После обеда царь, Унгерн и Семенов перешли в кабинет. Подали коньяк и сладости. Семенов и Унгерн рассказывали о своей любви и преданности монархии, которой уже не было, и о своей вере в монархию, которая будет.
– Только монархи способны сохранить правду, добро, честь и обычаи, попираемые проходимцами-революционерами, – говорил Унгерн. – Только они могут охранять религию и возвысить веру на земле.
– Мы видим свою задачу в восстановлении монархии здесь, в Забайкалье! Есть силы, способные объединить Бурятию, Баргу и Внешнюю Монголию в единое государство – Великую Монголию, – говорил Семенов. – И разумеется, это будет монархия.
Николай с удовольствием пил коньяк, затягивался папиросой, посматривал заинтересованно то на одного энтузиаста, то на другого. Спросил как бы серьезно:
– Монгольская монархия? И кто же будет хан?
Унгерн и Семенов переглянулись.
– Мы думали предложить вам, вашему величеству то есть … престол – сказал Семенов.
– Хан всея Монголии, Барги и Бурятии? – переспросил Николай вроде бы совсем-совсем серьезно, только у глаз собрались насмешливые морщинки.
– Э-э-э … насчет титула мы еще не думали …
– Великая Монголия – государство, способное стать преградой на пути красных орд в Восточную Азию, – сказал Унгерн. – А титул … Титул найдется, ваше величество. Но Великая Монголия – это только начало. Мы пойдем дальше! На запад! Желтолицые конники сметут красную орду и разрушат прогнившую Европу. Только кровью можно смыть грех европейского либерализма, породившего коммунизм!
– Что же, всю Европу до основания? – Николай с удовольствием сделал глоток коньяку.
– Совершенно! Европейская цивилизация зашла в тупик.
Но Семенову явно претил вселенский масштаб планов барона.
– Ну, все же нашей первейшей задачей является создание монархии здесь, в Забайкалье, а там посмотрим …
Наконец атаман откланялся, пригласив Николая в скором времени быть его гостем в Чите.
Когда Семенов вошел в свой вагон, Рейли лежал на диване лицом вниз. Сквозь рубаху и брюки проступали пятна крови. Его выпороли. Лицо бугрилось багрово-синей маской.
Из записок мичмана Анненкова15 ноября 1918 года
Караульный обыскал меня и открыл камеру.
– Попросился к Унгерну на службу, – сказал я, дождавшись, пока за мной закроется дверь.
Сверху и сбоку двухъярусных нар высунулись головы. Камера была на четверых, с нарами, сколоченными из грубых досок. Я занимал нижнее место.
– И что? Тебя можно поздравить? – спросил Лиховский.
– Пока нет.
Они отвернулись.
– Разве помешает, если я освобожусь и получу оружие?
Похоже, такая возможность никому до сих пор не приходила в голову.
– Почему бы нам всем не поступить в дивизию? – фантазировал я.
– А Государя выдвинем в завхозы или в коменданты, – сказал Бреннер.
– Тебе, похоже, понравилось в каждой банде своим становиться, – ухмыльнулся в усы Каракоев.
– Прикидываться, – поправил я его. – Прикидываться своим … А что, это нам повредило у коммунаров?
Никто мне не ответил.
Мои друзья меня третировали. Я чувствовал это в каждом слове, взгляде. Чем больше я делал для Семьи и для всех нас, тем явственней мушкетеры отдалялись от меня. Это была какая-то странная ревность к той решающей роли, которую я сыграл уже в нескольких критических ситуациях.
Разумеется, если бы мушкетеры не приехали верхами к клубу и не привели с собой еще двух лошадей как раз в тот момент, когда туда добрались Государь и я, мы не смогли бы так эффектно явиться перед Унгерном. Но ведь идея была моя! Это я дрожащими руками наклеивал бороду и усы Государю, когда там, на площади, счет шел на минуты. А они орали, что я сошел с ума, что я убиваю Княжон. Это я потребовал, чтобы Государь надел новый мундир. Это я умолил их взять знамена, построиться и следовать за Государем, как на параде. И эта мистерия, задуманная бедным Пожаровым, но поставленная мною, нас всех спасла – ну, кроме доктора Боткина. Государь потребовал похоронить доктора там же, у церкви. А повара, Ивана Михайловича нашего, так и не нашли, ни живого, ни мертвого. Надеюсь, он бежал …
Друзья не простили мне нашего спасения. Оказывается, так бывает.
– Сегодня приезжал Семенов. Барон показывал ему Государя. Они говорили о новом государстве, какой-то Панмонголии, где Государь может быть провозглашен монархом.
Все трое снова подняли головы и посмотрели на меня.
– Панмонголия – это что еще за хрень? – спросил Каракоев.
О том, что Семенов уговаривал Унгерна нас уничтожить, я друзьям не сказал. Какой смысл?
Ноябрь 1918 годаДаурия
Две недели под арестом четверка спорила, как вырвать семью из этого нового плена. И хотя между царем и бароном как будто был заключен союз, все же это был плен.
В голове барона варилась адская смесь из статей кавалерийского устава, паназиатских теорий, буддийских верований и сказаний о рыцарском прошлом его рода. Легенды о безумствах генерала Унгерна впечатляли даже на фоне всех дикостей Гражданской войны, творимых и белыми, и красными.
Уже через пару дней после визита Семенова газеты во Владивостоке, Чите и Омске растиражировали весть о Романовых, нашедших убежище на станции Даурия. Видимо, утечка произошла из окружения Семенова, а может, и из дивизии Унгерна. И хотя новость эта обросла множеством фантастических подробностей, теперь вся Россия знала, где искать царя. Это была катастрофа. Николай так и сказал барону, но тот лишь пожал плечами: Романовы у него в полной безопасности. Николай, однако, так не думал.
Семенов слал в Даурию телеграммы с требованием новых переговоров, с новыми фантастическими планами, приказывал Унгерну отправить Романовых в Читу под его крыло. Унгерн не отвечал. С чего бы ему отпускать от себя царя?
Николай настоял, наконец, на встрече с четверкой. Барон уступил, надеясь, что это как-то приглушит все возрастающее раздражение царя. Оставшись в камере наедине с офицерами, царь выслушивал их соображения.
– Теперь всей России известно, где находится государь. Колчак, Семенов, местные большевики и их вожди в Москве знают, каким путем мы попытаемся уехать из России, – докладывал Бреннер. – Этих путей всего два: по Транссибу вдоль Амура на Владивосток и по КВЖД на Харбин. Дорогу на Харбин контролирует Семенов. Пограничная станция Манчжурия вообще его вотчина.
– Откуда такие сведения? – удивился Николай. – Вы же сидите под арестом.
– На строительстве Дворца труда были пленные офицеры со всех концов Дальнего Востока. По их рассказам и была составлена политическая карта. На западе Колчак, на востоке и севере Семенов.
– Так, может, сдаться Семенову? Он же монархист, – несмело выступил Каракоев.
– Быть марионеткой при атамане Семенове? Благодарю покорно, – сказал Николай. – Тем более что его финансируют японцы. То есть в конечном счете быть марионеткой японцев.
Николай заметно воспрянул после ухода из коммуны. Держался уверенно, по-царски, как раньше. Неужели так подействовало зрелище коленопреклоненного при его появлении народа?
– Позволю себе заметить, ваше величество, мы обсуждаем пути отхода так, будто уже свободны, – сказал Лиховский. – Но мы в плену. И барон не намерен передавать нас даже своему начальнику Семенову, не говоря уже …
– Ваше величество, разрешите? – сказал молчавший до сих пор Анненков.
– Говорите, мичман.
– Оставаться здесь невозможно. Барон пока держится, но вряд ли сможет долго противостоять натиску Семенова или Колчака. Рано или поздно ему придется нас выдать.
Анненкова слушали рассеянно и терпеливо.
– Вырваться из плена барона вооруженным путем вряд ли возможно, особенно учитывая, что с нами великие княжны …
– Мичман, все это понятно. У вас какое-то предложение? – нетерпеливо буркнул Бреннер.
– Так точно, – невозмутимо отчеканил Анненков и сделал паузу.
Теперь уже и Николай посмотрел на мичмана с некоторым раздражением.
– Нужно идти туда, где нас никто не ждет, – на юго-запад.
– Это куда же? В Монголию? – усмехнулся Бреннер.
– Через Монголию и Китай в Тибет.
– В Тибет? – переспросил Николай.
– Так точно! Позвольте пояснить. Нынешний правитель Тибета Далай-лама Тринадцатый в свое время был настроен дружелюбно к России и к вашему величеству …
– Откуда вам это известно? – удивился Николай.
– «Известия Русского географического общества» из вашей библиотеки на яхте, ваше величество.
– Из моей библиотеки?
– Так точно, с вашего разрешения Анастасия Николаевна приносила мне книги и журналы из вашей библиотеки.
Николай, конечно, не помнил этого.
– Я читал отчеты об экспедиции Петра Кузьмича Козлова в Тибет, – пояснил Анненков. – О его встречах с Далай-ламой Тринадцатым …
– Да-да … Это верно. Продолжайте.
– В этом направлении нас никто не ждет. Если бы мы вышли скрытно, то еще недели две никто не догадался бы, куда именно. Передвигаться в тех местах можно только караваном, а значит, у нас было бы две недели форы как минимум, прежде чем кто-то сможет организовать за нами погоню …
– Позвольте, – перебил царь, – вы что же – предлагаете идти караваном в Тибет?
– Именно!
Бреннер опустил глаза, всем своим видом показывая, как ему неловко перед царем за нелепую выходку подчиненного.
– Туда более трех тысяч верст, – сказал Николай.
– Около того, но, как мы могли убедиться из доклада капитана, это единственный путь. Удаленность, труднодоступность Тибета и благосклонность его правителя обеспечат надежное убежище для вашего величества и великих княжон. А оттуда уже можно двинуться в Британскую Индию. При условии публичности вашего прибытия в Индию британские власти вынуждены будут вас принять.
Все смотрели на Анненкова: Николай с интересом, Бреннер – с брезгливым раздражением, остальные двое – с недоумением.
– Ваше величество, это безумие, – сказал Бреннер и тут же обратился к Анненкову: – Вы представляете, что такое четыре тысячи верст по степям, пустыням и горным массивам? Сейчас к тому же зима, и это ледяные пустыни и ледяные горы.