– Где Анастасия? Где? Говори! – услышал я себя будто издалека.
Я открыл глаза и увидел, что Распутин стоит на коленях, а Лиховский упирает ему ствол нагана в голову.
– Говори, где Анастасия?! Убью! – повторял Лиховский.
Распутин, спокойный, умиротворенный, будто молился. Полы плаща, лежавшие на углях, уже дымились – он не замечал. Я помотал головой, стряхивая докучливый звон в ушах, и сказал:
– Как ты теперь называешься?
– Кошкин.
– Кошкин… – хмыкнул Лиховский. – Просто скажи, где Анастасия.
Я все еще не мог решить, какая из двух реальностей реальна: та, где мы с этим Кошкиным бредем в дыму, или та, где он стоит коленями на горячих углях. Уже занялись его штаны, но, кажется, он ничего не чувствовал. Полы плаща вспыхнули – он не шелохнулся.
– Встать! – приказал Лиховский.
Кошкин поднялся и не торопясь стряхивал голыми руками языки пламени, будто налипшие листья или комья снега. Потушенный плащ дымился. Брюки тоже обгорели, зияли дырами на коленях.
– Будет вам, господа, – сказал Кошкин. – Затем я и пришел, чтобы вам помочь. Анастасия в городской тюрьме. И я тут ни при чем. Когда они высаживались из лодки, чехословацкий патруль взял их на берегу.
– Откуда ты знаешь? – спросил я, чувствуя, что как-то уже утвердился в этой реальности.
– Знаю. И более того, я знаю, как ее вытащить, если вы мне поможете.
– Говори!
– Мы втроем явимся к начальнику тюрьмы и заберем Анастасию. Нужно только форму вам приличную добыть и побриться. Вы на дезертиров похожи. Я представлюсь помощником полковника Пугачева. – Кошкин посмотрел на меня. – Ты ведь знаешь полковника?
– Это тот, что приказал меня пытать, – пояснил я Лиховскому.
– Ну вот. Я – его помощник, вы – конвой. Начальнику тюрьмы я передам приказ полковника доставить Анастасию к нему в контрразведку.
– Устный приказ? – спросил я.
– Письменный. С его подписью.
– Покажи.
– Он появится, когда потребуется.
– Откуда?
– Не ваша забота.
– А в тюрьме знают, кто она?
– Там не решили пока, то ли расстрелять ее, то ли в сумасшедший дом отправить.
– Почему в сумасшедший дом? – спросил я.
– Потому что она выдает себя за Великую Княжну Анастасию.
– Стой здесь, – сказал я Кошкину.
Мы с Лиховским отошли в сторону.
– Надо попытаться, – сказал я.
– Ты веришь ему?
– Верю, что он может вытащить Настю, если воскрес после того, как я его убил …
– А для чего ему это, ты не подумал?
– А мне плевать. Я все равно убью его, как только мы заберем Анастасию.
– Один раз ты его уже убил.
– Значит, убью и второй!
Из записок мичмана Анненкова19 сентября 1918 года
На рассвете мы с Лиховским лежали напротив пожарища за уцелевшим забором.
– А если он не придет? – сомневался Лиховский.
– Придет. – Я действительно был в этом уверен.
Кошкин ушел от нас ночью, заявив, что ему нужно сменить костюм.
После сна я чувствовал удивительную легкость во всем теле. У меня ничего не болело: не ныли ребра, не саднили отбитые почки, и сломанные пальцы на левой руке совершенно свободно сгибались и разгибались. И опухшее лицо снова приобрело человеческую форму и цвет. Что это? Я восстал из пожарища, как птица феникс?
– А твой друг Колчак? Почему просто не пойти к нему? – сказал Лиховский.
– Если с Кошкиным ничего не выйдет, я так и сделаю. Но в этом случае Анастасия окажется в заложницах у Колчака, и никакие переговоры уже не будут возможны. Колчак просто прикажет Государю явиться.
– Но ведь Колчак – человек чести. Или ты уже не так в этом уверен?
– Конечно, адмирал – человек чести, но это не помешало бы ему расстрелять меня, если бы я не был ему нужен. Колчак не должен иметь возможность диктовать Государю свои условия.
Черные бродяги копошились на пепелище пристани, напоминая мне о ночном кошмаре …
Кошкин явился в новом костюме, свежий, отдохнувший. Наверно, в хорошей гостинице ночевал.
– Скоро они приедут, – сказал.
– Кто?
– Кто-нибудь. Должны же из комендатуры прислать кого-то расследовать поджог. Ваша задача – забрать у них форму для себя. Идите к реке, умойтесь. Вы на чертей похожи.
Он вынул из кармана плаща бритвенный прибор в коробке и кусок мыла.
Из засады мы обстреляли открытый автомобиль, подъехавший к пожарищу. Убили водителя, а капитана и поручика раздели и связали. Кошкин наблюдал в сторонке, как мы переодеваемся, распихиваем револьверы и патроны по кобурам и карманам.
– Оружия не получишь, – сказал Лиховский.
– Я не беру в руки оружия.
– Что, вера не позволяет? – съязвил Лиховский.
– По рангу не положено.
Выкинули мертвого водителя из машины и поехали. Лиховский за рулем. Связанных капитана и поручика оставили в развалинах.
– Если Анастасии нет в тюрьме, я тебя убью, – сказал я Кошкину.
– А если она там? – усмехнулся Кошкин. – Ты меня расцелуешь? Вы, господа офицеры, вообще уверены, что меня можно убить?
19 сентября 1918 годаИркутск
Капитан Блинов, дежурный помощник начальника тюрьмы, стоял перед полковником Пугачевым и хлопал глазами.
– Кто ее забрал?! – орал полковник.
– Так ваш помощник и два офицера с ним. На автомобиле приехали.
– Какой еще мой помощник?!
– Кошкин!
– Какой еще Кошкин? Твою же мать!
– Он и мандат показал, и приказ – доставить этих дам в ваше распоряжение, за вашей подписью! Я еще удивился, что от вас так быстро приехали.
Утром из тюрьмы позвонили в контрразведку и сообщили, что какая-то девица выдает себя за Анастасию Романову. Пугачев немедленно выехал в тюрьму, но опоздал.
– За моей подписью?! Где приказ?!
Капитан Блинов выдвинул ящик стола и достал листок бумаги. Пугачев глянул и вытаращил глаза. Это была большевистская листовка «Бей колчаковскую контру!».
Из записок мичмана Анненкова19 сентября 1918 года
Как только мы выехали из ворот иркутского тюремного замка, я приставил револьвер к затылку Кошкина. Он сидел впереди, рядом с Лиховским, а я нарочно сел позади Кошкина вместе с Анастасией и Демидовой.
– Закрой глаза и рта не открывай! – скомандовал я Кошкину.
И тут же натянул ему шляпу до самого носа.
– Гони в лес! – сказал Лиховскому.
Одной рукой упирая пистолет Кошкину в затылок, другой я затолкал ему в рот его же шарф – помнил его ночное одуряющее бормотание в черном дыму. Анастасия и Демидова сидели тихо, будто замороженные: еще четверть часа назад они томились в каменном мешке с сотней несчастных женщин в ожидании смерти.
Лиховский давил на газ, мы летели по окраинным улочкам и были уже недосягаемы для погони. Настя прижалась ко мне и положила голову на плечо. Бедная моя девочка. Демидову я едва узнал. Но ей-то поделом, дуре несчастной.
Когда город кончился, машина встала на пригорке у крутого спуска к реке. Ангара лежала перед нами. Я достал из кармана два золотых червонца, полученные еще на «Святителе Николае», и вложил в руку Демидовой:
– Прощайте.
– Господин Анненков… – пролепетала она.
– Идите!
– Куда же я пойду? Господин Лиховский!
Лиховский не обернулся.
– Лёня… – прошелестела Настя просительно.
– Выйдите из машины! – приказал я Демидовой.
Она стояла на обочине, зажав в кулаке два червонца, – все, что полагалось ей теперь за верную службу при дворе, ссылку и побег через всю Россию. Ну что же, сама виновата. Больше у меня все равно не было.
– Поехали!
Автомобиль набирал скорость, покидая понурую фигурку. Настя зарыдала, уткнувшись в мое плечо. Я обнял ее. Так мы проехали версты две. И вдруг на повороте голова в шляпе исчезла, лязгнула дверца автомобиля … Я оттолкнул Настю, вскочил с револьвером в руке, но тут затормозил Лиховский, и я повалился вперед, а когда снова поднялся, то увидел, как Кошкин в натянутой на глаза шляпе катится по крутому склону вниз от дороги, то кувыркаясь через голову, то вскакивая на ноги. Я прицелился и уже нажимал спуск, когда Настя толкнула меня под руку:
– Не-е-ет!
Выстрел пришелся в небо. Настя и Лиховского толкнула, не дав ему выстрелить.
– Не надо! Хватит! Хватит!
Далеко внизу, под горой, уже в недосягаемости для наших наганов, маленький Кошкин бежал и падал, пока не скрылся в лесу. Преследовать его не было времени.
Лиховский отошел в сторону, чтобы я мог попрощаться с Настей.
– Все позади, скоро вы будете с отцом и сестрами.
Слезы катились по ее щекам.
– Лиховский доставит вас на судно к Его Величеству.
– Как? Вы не с нами? – Настя только теперь поняла.
– Я возвращаюсь передать адмиралу условия встречи с Государем. Обещайте, что не сбежите по дороге.
– Куда мне бежать?
Так печально она это сказала, будто ее везли в плен, а не из плена.
– Я люблю вас. – Да, я сказал это. В ту минуту я любил ее одну.
Она смотрела на меня, изучала мое лицо внимательно и отстраненно, будто расписание поездов у кассы.
– Берегите себя, – сказала чужим голосом.
Они уехали, а я пошел в город.
Сентябрь 1918 годаОзеро Байкал
Адмирал легко поднялся на палубу «Святителя Николая» по веревочному трапу, отказавшись от помощи матроса. Шлюпка тут же отошла от борта и качалась на волнах неподалеку.
На палубе Колчака встретил Бреннер, приложил руку к козырьку:
– Капитан Бреннер, адъютант его императорского величества.
Колчак молча козырнул.
– Прошу следовать за мной, – сказал Бреннер.
Палуба была пуста, но из всех иллюминаторов надстройки на Верховного смотрели члены команды.
Бреннер отвел Колчака в салон.
– Государь император сейчас выйдет к вам, – и скрылся за дверью, ведущей к каютам.
Колчак осмотрелся. Тесно, затертые диваны, старые кресла, привинченные к полу. В иллюминаторах виден пароход «Феодосий», на котором он пришел в эту условленную точку посреди Байкала.