Поселив царя и царевен, Анненков с двумя казаками выехал в пустыню на поиски елки. А к полудню казаки с деревцем уже подъехали к дому Романовых. Царь сам налил им по стопке. Оба воевали на германском фронте, расчувствовались, ушли счастливые.
После полудня царевны в сопровождении мушкетеров пошли осматривать монастырь. Улицы чистотой не отличались, но расписные пагоды радовали яркостью красок и изысканными орнаментами фронтонов. Царевны и их кавалеры шли пешком, сопровождаемые толпой обывателей и монахов. Мало того, что белых женщин в европейском платье здесь никогда не видели, так они еще были дочерями Великого Белого Царя, о прибытии которого все уже знали. Царевны улыбались зевакам и болтали со своими спутниками. Их радовал солнечный день, яркие краски и резкие запахи и свобода – впервые за несколько месяцев.
На рыночной площади продавцы и покупатели, оставив лотки с товарами, глазели на светлоликих дев, ослеплявших улыбками и удивлявших странным звучанием русской речи. В мелочной лавке китаец чуть не приплясывал, показывая всякую дребедень, – от воздушных змеев до дешевых стеклянных бус, от свечей до разноцветных тибетских молитвенных флагов. А еще фигурки из бронзы и олова, серебряные серьги и цепочки, посуда, шкатулки, табак и сахар, опий, краски и кисти …
– Ой, смотрите, какая вещица! А это какая прелесть, – звенели голоса царевен.
Ольга набрала цветных шелковых полотнищ.
– Что это за платочки?
Два толмача с русского на монгольский и китайский объяснили, что это молитвенные буддийские флаги, их развешивают на веревках, чтобы они трепетали на ветру во славу богов.
– Я возьму с десяток, – сказала Ольга. Из них можно нарезать лоскуты на елку. Навертеть райских птиц.
– А позволительно ли рождественскую елку украшать предметами языческого культа? – усомнился Бреннер.
Ольга подумала.
– Но … пока они не использованы по назначению, это ведь просто платки. Ну, как свечи, которые, если не стоят перед иконами, просто свечи. Разве нет?
– И эти бусы как раз на елку! – Мария взяла несколько ниток стеклянных бус. – Можно сделать гирлянду.
Двери и окна лавки были плотно залеплены любопытными темными лицами …
Ближе к вечеру доставили от барона несколько бутылок вина и сумки с провизией. Удивительно, как ему удалось сохранить все это за двадцать три дня похода. Царевны настригли ленточек из цветных платков, купленных Ольгой, навязали из них бантов. Из цветной бумаги навертели райских птиц, золотых рыбок. Потом всей семьей наряжали елку. Николай сидел с папироской, привязывал нитки к птичкам и рыбкам и давал советы, какую игрушку куда. Дочери спорили и тоже покуривали, рискуя поджечь елку. К приходу гостей елка была наряжена, и царевны со служанкой-монголкой и кухаркой-китаянкой накрывали на стол.
Заходили офицеры отряда с поздравлениями. Всем наливали, всем улыбались царевны, но на ужин никого не оставили, кроме Бреннера, Каракоева и Лиховского. Царь со всеми был любезен и излучал поистине рождественское благолепие, будто святой Николай.
Из записок мичмана Анненкова24 декабря 1918 года
Час оставался до темноты, а я не нашел даже его следов. Я уже не гнал лошадь, а ехал шагом, переваливая с холма на холм, с бархана на бархан.
Чего, собственно, я хотел? Убить его? Да! Нет! Убить Барона сейчас было бы безумием. Кто поведет нас дальше?
За время перехода через Гоби я иногда ловил себя на том, что подражаю его манерам, его посадке в седле. Мне говорили об этом, я спорил, но в конце концов согласился. И Барон в последнее время уже не раздражался при виде меня и смотрел скорее с иронией, чем с издевкой. Если бы я не был предан Государю, то, наверно, остался бы при Бароне. Жестокость его на самом деле диктовалась обстоятельствами – жестокость вожака волчьей стаи, где надо показывать зубы, чтобы тебя не сожрали. После нескольких стычек с кочевниками, где я хорошо показал себя, Барон перестал меня третировать.
Темнело, и я повернул обратно к монастырю. Вдруг на гребне холма передо мной возник Барон. Шашки у него не было, кобуры я тоже не заметил. Поперек седла он держал свой хлыст-ташур. Я, конечно, был при оружии.
– Мичман, что вы здесь делаете?
– Ваше превосходительство …
Я запнулся. Мне в голову не пришло заранее придумать что-то на случай, если он спросит.
– …за елкой для Государя.
– За елкой? Почему один?
– Казаков я отпустил. Повезли куст хвойный. А я решил настоящую елку поискать.
– Зачем вы гоняетесь за мной?
Я растерялся еще больше.
– Ваше превосходительство …
– Убить меня хотите… – сказал Барон безучастно. – Это ведь вы в меня стреляли в деревне …
Он подождал чего-то. Чего? Попытки снова в него выстрелить? Его конь был крупнее моей лошадки и стоял выше по склону, и я смотрел на Барона снизу вверх. Если бы он сейчас отхлестал меня ташуром, я бы не удивился.
– Я принял решение относительно Романовых и сейчас сообщу его вам, а вы сохраните это в секрете.
Я ждал.
– На днях я сделаю официальное предложение Великим Княжнам.
– Какое предложение?
– Руки …
– Простите …
– Мичман, напрягите мозги. Я намерен жениться на Великих Княжнах и в ближайшее время сделаю им предложение.
– Им? Простите, я не понимаю. Которой из Княжон?
Барон отчеканил:
– Я намерен сделать предложение всем четырем Великим Княжнам Романовым.
Я не верил своим ушам.
– Разве это возможно?
– По законам христианским невозможно, но традициям буддизма многоженство не противоречит.
– Но зачем вам это?!
– Мне нужно породниться с Николаем по некоторым политическим соображениям. И если уж жениться, так на всех четырех …
Он помолчал. А я так и вовсе обратился в камень.
– Знаете, почему я сообщаю вам это заранее? Чтобы у вас было время свыкнуться с этим и вы не наделали бы глупостей. Вы имеете влияние на Романовых. Используйте его правильно. Убедите их принять мое предложение, но не ранее, чем я сам его сделаю. Отказа я не приму.
Он пришпорил коня и поскакал в сторону монастыря.
Минуту я не двигался. Потом расстегнул кобуру, достал наган и поскакал вслед за Бароном. Он мчался во весь опор среди песчаных холмов. Я пришпоривал и погонял свою лошадку, она рвалась, но увязала в песке. Барона я видел уже в версте впереди.
Что же это?! Сердце взорвалось и застряло в горле – я задыхался. То, что было табу для меня, чего я не позволял себе даже в мыслях, Барон намерен был осуществить. Ему хватало на это безумия. Он украл мои мечты, хоть я и не смел мечтать … Я не смел, а он …
Баронесса Отма! Почему я не убил Барона?
Я гнал бедную конягу, бешено стегал плеткой и терзал шпорами ее бока. Она храпела, вязла в песке, с трудом перебиралась с бархана на бархан. И чем больше мы рвались, тем дальше отставали. Барон уже едва виден был впереди, то проваливаясь, то снова взлетая над барханами. Черный злой ветер нес его по песчаным волнам, а меня теснил упруго.
Барон исчез. Взмыленная лошадь подо мной шаталась. Я спешился, дал лошадке отдышаться, напоил, выливая воду в ладонь из фляги, и повел в поводу. Брел, потерянный, в темном пространстве. Плакал. Тевтон дикий ограбил меня в пустыне. Вынул душу, раздел и бросил голого во мраке. Ничего не оставил – только жизнь, бедную и бессмысленную. Предо мной покоились черные барханы, резко очерченные на форе звездного сияющего неба.
До дома я добрался поздно вечером, так ни разу и не сев на лошадку. Слава Богу – она отдышалась. Привел себя в порядок в своей комнате и вышел к праздничному столу, потому что Рождество, потому что не хотел обижать Принцесс. А еще потому, что был в отчаянии и мне необходимо было их видеть.
– Помолимся за упокой души наших дорогих… – сказала Ольга.
Все встали – Государь, Сестры, мушкетеры и я. Каждый молился про себя. По щекам Княжон катились слезы. И Государь тихо плакал. А я все выплакал в пустыне.
Выпили не чокаясь. Ольга сидела напротив. Она, как и все Царевны, похудела и как бы еще подросла при ее и так немалом росте. Все они будто вытянулись, даже Анастасия, самая невысокая и неуклюжая, стала выше и стройнее. Она уже не выглядела гадким утенком среди сестер-красавиц. После почти месяца пути они расцвели на свободе … Невесты Барона!!! Настя глянула на меня удивленно, будто услышала этот немой возглас. Я отвел глаза и выпил. Почему я не мог сказать им? Не мог нарушить запрет Барона? Я не мог понять его замысла. Почему он рассказал мне заранее?
Сестры запели рождественский псалом. Я слышал их, видел их, но благодать не сошла на меня, как это случалось всегда при звуке их ангельских голосов. Приступы паники мне пока удавалось маскировать молчаливой флегмой, но Настя что-то подозревала.
– Что с вами сегодня?
– А что такое?
– Вы так смотрели на меня, когда мы пели, будто я … в гробу, а вы прощаетесь со мной.
– Что за странные фантазии?
– Вы кого-то встретили в пустыне?
– Нет. С чего вы взяли?
– Утром вы уехали в прекрасном рождественском настроении, а вернулись – будто вас там ведьма заколдовала.
Я заставил себя улыбнуться.
– Вы знаете, как пустыня вгоняет в тоску.
Настя недоверчиво покачала головой.
– Я бы хотел осмотреть монастырь, храмы и как тут все у них устроено, – сказал Государь.
– Завтра же доведу до сведения настоятеля, – сказал я.
– Сделайте одолжение, – кивнул Государь.
Горничная-китаянка ввела вестового.
– Здравия желаю, Ваше Величество! Депеша от генерала Унгерна, – отрапортовал казак.
Я встал и взял пакет.
– Дозвольте идти? – сказал вестовой.
– Постой.
Я передал пакет Государю, он его распечатал, спросил казака:
– Водки выпьешь, братец?
– Как прикажете, Ваше Величество!
Лиховский налил стопку и подал казаку с куском овечьего сыра на блюдце. А я с волнением наблюдал за лицом Государя, читающим письмо. Неужели это уже предложение Барона …