Настоятель растерялся на секунду, но тут же продолжил через толмача:
– Конечно, можно пройти через эти ворота, но этого недостаточно, потому что в Шамбалу попадают только люди безгрешные, чистые, высокодуховные, то есть единицы из живущих.
Ворота эти – деревянная, грубо покрашенная арка в степи в окружении невысоких субурганов. Еще здесь стояла беседка с колоколом.
– Шамбала – центр мира, источник, дающий жизнь всему сущему на Земле, – пояснил настоятель. – Всего есть три входа в Шамбалу: один в Тибете, другой на Алтае, а третий – вот он. Здесь, на этом святом месте, можно медитировать, можно поднять белый камушек и, зажав его в кулак, прошептать ему свое имя, чтобы напомнить богам о своем существовании. Можно также ударить в колокол и тем самым возвестить о своем прибытии к вратам Шамбалы.
Анастасия тут же прошептала свое имя какому-то камню. А барон вошел в беседку с колоколом и ударил в него один раз; помедлив, ударил еще раз … и еще … Настоятель замахал руками: полагается только один удар. Барон оставил колокол в покое и сказал громко и требовательно:
– Прошу подойти ко мне Николая Александровича и великих княжон. Я имею сообщить нечто важное. Остальным оставаться на месте.
Остальные – это настоятель со своими ламами, мушкетеры, офицеры из свиты барона и конвой в полсотни верховых казаков, выстроившийся поодаль за пределами святилища.
Барон будто командовал на строевом плацу. Николай и девушки подошли к беседке.
– Николая Александрович, прошу, подойдите ко мне.
Николай поднялся по ступеням под своды беседки. Унгерн сказал негромко, чтобы слышал только царь:
– Николай Александрович, здесь, на этом священном месте, у входа в вечную Шамбалу прошу благословения на брак с вашими дочерями.
Николай посмотрел на Унгерна с изумлением:
– Что, простите?
– Вы слышали. Я намерен сделать предложение вашим дочерям здесь и сейчас.
– Вы намерены жениться на моей дочери? – переспросил Николай.
– Именно.
– На которой?
– На всех четырех.
– Я не понимаю, – пробормотал Николай.
– Мы проведем церемонию по буддийскому обряду, допускающему многоженство. В Тибете, куда мы идем, это обычная практика. Этот брак укрепит наш союз и поднимет престиж Белого Бога Войны во всей Центральной и Юго-Восточной Азии, да и во всем мире, что нам с вами крайне необходимо.
– Но как же – на всех сразу? – только и смог вымолвить Николай.
– Это же эффектно. Вы лучше меня знаете, насколько важны бывают в политике внешние эффекты. Кроме того, если моей женой станет только одна из ваших дочерей, останется возможность для трех других выйти замуж неизвестно за кого. Это грозит дроблением власти, состояния, престолонаследия и прочими неприятностями. Зачем нам это?
Николай молчал. Его будто оглушили, и он замер – уже в беспамятстве, но еще на ногах. Дочери, стоявшие перед беседкой, не могли слышать разговора и с тревогой вглядывались в лица отца и барона. Свита в молчании смотрела туда же.
– Что там происходит? – тихо пробормотал Лиховский.
– Ничего хорошего, как я вижу, – сказал Бреннер.
– Ты знаешь, о чем там речь? – спросил Каракоев Анненкова.
– Нет.
Все четверо разом обернулись на казачий конвой. Казаки ждали в седлах у самой границы святилища. Там же стояли в шеренгу четыре паланкина с носильщиками.
В беседке все длилось молчание, и барон не выдержал:
– Николай Александрович, вы поняли, что я сказал?
– Роман Федорович, вы … шутите? – спросил Николай и вдруг улыбнулся.
Эту улыбку, странную, неуместную, могли видеть только дочери, и она их напугала. Ольга решительно направилась к отцу, поднялась по ступенькам.
– Папа́, тебе нехорошо?
Отец глянул на нее так, что она испугалась еще больше.
– Ольга Николаевна, я прошу вашей руки, – сказал барон.
– Как? – Ольга тоже улыбнулась.
Сестры подошли и встали рядом с отцом. Унгерн посмотрел каждой царевне в глаза и проговорил негромко и внушительно:
– Прошу вас, выслушайте меня, не перебивая. Ольга Николаевна, Татьяна Николаевна, Мария Николаевна, Анастасия Николаевна, имею честь сделать вам предложение руки и сердца. – И добавил для ясности: – Каждой …
Сестры молчали, и барон счел нужным повторить предложение, перефразировав:
– Прошу вас стать моими женами… – Нелепость этих слов, произнесенных вслух, ощущалась и самим бароном, тем не менее он выговорил их довольно уверенно. – Бракосочетание пройдет по буддийскому обряду, допускающему брак с несколькими женщинами. Эта акция имеет чисто политический характер и призвана усилить наш союз и поднять его престиж во всем мире – союз Великого Белого Царя и Белого Бога Войны. В остальном будем считать наш брак формальным, не предусматривающим исполнение так называемых супружеских обязанностей. Я намерен теперь же объявить о нашей помолвке. Прошу дать согласие немедленно.
Царевны молчали. Барон повторил:
– Прошу вас немедленно дать согласие. Отказ повлечет за собой трагические для вас последствия …
Романовы молчали. Барон отчеканил:
– Николай Александрович, благословите, или я пристрелю вас сейчас же, прямо здесь. Даю вам десять секунд.
Он расстегнул кобуру и положил руку на рукоять маузера – как ни странно, именно сегодня он был при оружии. За спинами Романовых никто из свиты этого видеть не мог, и потому казаки, офицеры, монахи стояли поодаль в молчании, не понимая, что происходит.
Кажется, прошел час или день, прежде чем Ольга произнесла:
– Я согласна.
– Согласна, – сказала Татьяна.
– Согласна, – сказала Мария.
– Согласна, – сказала Анастасия.
– Благословляю… – произнес Николай.
Барон застегнул кобуру и ударил в колокол, потом еще раз и еще, делая долгие паузы, чтобы низкий гул успевал долететь до синих холмов на горизонте и вернуться. Когда отгудело, выступил вперед.
– Господа, здесь, в этом священном месте, на пороге Шамбалы, счастлив сообщить, что я только что сделал предложение руки и сердца великим княжнам Романовым, и оно благосклонно принято. Ольга Николавна, Татьяна Николавна, Мария Николавна, Анастасия Николавна согласились стать моими женами. Церемония бракосочетания пройдет завтра в главном храме монастыря. Да здравствует его величество император российский Николай Второй! Ура!
– Ура! Ура! Ура! – грянули казаки.
Лиховский потянулся к кобуре, но Бреннер и Анненков схватили его за руку.
– Нет! Не сейчас! Завтра церемонии не будет! – сказал Анненков.
– Вам что-то известно? – сдавленно прохрипел Бреннер.
– Потом поговорим, – сказал Анненков.
– Говори сейчас, черт тебя возьми! – прошипел Каракоев.
– Я не ваш подчиненный, ротмистр, – процедил Анненков сквозь зубы. – В свое время узнаете.
И Анненков демонстративно отошел в сторону и встал в свите настоятеля.
Барон продолжал:
– После бракосочетания мы продолжим путь в Лхасу к его святейшеству Далай-ламе, который, без сомнения, благословит наш союз.
Настоятель улыбнулся и подтвердил свое согласие учтивым поклоном. Эта помолвка не была для него сюрпризом.
– Носилки моим невестам! – скомандовал барон.
Носильщики уже бегом несли к беседке паланкины. Унгерн подал руку Ольге и проводил ее, потерянную и покорную. Одну за другой посадил в паланкины всех своих невест, и носильщики засеменили к монастырю. За ними тронулась и вся процессия.
Барон, едущий верхом бок о бок с Николаем, глянул ему в лицо:
– Ваше величество, этот брак необходим.
Никогда до сих пор Унгерн не обращался к Николаю «ваше величество».
– Но не с четырьмя же …
Барон пожал плечами:
– Азия …
Под слоновий рев труб и дребезжание литавр процессия вошла в монастырь. Адская какофония, которую здесь почитали за музыку высших сфер, заполнила степь до гор и неба.
Настоятель объявил Николаю и барону, что на три часа дня назначил служение в храме, во время которого оракул должен дать благословение духов на завтрашнее бракосочетание. Барон удивился: что еще за благословение? Он не заказывал никакого благословения. Но настоятель объяснил: так полагается, это всегда делается перед свадьбой. Ну, раз надо, барон согласился.
Как только ламы отошли от военных, Анненкова и остальных мушкетеров окружили казаки конвоя.
– Сдать оружие! – приказал есаул.
– Что это значит?! – возмутился Бреннер.
– Сдайте оружие, Бреннер, вы арестованы, – приказал Унгерн, – все четверо.
– В чем дело, барон? Мы же с вами договорились о моей охране, – негодовал Николай.
Барон подъехал к царю:
– Да, у нас был договор насчет ваших офицеров, но теперь все изменилось. Постоянное присутствие четверых молодых мужчин возле моих невест компрометирует их. Ни для кого не секрет, что эти офицеры питают к вашим дочерям далеко не дружеские чувства. Это порождает ненужные сплетни. Я намерен положить этому конец.
– Но это моя личная охрана!
– Я ваша личная охрана. И даже более того – я теперь член вашей семьи.
– Господин генерал, – произнес царь со всей твердостью, на какую был способен, – это мои люди. Они должны находиться со мной, или все наши договоренности отменяются.
Барон выдержал паузу, кивнул:
– Они будут находиться при вас после бракосочетания – при вас, но не при моих женах. И оружие они больше не получат. Без четверти три я пришлю за вами. Присутствие ваше и великих княжон в храме обязательно.
На почетных местах сидели царь, царевны и барон. Настоятель восседал на высоком троне главного жреца. Царь был мрачен, барон невозмутим, а царевны, казалось, приготовились к собственному жертвоприношению.
Взревели дунгчены – пятиметровые медные трубы, будто заурчало в кишках голодного великана. От их рева мелко вибрировали внутренности, и внизу живота зарождалось сладкое томление, как от падения в пропасть. Центральный зал храма утопал в пурпуре с золотым шитьем. Пурпур – хитоны сотен монахов, золото – орнаменты на ритуальных одеждах, диковинных головных уборах, циновках, стенах и колоннах. В синем дыму плыл над людьми золотой лик Будды с драконьими круглыми глазами.