Марлена.
Элли сразу узнала ее. Она была красивой, хотя выглядела значительно старше, чем на фотографии в телефоне Доминика, которую Элли мельком увидела полчаса назад.
Элли с трудом сдержала улыбку. Ситуация была бы комичной, если бы не была такой трагичной.
— Синьора Легран? — сказала она, и Элли сообразила, что Марлена узнала ее по фотографиям в прессе. Когда Элли кивнула, не в силах говорить из-за подступившего к горлу кома, женщина не выглядела хоть сколько-нибудь виноватой или смущенной.
Значит, Марлена не любовница Доминика. В этом Элли ошиблась. Но она не испытала долгожданного облегчения.
Почему Доминик сознательно позволил ей предположить худшее? Неужели он так сильно презирает ее и их брак? Какой же жалкой выглядела Элли, пока гналась за ним по Риму, просто чтобы узнать правду!
— Добрый вечер! — произнесла женщина по-итальянски, и выражение ее лица стало беспокойным. — Пойдемте. — Она жестом пригласила Элли войти в вестибюль здания. — Доминик здесь. Вы его ищете, да?
Вестибюль был теплым и светлым, современным и ярким. Стены украшали детские рисунки в рамочках. На доске было несколько листовок и сообщений на итальянском языке. Элли услышала рэп-музыку и увидела нечто похожее на комнату отдыха за стеклянной перегородкой, где была группа подростков. Одни смотрели футбольный матч на большом телевизоре с плоским экраном, другие играли друг с другом на компьютерной консоли.
— Я сказала ему, что не нужно приезжать, — произнесла Марлена на безупречном английском языке. — Энцо сбежал, но его нашла полиция. Мне очень жаль, что мы прервали ваш вечер.
— Энцо? Кто такой Энцо? — тупо спросила Элли.
— Энцо — бездомный мальчик, которого Доминик поймал, когда тот пытался его ограбить. — Женщина улыбнулась, но, судя по озадаченному выражению ее лица, она ожидала, что Доминик расскажет Элли о мальчике. — Доминик привез его к нам. Он один из многих детей, которым Доминик помогает своим покровительством в фонде, — прибавила Марлена.
Ее слова заглушил стук в ушах Элли, когда Доминик вышел из двери в дальнем конце вестибюля, глядя в свой телефон.
— Доминик? — Марлена прервала его, и он поднял голову. — Приехала ваша жена.
Он напрягся, и у Элли скрутило живот.
— Элисон, почему ты здесь? — грубо спросил он.
— Я искала тебя, — выдавила она, когда он двинулся в ее сторону.
— Пошли. — Он крепко схватил ее за руку. Попрощавшись с Марленой, Доминик вывел Элли из здания. — Садись в машину. — Он открыл дверцу большого черного внедорожника.
Она проскользнула на сиденье и посмотрела в окно, когда услышала, как он усаживается рядом с ней. От избытка эмоций ей стало тошно. Она не могла ни говорить, ни думать, когда машина отъезжала от тротуара.
— Не могу поверить, что ты поехала за мной, — сказал он сердито и недоверчиво. — Я просил тебя остаться в театре.
Элли следовало как-то оправдаться, но, глядя в ночь, она решила, что ей не за что извиняться. Если он не хотел, чтобы она поехала за ним, ему не надо было создавать у нее впечатление, будто он убегает к другой женщине.
— Буду признателен, если ты не сделаешь этого снова, — отчеканил он. — Я предпочитаю не унижаться перед людьми, которые работают на меня.
В темном салоне машины стояла тишина, пока они ехали по городу. Напряжение стало осязаемым, Элли отказывалась смотреть на Доминика. Но в конце концов то, что всегда подводило ее в прошлом, вспыхнуло в ее душе с новой силой. Она почувствовала обиду, боль, унижение, смущение, замешательство и панику. А также ярость, которую научилась скрывать за те годы, пока ее мать убивала себя.
Машина остановилась у тротуара. Элли не стала ждать, когда Доминик выйдет и обойдет машину, чтобы открыть ей дверцу. Она вышла из машины и направилась к входу в отель.
Она слышала, как он что-то кричит у нее за спиной, но продолжала идти. Он догнал ее в холле, схватил за руку и развернул к себе лицом.
— Куда ты, черт побери, идешь?! — Он казался настороженным и злым.
— В наш номер, чтобы упаковать чемодан и отправиться домой. — Она высвободила локоть из его хватки.
Все, что она хотела сказать ему и должна была сказать несколько недель назад, кружилось у нее в голове, когда она ворвалась в лифт и нажала кнопку. Доминик остался в холле. Он покачал головой, словно был удивлен, а потом бросился за ней. Но было уже слишком поздно — двери закрылись до того, как он вошел в лифт.
— Стой, Элисон! Нам надо поговорить! — крикнул он, очевидно ожидая, что она остановит лифт. — Открой дверь!
Но она не подчинилась.
Лифт прибыл на их этаж. Элли вынула из сумочки ключ-карту, отчаянно торопясь войти в номер и запереться там.
Доминик сознательно разбил ей сердце. Он знал, как она начинает относиться к нему, и причинил ей боль, раздавил ее.
Распахнулась дверь аварийного выхода, и появился Доминик. Элли заскочила в номер и повернулась, чтобы захлопнуть дверь, но он уперся в нее ладонью.
— Убирайся! Я не хочу видеть тебя здесь! — По ее лицу текли слезы.
— Красавица моя, не плачь…
Он поднял руку, чтобы прикоснуться к ее щеке, его гнев сменился опустошением.
Элли оттолкнула его руку, сдерживая рыдания:
— Почему мне не плакать?
— Потому что я этого не стою, — сказал он.
Неужели он действительно верит в то, что говорит? Или сделал это от стыда и сожаления? Но Элли все равно, она так просто ему не уступит.
— Зачем ты это сделал? Почему ты позволил мне поверить, что Марлена твоя любовница? Почему ты не впускаешь меня в свою жизнь? Почему ты постоянно скрытничаешь?
— Потому что ты возненавидела бы меня, если бы узнала, какой я на самом деле. — Он прижал руку к сердцу и уставился на нее с желанием. Элли попятилась. — Разреши мне любить тебя.
Он говорил о сексе — она это понимала. Ей следовало оттолкнуть Доминика, но она не сопротивлялась, когда он стал ее раздевать.
Через несколько секунд оба были обнажены и тяжело дышали, не сдерживая страсти. Их бурная близость длилась секунды. Они рухнули на ковер, прерывисто дыша, их тела покрылись потом. Когда Элли повернулась в его руках и посмотрела ему в глаза, она не увидела в них ничего. Ее взгляд вдруг остановился на большом зеркале в противоположном конце комнаты. Сначала она увидела только их переплетенные руки и ноги, а потом ее сердце сжалось.
На смуглой спине Доминика виднелись белые шрамы, от лопаток до ягодиц.
Что с ним случилось? Кто мог такое сделать?
«Некоторые люди заслуживают боли, малышка».
И вдруг Элли все поняла. Резкая боль пронзила ее живот, она громко простонала. Доминик насторожился и отпрянул от нее. Их взгляды встретились.
Он виновато посмотрел на нее.
Теперь у Элли были ответы на все ее вопросы.
Вот почему они всегда занимались любовью в темноте или в полумраке. Вот почему он уходил от нее по утрам. Вот почему он запирал дверь ванной, чтобы она не присоединилась к нему в душе. Это был еще один секрет, который он хранил три месяца.
Доминик потянулся за рубашкой, чтобы надеть ее и спрятать шрамы.
Элли схватила его за запястье, чувствуя, как быстро колотится его сердце.
— Не прячь их от меня, Доминик, не нужно, — прошептала она, обнаженная, уязвимая, но смелая.
Она не догадывалась, что отец Доминика такое чудовище.
— Твоя спина… Шрамы… — выдавила она и увидела, как напряглись мускулы на его щеке, когда он отвернулся. — Это сделал Пьер?
Его глаза потемнели, выражение лица стало напряженным.
— Прости. — Она посмотрела на него с состраданием.
— За что ты извиняешься? Ты этого не делала, — сказал он резко и настороженно. — Это было давно, и я заслужил это.
— Доминик, как ты можешь в это верить?
Доминик прижал большой палец к ее губам. Он не хотел говорить ни о том времени своей жизни, ни о той ночи. Разве она не понимает, сколько сил он приложил, чтобы она не увидела его шрамы? Он ненавидел слезы в ее глазах и сочувствие, которого он не заслуживал.
Каким-то образом Элли запала ему в душу. Он был неравнодушен к ней и хотел больше, чем следовало бы. И он не мог ответить ей взаимностью.
Элли такая молодая и уязвимая, честная и открытая, смелая и сильная. Но она понятия не имеет, кто он на самом деле. Он надеялся скрыть это от нее, цеплялся за заблуждение о том, что, если она никогда не узнает правду, они достойно разведутся. Но их отношения развивались не так, как он планировал. Он был очарован ею и мечтал о будущем с ней, хотя не имел на это права.
И, пытаясь защитить ее, он только сильнее обижал ее.
— Я больше не ребенок, а мой отец давно мертв, — сказал он, не желая видеть ее затуманенный взгляд.
— Я знаю, но почему ты прятался от меня?
— Тише, Элисон. — Он провел большим пальцем по ее губам, зная, что обязан перестать трусить и сказать ей правду.
Она моргнула, ее янтарные глаза блестели от слез.
— Эти шрамы появились у тебя той ночью? Ты защищал мою мать?
— Нет. Она защищала меня, вот почему он ударил ее, а потом выгнал вас обеих. Я наорал на него, потому что устал от его оскорблений. Думал, я смогу победить его и наконец заставлю заплатить за то, что он сделал с моей матерью, бросив ее и меня. Но я ошибся. Я был глупым ребенком, поддавшимся горечи и обиде. Твоя мать увидела, как он хлестал меня ремнем, и попыталась его остановить.
— О, Доминик… — Элли округлила глаза. Ее сочувствие было таким яростным, что он сжал кулаки. — Мне так жаль…
— Ты неправильно поняла меня, Элисон. Я был молод, глуп и дерзок, и я готовился к драке с ним. Но он отыгрался на тебе и твоей матери.
— Ты не можешь обвинять себя в насилии своего отца, — сказала она. — Ты не сделал ничего плохого.
Да, прежде Доминик в это верил. Это было тогда, когда он полз по земле, его рвало в кустах, и он изо всех сил пытался дышать, несмотря на три сломанных ребра. Он очень старался не потерять сознание, прежде чем добрался до дороги.
— Может быть. — Он жил с чувством вины за ту ночь с тех пор, как узнал, в каком бедственном положении оказалась Элли и ее мать. Но это была не самая большая проблема. — Дело в том, что я больше не тот мальчик. Сейчас я думаю только о себе. Всегда. Я не могу дать тебе то, что ты хочешь.