– Вот паспорта, – сказал Бокий.
Достал из внутреннего кармана два чистых советских паспорта и два швейцарских. Один на имя Герберта Монха, другой – на Элизу Корнбах.
– Женщина? – спросил Кривошеин, полистав паспорта.
– Какая разница? Филин переправит Элизу на Элиаса. Сколько ему понадобится времени?
– Четыре паспорта? Неделя, не меньше.
– Скажите ему – три дня …
– Какие у нас имена?
– Придумайте сами.
– Какой у нас план?
– По новым советским паспортам едем поездом до Одессы. Там по швейцарским паспортам садимся на любой пароход до Стамбула. Потом морем в Индию, а оттуда уж … Средства есть. – Бокий встал.
– Товарищ комиссар госбезопасности третьего ранга, разрешите допросить Юровского?
– Нет! Оставьте это! Вы разве не слышали, что я сказал? У нас другая задача!
– Пока будут делаться паспорта, я успею!
– Нет! Я запрещаю! Вы все провалите! Что вы устроили там с Медведкиным? Мне передали рапорт на вас!
– Он сознался! Он мог рассказать, что они сделали с Романовыми на самом деле! Я расколол бы его!
– Оставьте, говорю я вам! Это уже не имеет значения.
Кривошеин неподвижно смотрел на Бокия, вложив во взгляд всю решимость, на какую только был способен.
– Хорошо, – сказал Бокий, будто и не возражал только что. – Но не вздумайте вызывать Юровского официально. Поговорите приватно …
– Разумеется.
Бокию приходилось считаться с единственным союзником. Их маленькая тайная ложа всего из двух посвященных. Неожиданно энергично Бокий протянул руку Кривошеину и сделал над собой усилие, чтобы рукопожатие вышло крепкое, дружеское, ведь они – товарищи по небывалому странствию, и кто знает, что им предстоит вынести вместе на пути в зазеркалье.
Бокий вышел. Кривошеин посмотрел в окно. Во дворе за Бокием увязались неприметные граждане. В эту квартиру возвращаться нельзя.
Из записок мичмана Анненкова19 июля 1918 года
Из купе вышла Государыня. Я посмотрел на нее отстраненно, будто бы не зная, кто она, и увидел пожилую даму в старом платье, обитательницу богадельни, вышедшую из своей комнатушки за кипятком. Я тут же отвернулся и стал смотреть в окно, где в темноте бежали деревья: не хотел стеснять Ее Величество, но и не мог покинуть свой пост возле тамбура. Государыня сама обратилась ко мне:
– Мичман, вам тоже не спится?
Я повернулся к ней всем корпусом, как полагается.
– На посту, Ваше Величество!
– От кого вы нас охраняете?
– Моя задача не допустить посторонних лиц в вагон.
– Да-да … посторонних … Это мы посторонние. Везде посторонние.
Государыня подошла ко мне и встала рядом, глядя в окно. Там ничего не было, кроме наших призрачных отражений.
– Мичман, вы верите в наше спасение?
– Верю? Но ведь это уже случилось.
– Да. Случилось… – она улыбнулась. – Вы нас спасли.
– Все что могу, Ваше Величество! Жизнь отдам …
– Да, да … Я вам благодарна, мы все вам так благодарны …
Но думала она о другом.
– Куда же мы едем?
– Во Владивосток, Ваше Величество! – выпалил я и тут же сообразил, что это был риторический вопрос.
– Да-да, во Владивосток … Куда же мы едем, господи, куда?
Государыня посмотрела на меня внимательно. Иногда на Корабле, болтая с барышнями Романовыми – с Анастасией в основном, – я попадался на глаза Государыне, и она была ко мне милостива, помнила даже мое имя, но никогда не смотрела на меня так, будто я что-то значу для нее. Да и что я мог значить тогда – один из трех сотен матросов команды?
– Где ваша семья? Родители?
– Я сирота, Ваше Величество.
– Бедный мальчик … А когда вы служили на нашей яхте, у вас уже не было родителей?
– Не было. Но я всегда … если позволите, Ваше Величество …
Государыня смотрела внимательно, поощряя меня ласковостью взгляда.
– …Я чувствовал себя на яхте как дома, как … в семье.
Она улыбнулась.
– Как хорошо. Я помню вас … А ваши товарищи … Вы давно их знаете?
– Полгода.
– Как же составилась ваша команда?
– Случайно. Мы встретились в Петрограде на собрании офицеров, желавших вашего освобождения.
– И такие были?
– Были, но ничего не делали.
– А вы решились! Как же вы решились на такое?
Я растерялся. Не описывать же буквально всю нашу эпопею …
– О, если это ваш секрет …
– Нет-нет, Ваше Величество, какие от вас могут быть секреты!
Но Государыня сменила тему:
– Капитан Бреннер – очень дельный, опытный, не правда ли?
– Совершеннейшая правда, Ваше Величество.
– Что ж … И другие офицеры тоже боевые.
– Все воевали, Ваше Величество.
– Да-да, иначе и быть не могло. Хотите чаю?
– Премного благодарен! На посту нельзя.
– Даже чаю нельзя выпить?
– Нельзя …
– Так вы заходите к нам, когда сменитесь … утром … к завтраку.
– Премного благодарен, Ваше Величество! Честь для меня!
– Оставьте, мой мальчик. Заходите попросту …
Она пошла по коридору, и хотя я видел только ее спину, понял, что она сразу забыла обо мне. Оплывшая фигура, тяжелая поступь – опять подумал с болью: старуха. До войны на Корабле еще каких-то четыре года назад она выглядела совсем по-другому. Конечно, и тогда она уже была немолода, в постоянной тревоге о здоровье сына, и все же я видел истинную Императрицу – воплощение достоинства и горделивой кротости. Комиссарские застенки высосали из нее жизнь.
Государыня вошла в свое купе. Разговор с ней меня взбудоражил. Невероятная открытость и доверие Ее Величества окрылили. Хотелось немедленно что-то сделать для нее. Захватить этот чешский поезд и гнать его без остановок до самого Шанхая!
Из записок мичмана Анненкова20 июля 1918 года
Чехи не обманули – по большей части им давали зеленый свет. Состав стучал, гремел, позвякивал – обещал домчать нас до Владивостока за пару-тройку дней.
После ночного дежурства я проснулся поздно. Лиховского в купе не было. Через приоткрытую дверь я услышал голоса четырех Принцесс. Они стояли прямо возле нашего купе, и я боялся шорохом или даже дыханием выдать свое присутствие за тонкой переборкой.
– Так вы договорились, кто чей? – сказала Татьяна.
– А это обязательно? – спросила Ольга.
– Это нужно для ясности, а то что же – будете кокетничать со всеми без разбору и передеретесь, – сказала Татьяна.
– Мне не о чем договариваться – Леонидик мой, это должно быть ясно, – сказала Анастасия.
– Почему это должно быть ясно? – возразила Татьяна насмешливо. – Разве вы уже помолвлены?
– Может быть! Он еще на яхте был мой, и вы все это прекрасно знаете.
– Никто на твоего Леонидика не покушается, – сказала Мария.
Разговор был легкий, шутейный – улыбчивыми голосами. Но когда барышни шутят об амурах друг дружки, это легко оборачивается обидой и склокой – вдруг полыхнет молния при ясном небе. Значит, я уже приписан к Анастасии, как корабль к порту. Что же дальше?
– Ну вот, Леонидика определили, – повторила мою мысль Мария. – Какой следующий фант?
– А что это ты, будто не участвуешь? – заметила Анастасия.
– Не участвую. Мне никто не нравится.
– Ну-ну, – сказала Татьяна. – Оставляешь за собой свободу выбора?
Конечно, это была игра, во всяком случае – до поры.
– Павлик мой! Только суньтесь! – Татьяна вовсе не играла.
Если бы только она сказала так обо мне! И хотя я уже был избран и приближен самой юной и горячей из Принцесс, и грех бы мне жаловаться, но все же – Татьяна … Высокая и звонкая, как призывный звук горна на рассвете; точеный лик с благородными скулами; холодный и дерзкий взгляд серых глаз … Рысь … Сволочь Лиховский!
– Твой, твой, – успокоила Ольга. – Вылечила, выходила – забирай.
– А тебе – двое на выбор, – сказала Мария, – раз я не участвую.
– Я тоже не участвую, – сказала Ольга.
– А вот они, Каракоев и Бреннер, вас уже поделили, – сообщила Анастасия ехидно. – Что тебе, Оленька, не нравится в Александр Иваныче? Умен, красив, герой. Староват, правда … Но и ты уже не молода – двадцать три! Ты лед, он пламень – идеальная пара.
Все рассмеялись, кроме Ольги.
– Перестань! – сказала Ольга сердито.
Вот – началось.
– Ну что ты, что! – заворковала Анастасия. – Александр Иваныч и правда очень мил. Если бы только он был бы хоть лет на пять помоложе, я бы поменялась с тобой. А хочешь, прямо сейчас поменяемся? Забирай Леонидика!
– Поди прочь, гадкий Швыбз! – Так в Семье дразнили шкодливую Настю.
– Ну Олюшка, будь ангелом! Не сердись.
– Ладно, ладно, отстань, – оборонялась Ольга.
Я был уязвлен – поменять меня на Бреннера! Вот Татьяна даже в шутку не подумала отказаться от своего Павлика.
– Бедный, бедный ротмистр Каракоев, – не унималась Настя. – У него такие усы! И голос бархатный. Чего же еще, Маш?
– Хватит мне его навешивать! С чего это вдруг?
– Да ведь так выпадает. Леонидик и Павлик мне и Тане – это уж определенно. Александр Иваныч – Оле, ведь он ни о ком другом и думать не может. Так вот и выпадает тебе ротмистр.
– Швыбз, уймись, – сказала Мария.
Неизвестно, чем бы все кончилось, но вдруг я услышал – и похолодел.
– Смотрите, дверь открыта, – прошептала Татьяна.
– Господи, они все слышали? – сказала Ольга.
Я быстро отвернулся к стене и укрылся одеялом. Они заспорили и совсем перешли на шепот, так что я уже ничего не мог разобрать. Потом замолчали и притиснулись к щели. Мне казалось, я чувствую затылком их дыхание.
– Здесь только Леонидик. Спит, – прошептала Настя.
– Или притворяется, – возразила Татьяна.
– Идите! Идите же! – шептала Анастасия.
– А ты?
– Я еще посмотрю на него, – сказала Настя.
Засмеялись шепотом, зашелестели, удаляясь. Дыхание одной осталось. Я спиной ощущал, что она смотрит на меня. Ушла … Я уже хотел сесть, чтобы отдышаться, потому что сдерживал дыхание, будто ныряльщик на глубине, но тут снова услышал быстрые шаги. Опять она стояла за дверью и смотрела на меня. Которая? Вернулась Настя или … И тут прохладная ладонь на моей шее. Сер