Они помогали мне время от времени – Татьяна и Анастасия: гоняли со мной верхом, выковыривали из-под снега окаменевшие коровьи лепешки и лошадиные яблоки. Навоза под ногами хватало.
Ольга и Мария нашли себе другие занятия. Казаки и инородцы со своими болячками предпочитали обращаться к Ольге, хотя в отряде был врач. Мария коротала тоску дневных переходов с помощью вязальных спиц. Шерсть ей покупали в стойбищах монголов, и уже к концу первого месяца несколько наших кавалеристов удостоились чести носить варежки и шарфы, связанные ручками Царевны. Воспрянула духом моя Отма. Укатила от прошлых кошмаров в безмолвие и безбрежность.
Нечего и говорить, что, как только Царевны показывались из своего вагона, каждый – от последнего погонщика до франтоватого Лиховского – старался попасться им на глаза, погреться в сиянии их улыбок. Присутствие Царевен напоминало нам, что где-то еще есть просто жизнь и улыбаются женщины. Они убедили Барона не бросать отстающих на произвол судьбы: у местных монголов покупались лошади вместо павших.
Государь тоже время от времени покидал свой вагон и ехал верхом в компании Барона и офицеров. Все участники похода относились к нему с большим почтением и любовью, видя его простое обращение и всегдашнее дружелюбие.
…Вслед за Царевнами я погнал свою лошадку на гребень холма. Перед нами расстилалась песчаная равнина, покрытая крупными пятнами снега. Внизу послышались радостные крики, и мы увидели впереди сверкающие золотом крыши храмов. Все знали, что монастырь Хамарын-хийд близко, и все же он возник внезапно и висел в туманной дымке, как мираж. Царевны в восторге обнимали и целовали меня, не сходя с коней, в голове каравана Барон и Государь рассматривали мираж в бинокли.
Декабрь 1918 годаВосточная Монголия
К Рождеству, оставив позади тысячу верст, караван достиг монастыря Хамарын-хийд в самом сердце Гоби. Восемьдесят храмов, не считая жилых домов, и пять тысяч монахов, не считая торговцев и обывателей, – целый город, зажатый в долине между скалистых холмов. После безлюдных диких просторов он казался центром вселенной.
Слухи о движении каравана непостижимым образом опережали его, хотя в пустыне не было ни телеграфа, ни телефона, ни железной дороги, а только все те же лошади и верблюды.
Настоятель монастыря сердечно приветствовал Великого Белого Царя и Белого Бога Войны, но впустить караван отказался. К удивлению Анненкова, барон спорить не стал.
После недолгого обмена любезностями вышли из шатра, где велись переговоры, и тут настоятель увидел две развернутые полевые пушки с боевым расчетом. Барон кивнул артиллеристам. Снаряды, просвистев над крышами храмов, взорвались за монастырскими стенами. Это был скромный салют в его честь, сообщил барон настоятелю, но его артиллеристы могут устроить настоящий фейерверк. Настоятель понял и разрешил войти в монастырь; попросил только отсрочки до следующего дня, чтобы подготовиться. И на одну ночь отряд разбил лагерь в поле.
Из записок мичмана Анненкова23 декабря 1918 года
Не хотелось мне идти к Сестрам на вечерний чай. Опять сидеть в углу, выносить общество моих бывших товарищей – увольте. Конечно, они уже были там: из вагона слышались возгласы Лиховского, хохоток Каракоева и занудное бормотание Бреннера. Пусть скоротают вечерок без меня.
Я бродил по лагерю без цели от костра к костру.
– Ваше благородие, пожалуйте к нам!
Казаки уступили мне почетное место у огня и сразу сунули в руки железную кружку. В нос ударил пьяный сивушный дух. Барон разрешил сегодня всем выпить, и казаки уже разжились рисовой китайской водкой в лавчонках на окраине монастыря.
– Спасибо, братцы!
Меня любили в нашем маленьком народе – это без ложной скромности, – а вот Бреннера не очень.
В темноте замаячил женский силуэт – я тотчас узнал:
– Ольга Николавна!
Ольга вышла на свет. Казаки вскочили, засуетились, усадили ее рядом со мной. Тут же явилась ей на плечи бурка, хотя она была в полушубке и платке.
– Не изволите ли водочки? – робко предложил кто-то.
– Нет-нет, благодарю, – улыбнулась.
«Сбежала из вагона от зануды Бреннера», – мстительно подумал я.
– Вечер сегодня такой хороший … все радуются, – сказала она, улыбаясь казакам.
– Как не радоваться, Ваше Высочество! Отдых будет. Хоть под крышей какой-никакой поспать, – сказал кто-то.
Она смотрела на огонь и улыбалась. Ольга – сероглазый ангел, тихий, как море в штиль, когда мягкое сияние и гладь на поверхности, а под ней глубина – бездонная, таинственная.
– Как там наши? – спросил я.
– В карты режутся. А папа́ у себя.
– Наскучили вам карты?
Ольга только улыбнулась. Мы с ней оказались по одну сторону костра, казаки – по другую: лицами и голосами отступили от огня, деликатно оставили нас.
– Вы что-то редко к нам заходите последнее время.
– Мне кажется …
– Что?
– …Что никто особенно не обращает внимания на мое отсутствие.
– Неправда. Мы все это замечаем. И Настя тоже. Поговорите с ней.
– С той ссоры с Бреннером мы ни разу не оставались наедине, да она и не стремится к этому.
– Знаете, почему я ушла? Александр Иваныч бросил какую-то фразу вскользь относительно вас. И я подумала, что мы к вам ужасно несправедливы. Мы все …
Мне стоило труда не расплыться в счастливой улыбке.
– …мы все должны быть вам благодарны, но … никто не сказал вам спасибо.
Она нашла мою ладонь и пожала.
– Что бы ни было там у вас с мушкетерами, хочу, чтобы вы знали: я и сестры – мы все помним и любим вас …
Она встала.
– Доброй ночи! – сказала всем.
– Доброй ночи, Ваше Высочество! Доброй ночи, Ольга Николавна! – загалдели казаки.
Я еще глотнул водки и тоже ушел от костра. Не мог усидеть на месте – все во мне пело и подрагивало. В темноте поднялся на холм. Десятки огней, десятки палаток и юрт, глыбы верблюдов, темнеющие в снегу, табун лошадей – будто орда завоевателей вторглась в пустыню.
Бесконечно давно, в своем корабельном детстве, я видел себя героем, покоряющим дикие пространства, бьющимся с драконами, спасающим принцессу и погибающим за правое дело, – да, смерть героя тоже была частью мечты.
И вот я здесь. В далеком краю сплю под звездами. Спасенные Принцессы улыбаются мне. Я герой, я посредине мира. Не сбылась только смерть, но в наших обстоятельствах это дело поправимое. Слава Богу, есть за кого умереть. Только что нежное лицо Ольги сияло мне в отсветах костра, и в душе еще мерцали и теплились ее тихие слова.
23 декабря 1918 годаВосточная Монголия
Николай не спал. Куда ведет их судьба? Что будет с девочками? С одной стороны, эти его спасители преданы ему, с другой – нацелились на дочерей. При всей любви к офицерам, с которыми он прошел уже огонь и воду, Николай вовсе не видел их мужьями своих дочерей. А между тем Татьяна влюблена в Лиховского до сумасшествия. Слава богу, Ольга равнодушна к Бреннеру, а Маша откровенно издевается над Каракоевым. Но Настя без ума от Анненкова, а он волочится за всеми царскими дочерями, будто не может остановиться ни на одной.
Эти четверо выбили судьбу Романовых из намеченной колеи. Сейчас они жизнь отдадут за царя и царевен, но что они сделают, когда все, наконец, подойдет к счастливому финалу? Ведь для них счастливый финал – женитьба на царевнах. Что они сделают, когда в Лхасе Николай скажет им: «Спасибо, господа, вы столько сделали для нас, прощайте»? Что сделает Анненков? Он, при всей своей молодости и какой-то даже диковатой наивности, самый опасный из них. Он такой же прирожденный убийца, как и барон.
Николай встал на колени: нужно было отмолить всю эту дрянь, весь этот ворох недостойного мусора, который ему пришлось разворошить в душе.
…В своей палатке, укрывшись шинелью, спал генерал Унгерн. Сон его был глубок и спокоен, как и должно быть, когда человек в ладу с собой и с миром.
…Из вагона царевен вышли Каракоев, Лиховский и Бреннер.
– Как же хорошо, когда нет ни безумца барона, ни юродивого мичмана, – сказал Каракоев.
– Угу. Анненков просто бесит, когда сидит в углу, надувшись или ухмыляясь неизвестно чему, – сказал Бреннер.
Лиховский промолчал. Он давно оставил попытки защищать приятеля, который уже и приятелем ему не был.
А над лагерем, на скале, стоял Рейли со своими семью самураями. Свершилось! Он догнал царя и на рассвете уйдет дальше, вперед, чтобы подготовить их последнюю, решающую встречу.
24 декабря 1918 годаВосточная Монголия
Оставив казаков внизу, Анненков с топором за поясом забрался на скалу и оказался среди кривых кустиков – очень дальних родственников елки. Долго выбирал куст поровней. Срубил самый высокий, но и тот не доставал ему до подбородка. И все же это была удача – в пустыне можно было проехать десятки верст, не встретив не только деревца, но и пучка травы. А что за Рождество без елки?
Анненков сбросил казакам кустик, назначенный на главную роль в сегодняшнем празднике, но спускаться не торопился.
Сказочное море пенилось вокруг скалы: белые волны снега набегали на желтые волны песка, а на горизонте в дымке плыл монастырь, тяжелый и древний, как Ноев ковчег.
Вдали, среди желтых барханов у синих холмов, Анненков заметил всадника. Сначала подумал – монгол, но разглядел барона в оранжевом монгольском халате. Привычка Унгерна скакать в одиночку без цели и смысла была всем известна. И вот он – без охраны и, скорее всего, без оружия. Казаки внизу не могли его видеть.
Анненков распорядился:
– Ребята! Отвезите дерево государю, а я еще посмотрю. Может, настоящая елка попадется
…Утром отряд вошел в монастырь. Колонны конников, вереницы верблюдов и мулов заполнили узкие улицы меж храмов и базаров. Толмач-бурят представил настоятелю Анненкова, и тот, как адъютант царя, провел переговоры об условиях размещения Романовых. Николаю с дочерями предоставили богатый по здешним меркам дом китайского купца. Анненков тоже получил там угол. Бреннер, Каракоев и Лиховский попытались истребовать себе жилье вместе с Романовыми, но барон запретил. Он упорно противился совместному проживанию с семьей всех четверых, хотя посещениям не препятствовал.