Капитан совсем смешался.
– Ну так что же, это раньше, при царизме, может, и не видано было, а теперь … теперь-то другое время … То есть я хотел сказать, если Его Величество теперь уже и не Царь … ну, Царь-то он все равно, но бывший …
Запутался.
– Я спрошу папа́, - сказала Настя.
Это было неожиданно.
– Благодарствуйте, Ваше Высочество! Весьма признателен! Премного благодарен!
Отступая, капитан поклонился несколько раз. Я поспешил извиниться за него:
– Добрый дядька, но чудак. Думаю, не стоит беспокоить Государя этими глупостями.
– Ну отчего же? Это может даже развлечь папа́.
– Вы думаете?
– Я беспокоюсь о нем. Он весь в себе. Отвлечься ему не помешает …
Конечно, она беспокоилась об отце и о сестрах. И уже забыла, что пять минут назад жаловалась на их непостоянство в скорби.
Сентябрь 1918 годаАнгара
– Встать! Смирно! – скомандовал Бреннер, когда вошел царь. На нем был мундир с полковничьими погонами, на груди одинокий Георгий четвертой степени.
Встали, но намеренно медленно, нехотя. Николай кивнул, ни на кого не глядя:
– Прошу садиться, – и сам сел перед публикой на приготовленный стул. Бреннер с карабином встал за его спиной у стены.
В салоне собрались все одиннадцать человек команды и капитан. Две керосиновые лампы под потолком освещали помещение. По углам сидели Анненков и Каракоев с наганами и повар Харитонов с карабином. Лиховский дежурил на палубе. Ни великие княжны, ни доктор Боткин не пришли. Не было и Демидовой.
В уютном обволакивающем свете керосинок мероприятие выглядело тайным сборищем большевиков или любых других бунтовщиков – чуть ли не тайной вечерей.
Царя разглядывали. Третьи сутки он жил на судне, но так близко никто из команды его еще не видел. Без усов и бороды, с ежиком коротких волос, он выглядел непривычно.
– А знаете, я ведь уже шел на этом судне двадцать семь лет назад.
– Так точно, ваше величество! Мне это известно! – радостно вскочил со своего места капитан Христофорыч. – Для меня и для всей команды честь служить вашему величеству.
– Благодарю, капитан, – сказал Николай, жестом усадил его. – Тогда «Святитель Николай» ходил по Енисею, а ваш покорный слуга был еще наследником, возвращался из Японии через всю Сибирь. И тогда еще не было Транссиба. Имею честь быть единственным российским монархом, проехавшим всю страну с востока на запад.
Публика слушала настороженно – к чему клонит царь?
– А в Японии на меня с мечом бросился сумасшедший … Но только слегка задел … Судьба …
Царь помолчал. Бреннер возражал против этого мероприятия, опасаясь провокаций со стороны матросов, но царь настоял. Ему хотелось поговорить с командой.
– Итак, господа, мне сообщили, что вам интересно услышать о событиях, приведших к войне с Германией.
Вы же помните, с чего все началось?
Никто не ответил, но Николай и не ждал ответа.
– Судьба… – сказал он. – На все воля Божья.
Зацепов громко хмыкнул:
– Все? Лекция окончена?
Кто-то хихикнул, задвигались стулья. Анненков заерзал на месте и собрался было одернуть наглеца, но Бреннер невозмутимо возвышался за спиной царя. И царь будто не заметил дерзости.
– Судьба… – повторил он и продолжил неторопливо: – Знаете, как все началось? Гаврила Принцип, студент, застрелил эрцгерцога Франца Фердинанда в Сараево. Гаврила был из партии сербских националистов, хотел независимости для своей страны. Они, эти националисты, думали, что убьют Франца Фердинанда, австрийского наследника престола, и все изменится, а Франц Фердинанд думал, что ничего менять не надо. Он тоже хотел блага для Австрии и Боснии. Когда эрцгерцог приехал в Сараево, его ждали несколько убийц, в том числе и Гаврила. Франц Фердинанд с супругой проезжал по улицам в открытом автомобиле, было много народу, охрана … Убийцы стояли вдоль всего пути следования кортежа … Первый не сумел бросить бомбу или испугался, эрцгерцог проехал мимо, а второй бросил …
Николай впервые обвел взглядом слушателей.
– Вы не слышали эту историю? В самом деле?.. Случилось чудо: Франц Фердинанд отбросил бомбу рукой на лету. Она упала назад, под колеса следующего автомобиля. Там от взрыва погибли два человека, а эрцгерцог и его супруга остались невредимы. «Судьба», – решил Франц Фердинанд и не стал отменять митинг на площади. Гаврила с револьвером стоял третьим номером. Когда первый и второй не достигли успеха, охрана плотным кольцом окружила эрцгерцога. Гаврила подумал: «Не судьба», – и пошел в кондитерскую пить кофе …
Слушали внимательно, но чувствовалось нарастающее недоумение: ожидали совсем другого разговора. Царь будто был не в себе. Внешне это никак не проявлялось, только уж слишком странным был рассказ – неподходящим для этого времени, места и этой аудитории.
– …После большого успеха на митинге эрцгерцог Франц Фердинанд снова ехал по улице в открытом автомобиле. В одном месте образовалась пробка, кортеж остановился. В кондитерской сидел Гаврила Принцип, пил кофе и увидел в окно автомобиль эрцгерцога. «Судьба», – подумал Гаврила. Вышел из кондитерской и застрелил Франца Фердинанда и еще зачем-то его супругу …
Царь иссяк и опустил голову.
– И на кой мне этот Херц-Перц-Ферц? – раздался голос Зацепова. – Ты скажи мне, ваше величество, за что я кровь проливал, за что товарищи мои на дне балтийском упокоились?
Царь, казалось, не слышал. Думал о своем. Зацепов не встал, обращался к царю бесцеремонно, но Бреннер будто не замечал этого, рассеянно смотрел поверх голов слушателей. Анненков с Каракоевым переглянулись и тоже промолчали.
– А я вот тоже не понял, к чему это вы ведете, гражданин Романов, – сказал кочегар Устюгов.
Анненков не выдержал и схватил его за шиворот.
– Обращаться к государю «ваше величество»! И вставать!
Матрос рванулся, но Анненков держал крепко, навалился всем своим весом, обхватил его шею сзади и поднял кочегара на ноги. Каракоев выхватил револьвер, повар Харитонов испуганно водил стволом карабина из стороны в сторону.
– Да что же это! – раздались голоса. – Нас тут за людей не считают! Болтают невесть что, да еще издеваются!
– Молчать! – Бреннер, очнувшись, направил на публику карабин.
Царь поморщился и сказал негромко:
– Отставить. Анненков, отпустите его. Прошу всех сесть и успокоиться …
Анненков подчинился. Бреннер наклонился к царю и сказал негромко:
– Ваше величество, пойдемте. Они не стоят вашего внимания.
Царь не ответил и заговорил, обращаясь к стене позади слушателей.
– …Когда я был в Англии, астролог Кайро предсказал мне большую войну, которую я не смогу предотвратить, а в конце той войны я погибну и семья моя тоже …
Слушали, хотя царь снова говорил не то.
– …И блаженная Паша Саровская напророчила мне тот же конец … Судьба …
Ждали, но царь молчал.
– В Галиции у нас в окопах не было воды, перестали подвозить, – заговорил кочегар Устюгов. – Был колодец на нейтральной полосе. Но австрияки устроили секрет на высотке и держали колодец под обстрелом. Каждый раз за водой идти, как в орлянку: убьют – не убьют. Тянули жребий. Один раз выпало мне. Ничего. Принес воды. А пятерых наших застрелили у того колодца. Тогда ротный наш приказал убрать тот секрет. Ночью мы пошли вдесятером и зарезали шестерых австрияков без единого выстрела.
– А у меня в эскадроне был корнет Блинов, – неожиданно вступил Каракоев. – Как-то вечером на позициях играли с ним в карты. Он и говорит: «Вот если эту карту убьют – и меня завтра убьют». А я ему: «Ты мне заупокойной игры тут не устраивай. Жизнь и смерть в воле человека: захочешь жить, черт тебя не убьет. Я вот жить хочу и завтра жив буду». Но корнет все же поставил свою жизнь на ту карту. И выиграл! Однако ж наутро погиб. Обманули карты …
Матросы покосились на Каракоева с уважением. И снова царь заговорил о своем:
– …Были еще предсказания … и все сходилось в этом году. А самое первое пророчество я получил в Японии от буддистского отшельника Теракуто. Помню его до сих пор дословно: «Великие скорби и потрясения ждут тебя и страну твою … Все будут против тебя … Ты принесешь жертву за весь свой народ как искупитель за его безрассудства …»
Зацепов ухмыльнулся, глядя себе под ноги. Вдруг встрепенулся пожилой тщедушный моторист:
– Хорошо вам, ваше величество, про жертву думать у себя во дворце. А мне вот, в халупе моей, где семеро по лавкам, о жертвах думать некогда.
– Так нет у меня дворца. Отобрали, – улыбнулся царь. – А тебе разве его не отдали?
– Мне? – удивился моторист.
– Ну да. Обещали ведь царские дворцы народу, – сказал царь.
Все засмеялись одобрительно. И моторист тоже.
– Всю жизнь мне говорили о страшной моей смерти …
Царь посмотрел в зал прямо и сказал, будто планами на вечер поделился:
– …Так я готов. Если для спасения страны нужна искупительная жертва, я согласен …
Было слышно, как на берегу шумят и скрипят сосны. Бреннер снова наклонился к императору:
– Ваше величество, пора уходить. Вы же провоцируете их …
Слушатели сидели с серьезными лицами. Пауза затягивалась.
– Что-то я не понял ничего, – сказал Устюгов. – Какая такая ваша жертва? Я-то за что кровь проливал?
– Да уж это точно. Если гражданин Романов с хером Вильгельмом что-то не поделили, так и дрались бы сами, – сказал Зацепов.
Задвигались, захихикали.
– А что! Я бы поглядел, как гражданин Вильгельм мутузит гражданина Романова, – хохотнул кочегар Битюгов.
– Молчать! – взвился Анненков.
Царь поднял руку, и Анненков осекся. Заткнулись и матросы. И царь улыбнулся с таким искренним недоумением, будто ему только что открылась истина, простая-простая:
– Вы что же думаете, что я мог как-то избежать этой войны? Думаете, я мог просто махнуть рукой: да ну, не буду я воевать? – Впервые царь внимательно смотрел в лица матросов. – Вы в самом деле думаете, это было в моей власти – воевать или нет?