И тут Бреннер вышел в коридор с большим тяжелым узлом из простыни; закинул его на спину, как мешок, удерживая левой рукой, в правой сжимал начатую бутылку коньяка. Стараясь не топать, он поднялся наверх, и никто больше из каюты не показывался. Все это было странно до крайности, будто сон: Бреннер, крадущийся с мешком за спиной.
Я заглянул в его каюту. Никого. И никаких разбросанных фолиантов и манускриптов.
Когда я вышел на палубу, одна керосинка в салоне все еще горела и желтый свет из иллюминаторов пятнал настил. Внутри никого не было и на палубе тоже. Бреннер прячется от меня? Или …
Кто-то крепко обхватил меня сзади, и не стало воздуха; я не мог кричать, пальцы сами разжались, и револьвер канул беззвучно, небо покосилось, и звезды сползли на сторону. «Зацепов!» – успел подумать я, и звезды погасли …
Сентябрь 1918 годаАнгара
Костер горит прямо на воде посреди реки – так мог бы подумать всякий, выйдя из леса на берег. Но никто не вышел, никого тут не было на десятки верст вокруг, как не было и другого огня.
Анненков открыл глаза и сел. Огляделся, утверждаясь во времени и пространстве. Позади светились окна салона, впереди на баке тоже что-то горело, но огонь прятался за надстройкой, выкидывая к борту только пляшущие отсветы. Горим?! Анненков вскочил, и острая боль, пронзившая шею, чуть было не свалила его снова. Он схватился за горло, ожидая нащупать рукоятку ножа, но не было ни ножа, ни крови. И боль тут же отступила ноющей тяжестью в затылок. «Зацепов!» – вспомнил Анненков свою последнюю мысль, нашарил под ногами револьвер и пошел вперед на огонь, прижимаясь к надстройке.
На баке горел костер. Над ним стоял Бреннер с бутылкой коньяка в руке.
– Что вы делаете?
Прямо на металлической палубе горели книги. На разостланной рядом простыне навалены были бумаги и тетради в картонных обложках.
– Вы с ума сошли! Зачем?! – Анненков таращил глаза то на огонь, то на Бреннера.
– Убирайся к черту! – сказал Бреннер впервые на «ты».
Мичман оттолкнул Бреннера, пнул ногой горящие книги – они разлетелись, рассыпая искры.
– Отставить! Пошел вон! – бросился Бреннер на мичмана.
Оттолкнул с силой, свалил с ног подсечкой, сапогами сгребал в кучу тлеющие бумаги, и они снова заполыхали. Анненков вскочил – Бреннер направил на него маузер:
– Не подходи!
– Капитан! Зацепов на свободе, он хотел меня убить!
Бреннер смотрел на Анненкова с пьяной невозмутимостью. Про Зацепова он словно и не слышал.
– Я приказал тебе сидеть в каюте! Какого черта?
– Это вы на меня напали! – прозрел Анненков.
– Ты не выполнил приказ! Я пытался избежать этих твоих истерик …
– Вы меня душили! – задохнулся Анненков.
– На шее есть такая точка, если нажать … потом покажу, пригодится.
– Вы слышали, что я сказал? Зацепова освободил кто-то!
И снова Бреннер промолчал безразлично. И снова Анненков догадался.
– Вы?! И где он?
– Уплыл.
– Вы его отпустили?!
– Так мы доложим государю.
Анненков молчал, разглядывая Бреннера. В нем что-то изменилось.
– Когда ты спал на посту, я вывел его на корму и отпустил … по течению … Зацепов пришел сюда с сатанистами. Он не из главных, правда, а из обслуги. А капитан наш это скрывал. Так что я посадил его под замок в его же каюте.
– Зачем вы это делаете? Это же документы, – сказал Анненков уже без прежнего запала. – Я бы тоже хотел прочесть …
– Не надо тебе читать это! Никому нельзя это читать!
– Я что-то видел там, у могил …
– Не советую напоминать о ваших выходках у могил! Государь уже сделал мне внушение насчет вас.
– Внушение?
– Молчать! Вы всех раздражаете! Вы всем надоели, чертов выскочка!
– Я просто хотел понять …
– Нечего здесь понимать!
Бреннер бросил в огонь оставшиеся бумаги вместе с простыней, и они запылали. Взял бутылку и приложился к ней.
– Но почему? Что там? – не унимался Анненков.
– Идите спать, мичман. Я заступаю на пост. Имейте в виду, ваш сон на посту я вам прощаю только потому, что вас два дня некому было сменить … Я был занят …
– И вы бы стреляли в меня из-за этого? – Анненков кивнул на чернеющие в огне бумаги.
Костер догорал. Они стояли по разные его стороны. Бреннер протянул Анненкову бутылку…
Из записок мичмана Анненкова10 сентября 1918 года
Ударом в челюсть я свалил кочегара Коровина.
– Встать, скотина! – приказал Бреннер.
Но какое там – встать. Коровин лежал без движения на полу салона. Двое других бунтовщиков – кочегары Устюгов и Битюгов – стояли тут же на коленях. Руки у всех были связаны.
Еще четверть часа назад они стреляли в нас. Пока мы с Бреннером распивали коньяк у костерка, четверо матросов попытались захватить Государя. Откуда-то у них взялось оружие – винтовки и наганы. Пытались выломать запертую дверь в каюту Его Величества, но не успели. Из своей каюты выскочили Каракоев и Лиховский, открыли огонь из револьверов и выбили бунтовщиков из трюма на палубу. Здесь их встретили огнем мы с Бреннером. Кочегара Коломийцева застрелили, трое других засели на камбузе. Тут подоспел к нам на помощь повар Харитонов с карабином. Впятером мы обложили сволочей, и они сдались. Царевны прятались в каютах.
Избитые бунтовщики признались, что оружие взяли из тайника, устроенного сатанистами в машинном отделении. В ящиках на угольном складе мы обнаружили еще и два пулемета максим с приличным запасом патронов. С кем собирался воевать Распутин? На наше счастье, пулеметы были в разобранном виде, и кочегары не смогли собрать их и привести в боевое положение. Капитан клялся и божился, что ничего не знал ни о тайнике, ни о заговоре. Мы не стали допрашивать с пристрастием милейшего Ивана Христофорыча: не та у него натура, чтобы возглавить бунт, а если он и догадывался о чем-то, Бог ему судья, а нам капитан еще нужен.
– И чего вы хотели добиться, сволочи? Убить Государя? Великих княжон? – свирепствовал Бреннер.
Бунтовщики канючили, что убивать не собирались. Зацепов агитировал их захватить судно, чтобы доставить Царя с дочерями в Иркутск и там сдать Сибирскому правительству за вознаграждение. Когда Зацепов исчез, испугались, что их может постичь та же участь. Но явно была у них и другая цель – ограбить Романовых. Они ведь понимали, что Семья везет драгоценности.
Бреннер учредил военно-полевой суд из нас четверых под своим председательством. Капитану Ивану Христофорычу было разрешено присутствовать на заседании, длившемся недолго. Минуты за три мы единогласно приговорили сволочей к смертной казни через расстрел.
Бедный Иван Христофорыч – на него жалко было смотреть:
– Господа, господа, да как же это? Они же просто … дураки …
– Дураки? А стрелять в дверь каюты Государя они не дураки? – бесился Бреннер. – Вы думаете, они к нему чайку попить постучались? А в нас стрелять?
– Да ведь и вы в них стреляли!
– Оставьте, капитан! Вы хорошо знаете, как было дело. Они бы нас всех в расход пустили, если бы взяли верх. А что бы они сделали с Их Высочествами – об этом и думать не хочется, – сказал Каракоев.
– Господи Боже! Так что же вы их прямо … застрелите?
Капитан Христофорыч смотрел на нас с детским недоверием, будто подозревал розыгрыш. Я видел, что мировая война и все эти революции прокатились как дальний гром за его жизненным горизонтом, и он совершенно не представлял себе, как это можно взять и убить живого человека. И уж совсем не мог поверить, что на это способны мы – неплохие, кажется, ребята, к которым он уже привык, с которыми здоровался каждый день за руку … Дражайший наш Иван Христофорыч! Хорошо же ему жилось тут в тихих заводях сибирских рек.
– Приговор должен утвердить Государь, – сказал Бреннер.
Он ушел и вернулся скоро – злой.
– Помиловал.
– Господи, благодарю тебя! Господи Боже! Да святится имя твое… – крестился Иван Христофорыч истово.
– Куда же их? Под замок? – сказал Лиховский с досадой.
– Нет. Государь повелел высадить их …
– Высадить?! – чуть не в один голос поразились мы.
– Они тут же донесут! – сказал Каракоев.
– …Высадить. – Бреннер усмехнулся. – А что, капитан, есть у нас по курсу какой-нибудь уютный необитаемый островок?
Высадить на необитаемый остров – это выход. И все-таки я предложил устроить экзекуцию сволочам. Выставив Христофорыча из салона, мы обсудили детали …
Приговоренных со связанными руками поставили на самый нос. Я предложил накрыть их одним куском брезента – моя неутолимая ненависть вдохновляла на изобретения. Брезент, кстати был тот самый, под которым мы недавно секретничали с Настей.
На верхнюю палубу, как на галерку, согнали остаток экипажа, в то время как мы внизу на баке вершили правосудие. Разумеется, ни Государя, ни Великих Княжон и никого из наших не было.
Бесформенная горка брезента жила, дышала, вздрагивала … Пугала своей нелепостью. Мы выстроились в шеренгу напротив живого брезента с карабинами. Я подумал запоздало, что же мы делаем? Грянет залп, Царевны и Государь решат, что мы ослушались приказа …
Бреннер огласил приговор:
– За вооруженный бунт на корабле и попытку покушения на убийство Государя Императора Николая Второго и его Августейших Дочерей военно-полевой суд в составе председателя капитана Бреннера, судий – ротмистра Каракоева, поручика Лиховского и мичмана Анненкова приговорил матросов Коровина, Битюгова и Устюгова к смертной казни через расстрел. Приговор привести в исполнение. Товьсь!
Мы вскинули карабины к плечу.
– Целься! Пли!
Мы подняли стволы и выстрелили в темное небо. Но брезентовая куча обмякла и распласталась на палубе.
– Какого черта? – удивился Бреннер.
Отбросили брезент – приговоренные лежали на палубе и смотрели на нас ошалело. У них просто подкосились ноги.
Бреннер провозгласил торжественно:
– Указ его Императорского Величества Самодержца Всероссийского. «Мы, Божиею поспешествующею милостию Николай Вторый, император и самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский; царь Казанский и прочая, и прочая … Всемилостивейше повелеваем помиловать …»