– Итак. Есть такая старая притча. Жил-был старик. Очень бедный. Была у него одна-единственная лошадь, которая как-то сбежала. И все село жалело старика и говорило: «Вот же несчастье!», а старик отвечал: «Да разве это несчастье!». А однажды лошадь вернулась, да не одна, а с жеребенком. И все село говорило: «Вот же счастье привалило!», а старик отвечал «Да какое это счастье!». А потом единственный сын старика сел на выросшего жеребенка, и тот его сбросил. Парень сломал обе ноги и стал калекой. И снова вся деревня жалела старика, говоря «Какое горе! Бедный старик!», а тот снова повторял свое: «Да разве это горе!». А потом началась война, и всех мужчин, кроме детей, стариков и калек, забрали в армию, и они все погибли. И опять в деревне завидовали деду, говоря «Счастливец, его сын остался жив!». А дед продолжал гнуть свое: «Какое же это счастье!». И так до бесконечности. Понимаешь?
– Кажется, да.
– Дело в том, Петрова, что некоторые вещи случаются. И точка. Не будем говорить сейчас о том, что невозможно изменить ход событий. На самом деле возможно все. Но если ты не всегда можешь повлиять на некоторые обстоятельства, то ты всегда можешь выбрать, что они для тебя значат. Понимаешь? Мы. Сами. Выбираем. Что. Делает. Нас. Несчастными. Или счастливыми.
– Каким образом?
– Элементарно, Ватсон. Просто в один прекрасный день реши для себя, наконец, хочешь ты чувствовать себя несчастной или не хочешь.
– Я не хочу.
– Вот и не чувствуй.
Я подавленно молчала. Это было слишком сложно. Или наоборот – слишком просто, чтобы быть правдой.
– Тебе легко говорить. А если тебя обижают? Или еще хуже – оскорбляют?
– На самом деле, человека невозможно обидеть или оскорбить без его внутреннего согласия. Пусть кто-то что-то говорит или делает, причем неважно – сознательно или неосознанно. Только ты сама выбираешь, обидеться тебе или нет, чувствовать себя оскорбленной или не чувствовать, даже если то, о чем тебе говорят – правда.
– Ой, ну не знаю. Мне надо подумать.
– Вот и думай. На сегодня урок закончен.
Маркин подозвал официанта, рассчитался, и мы вышли на улицу. Дождь все так же моросил, но я не обращала на него внимания. Я думала.
Леха усадил меня в свою «Мазду» (очень низкая и неудобная посадка, особенно для женщины в узкой юбке и на каблуках) и повез домой. Всю дорогу я молчала. Мысли прыгали, сталкивались и пытались опередить одна другую.
– Машка, ты в порядке?
Оказывается, мы уже приехали и стояли у моего подъезда.
– Не совсем. У меня переполнение оперативной памяти.
Он посмеялся, потом помог выбраться из машины и пожелал мне спокойной ночи.
Издевается!
…
На следующий день позвонил Игорь. Мишка что-то читал в своей комнате. Я мыла посуду на кухне.
– Привет!
– Привет!
– Как дела?
– Все нормально.
– У Потапыча через неделю День рождения. Я хотел с тобой посоветоваться насчет подарка.
Милый мой, ну как же тебе объяснить, что не подарки нужны твоему сыну, а ты сам!
– Алло! Марина, ты меня слушаешь?
– Да-да, слушаю. Я уже думала про подарок и даже, кажется, придумала, что ему подарить.
– И что же?
– Телескоп.
– Ты шутишь? Или серьезно?
Еще как серьезно. Я вытерла о халат вспотевшие ладони, набрала в легкие побольше воздуха и нырнула с головой:
– Послушай, Игорь, я давно хотела тебе сказать, что подарки – это, конечно, замечательно. И Мишка всегда им радуется. Но, видишь ли… – слова подбирались с трудом. – Он так быстро растет, а вы так редко видитесь и совсем не общаетесь. Спасибо тебе, конечно, за все, что ты для него делаешь, но только ему не это нужно.
Он слушал меня, не перебивая.
– Ты пойми, он скоро вырастет и перестанет нуждаться в родителях. Но сейчас еще есть время, еще не поздно. Ты нужен ему, да и он тебе тоже, хоть ты, может, и не признаешься себе в этом. Ему нужно с тобой общаться, советоваться по каким-то вопросам, в которых я как женщина могу и не разбираться. Да просто знать твое мнение обо всем! Пожалуйста, не отвергай его, не держи на расстоянии. Иначе может так случиться, что однажды ты захочешь, чтобы он был рядом, а он не придет. Ты будешь ему безразличен, потому что он был безразличен тебе.
Игорь долго молчал. Я слушала его дыхание. Потом он хрипло сказал: «До свидания. Я тебе перезвоню», и повесил трубку. Я выключила телефон и расплакалась.
Плакала я хоть и без надрыва, но долго. Словно кто-то повернул невидимый кран, и из меня полилось накопленное за последние годы. Потом слезы кончились, я пошла в ванную умыться, затем налила себе чаю и села за стол. В голове почему-то вертелось «Печаль моя светла».
Ну что ж, я это сделала. Я попробовала изменить обстоятельства. Не знаю, получится у меня что-нибудь или нет, но, по крайней мере, я попыталась. И каков бы ни был результат, я приму его.
Я очень люблю тебя, сын. И мне будет по-прежнему невыразимо жалко, если твой глупый отец так и не поймет, от чего отказывается. Но это больше не будет делать меня несчастной. Потому что я так решила.
Октябрь
С утра всю контору лихорадило – ходили упорные слухи о повышении зарплаты. Вообще-то эти слухи ходили давно, но сегодня по всем комнатам пронеслась весть, что зарплату, наконец, и в самом деле повысят, причем уже с этого месяца.
Лариса все время куда-то выходила и возвращалась с загадочным видом. Девчонки пытали ее, но она упорно молчала, отказываясь сообщать какие-либо подробности.
– Слушай, я не понимаю, как ты можешь работать!
Светка кинула в меня скомканным черновиком.
– А что мне еще делать? – я с трудом оторвалась от монитора.
– Ну, хотя бы на разведку сходила в бухгалтерию. Может, что узнаешь…
– Ну конечно, так мне там все и рассказали. Сиди и жди. Одно из двух: или повысят, или не повысят. Рано или поздно все узнаем.
– Ну, ты железная!
Ничего подобного. Разумеется, меня тоже волновало, повысят ли мне зарплату и насколько. Но, во-первых, мне действительно некогда было об этом думать – я писала хитроумную обработку справочника номенклатуры для одной торговой фирмы. А во-вторых, я сознательно не буду мучиться из-за такой ерунды на фоне мировой революции, как зарплата – не зря же великий вождь и учитель товарищ Ким Ир Сен (читай – Алексей Маркин) поделился со мной крупицей своей мудрости.
Я действительно изменилась. Не внешне, конечно. Хотя и старалась каждый день пользоваться косметикой и пореже надевать свой любимый свитер. Я действительно сделалась спокойней и уверенней в себе. Меня стало сложнее выбить из колеи, а если такое и случалось, я стала быстрее приходить в себя.
В выходные позвонила мама и в очередной раз начала жаловаться на Макса и Наташку – они решили купить диван, не посоветовавшись с ней.
– Послушай, – сказала я. – Ты что, хочешь их развести? Тебе мало одной разведенной дочери?
– Как ты можешь такое говорить! – мама чуть дар речи не потеряла. – Как тебе вообще такое могло придти в голову!
– В таком случае оставь их в покое. Наташка давным-давно выросла, и она уже не твоя маленькая несмышленая девочка, она уже сама мать.
– Я же им добра желаю!
– Мамуля, они справятся без тебя. Если им понадобится твоя помощь – можешь не сомневаться, они ее попросят.
– Но мне кажется, ей иногда бывает так трудно!
– Конечно, бывает. А кому не бывает? Но знаешь, Максим – умный, добрый и порядочный человек. И самое главное – он любит Наташку, а она любит его. У них хорошая семья, они будут жить долго и счастливо, если мы не будем им мешать.
– Я им м-мешаю? – она настолько растерялась, что даже стала слегка заикаться.
– Не обижайся, но иногда – да.
Через час позвонила Наташка:
– Не могу удержаться, чтобы не поделиться с тобой! Представляешь, мама сказала, что не поедет с нами покупать диван! Это не иначе как чудо, учитывая, что она пытала нас с Максом этим диваном целую неделю! Ты не знаешь, что это с ней?
Конечно, я знала, но ничего не сказала.
…
– Ну, и что у нас стряслось на этот раз? Надеюсь, никто не умер?
Мы с Маркиным сидели в столовой. Он с аппетитом поглощал свой обед, а мне кусок не шел в горло. Мне хотелось плакать.
Вчера в конце рабочего дня долгожданное событие, наконец, произошло: народ начали по одному вызывать к Горгоне для росписи в приказе о повышении зарплаты. Первой позвали Ларису, потом Таню, потом Свету. Я ждала до последнего, но рабочий день закончился, а меня так и не вызвали.
Сначала я, было, расстроилась. Но потом взяла себя в руки и решила не делать поспешных выводов. В конце концов, утро вечера мудренее. На следующий день девчонки прятали глаза, как будто они были передо мной в чем-то виноваты. Меня никто никуда не вызывал, а я изображала, что мне это безразлично. Наконец, перед обедом Лариса сходила в бухгалтерию и выяснила, что на меня приказа никто и не делал. Вот так.
Девочки уговаривали меня не расстраиваться и звали с собой в кафе, но я не пошла с ними, сказав, что у меня срочная работа.
С Лехой такой номер не прошел. Он буквально вытащил меня из-за стола и повел в столовую. Я рассказала ему обо всем и теперь сидела, ожидая сочувствия.
– А с чего ты решила, что тебе должны повысить зарплату?
Это было так неожиданно, что у меня высохли слезы.
– Но ведь всем, кроме меня, повысили! Чем же я хуже других?
– Конечно, ты ничем не хуже других, хоть это и не основание для повышения зарплаты. Говорю, как руководитель.
Он допил сок и, откинувшись на стуле, забарабанил пальцами по столу.
– Ладно, чувствую – пришло время для урока номер два. Давай, жуй и слушай.
Я послушно взяла вилку и подцепила кусок помидора в салате.
– Ну, во-первых, почему ты решила, что зарплату повысили абсолютно всем, кроме тебя? Ты что, видела все приказы? Или, может быть, ты получила полную информацию в бухгалтерии? Или, наконец, опросила всех сотрудников во всех отделах?