваясь к нему, — у меня к вам будет одна несколько необычная просьба. Не могли бы вы оставить меня здесь одного на некоторое время? Скажем, на час-полтора. Мне нужно подумать. Иногда лучшие идеи приходят в тишине, когда тебя никто не отвлекает.
Минхо посмотрел на меня с явным удивлением.
— Здесь? В кабинете? — он обвёл взглядом свою скромную контору. — Ну… если вам так удобнее… Конечно. Я тогда закажу нам хороший обед из ресторана неподалёку, как раз успеют привезти. А сам пока не буду вам мешать. Вернусь через полтора часа, вас устроит?
— Вполне, — кивнул я. — И, если можно, попросите, чтобы меня не беспокоили.
— Разумеется. — Минхо всё ещё выглядел немного озадаченным таким поворотом событий. Он вышел из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь.
Я подождал несколько минут, прислушиваясь к отдалённым звукам фабрики, чтобы убедиться, что меня действительно никто не потревожит. Затем обернулся к ящичку с образцами тканей, снова открыл его и достал тот же самый лоскут, который первым привлёк моё внимание, — небольшой квадрат из плотного серого шёлка с вытканным на нём сложным спиралевидным узором тёмно-синего цвета.
Я сел в кресло Минхо, держа ткань в руках, и закрыл глаза. Вдох. Выдох. Сознание начало медленно отстраняться от запаха пыли и старого дерева, от приглушённого гула станков за дверью, от физического мира вообще. Я позволил себе погрузиться в туманные глубины Зазеркалья, используя старый лоскут как якорь, как нить, ведущую в прошлое. Глубоко, в самое далёкое прошлое, для чего мне и потребовалось взять ткань в руку и всерьёз сосредоточиться.
Образы возникли не сразу. Сначала это были лишь обрывки, цветовые пятна, неясные звуки. Но постепенно, по мере того как я настраивал своё восприятие, туман рассеивался. Вот он, Чхве Джинсу, дед Минхо. Не тот пожилой мужчина с фотографии, а моложе и полный сил. Он сидит за деревянным ткацком станком. Его руки уверенно направляют челнок, который летает туда-сюда, а ноги ритмично нажимают на педали станка. Лицо сосредоточенное, глаза горят энтузиазмом. Он что-то тихо напевает себе под нос — старую народную мелодию.
Картинка сменилась. Тот же Чхве Джинсу, но уже в этом самом кабинете. За столом, заваленным эскизами, образцами ниток, книгами с узорами. Он склонился над большим листом бумаги, что-то быстро чертя угольным карандашом. Рядом — чашка с остывшим чаем. Он бормочет себе под нос: «Нет, не то… Нужно, чтобы сама нить рассказывала… чтобы цвет говорил…»
Ещё одна вспышка. Чхве Джинсу показывает готовый отрез ткани своей жене. Она восхищённо ахает, проводя рукой по гладкой поверхности. «Это… это как лунный свет на воде, Джинсу, — говорит она. — Когда смотришь на неё, становится так спокойно…» Он улыбается, довольный.
Я прокручивал эти фрагменты прошлого, впитывая атмосферу, слова, эмоции. Это было не просто производство, совсем нет.
Вернувшись в реальность, я сместил фокус. И теперь погрузился в Сомнию, в мир идей, всё ещё удерживая связь с лоскутом. И здесь, в этом информационном пространстве, я увидел то, что осталось от наследия Чхве Джинсу. Это была не яркая, живая концепция, а скорее, её слабый, почти истлевший отпечаток. Как высохший цветок в старой книге, сохранивший лишь намёк на былой аромат и цвет. Идея «ткани, несущей покой» или идея «узора, дарующего вдохновение» — они всё ещё вибрировали здесь, но так слабо, что обычный человек их бы никогда не ощутил.