— Жива, но состояние тяжелое. В реанимации. Я с ней. Мы с Ксюхой.
— Витя, в какой вы больнице? Сейчас же приеду! Что-то привезти? Лекарства или еще что?
— Ничего не привози, — глухо отозвался Витек и объяснил, где лежит Света. — Только к ней не пускают.
— Ничего, я все равно приеду. Уже выхожу!
Веру трясло, слезы лились сплошным потоком, руки дрожали, она никак не могла застегнуть джинсы.
«Это из-за меня, — стучало в голове, — они приехали сюда, ко мне! Если бы не я, ничего бы не случилось».
Она схватила сумку, выскочила из дома и понеслась по улице, чуть не сбив с ног тетку Татьяну.
— Доброе утро! — размеренно поздоровалась та.
— Доброе, — машинально откликнулась Вера.
— Случилось че? Че ревешь?
— Подруга… вчера приезжала… в больнице в плохом состоянии, — на ходу проговорила она, не замедляя шага.
— Да-а-а-а, — протянула тетка Татьяна, глядя вслед убегающей Вере. — Че делается, господи!
Света лежала в пятнадцатой городской, куда чаще всего и привозили по «Скорой» жертв аварий, нападений и пьяных дебошей. В реанимацию Веру не пустили, но поговорить с врачом удалось. Тот пояснил, что в результате сильного удара головой у Светы отек мозга. Она не приходит в сознание и не может самостоятельно дышать, поэтому подключена к аппарату искусственной вентиляции легких.
— Она выживет? — еле выговорила Вера. И получила сухой ответ:
— Скорее всего, нет.
Врач, наверное, навидался всякого, и смерть стала для него обыденным делом. Он скривился, услышав, как зарыдала Вера, и быстро пошел прочь по широкой лестнице с витыми перилами из темного металла.
Витек кое-как сумел рассказать, что авария произошла на подъезде к городу. Все было в порядке: Света дремала, Ксюша давно сопела на заднем сиденье, тихо журчала магнитола.
— И машин-то не было, трасса почти пустая, — сокрушался Витек, не понимая, как он, водитель с двенадцатилетним стажем, ни разу не попадавший в серьезные аварии, мог не вписаться в обычный поворот.
Машину на полной скорости занесло, развернуло и ударило о столб точнехонько со стороны переднего пассажирского сиденья. Витек заорал, пытаясь вывернуть руль, Ксюша тоненько завизжала в своем кресле, а Света проснулась, но не успела толком ничего понять, вскинула руку к лицу и…
Витек винил себя. Плакал, обхватив голову ручищами. Ксюша спала на кожаном диване в сестринской, куда ее пустили сердобольные медсестры. Домой они так и не ездили, ночевали в больнице.
— Поезжайте, Вить! Я тут побуду. Если что, позвоню.
— Не поеду, — обрубил он.
— Ксюша устала, она же совсем маленькая, — уговаривала Вера.
В итоге сама повезла малышку домой и пробыла у Сюкеевых до вечера, пока не приехала зареванная Витина мать и не осталась с ребенком. Родители Светланы умерли, осталась только старшая сестра, которая жила в Мурманске.
Домой в Корчи Вера попала только в понедельник вечером. Они с Витьком по очереди дежурили в коридоре, хотя толку от этого не было никакого. Помочь ничем не могли, к Свете ни мужа, ни подругу не пускали. В понедельник, в шестнадцать пятнадцать, она на мгновение пришла в сознание. Широко раскрыв глаза, кривила губы, словно пытаясь что-то сказать. После впала в кому, о чем врач спокойно сообщил Вере и Витьку.
— Здесь не сидите — мешаете! Звоните, узнавайте о ее состоянии вот по этому номеру. — Доктор протянул бумажку с неровно накорябанными цифрами.
Витек поехал домой, к дочери и матери. Вера — в Корчи. Пряча друг от друга взгляд, договорились «созваниваться, если что».
Впервые, подходя к своему дому, Вера почувствовала смутное, неясное беспокойство. Дом казался присевшим на корточки, притаившимся. Замершим в ожидании чего-то.
— Верочка! — заспешила навстречу Ирина Матвеевна. — Что случилось? Татьяна сказала, что-то с вашей подругой? Как она?
— Плохо. Была авария. Света умирает, — отрывисто проговорила Вера. Плакать она была уже не в состоянии.
Ирина Матвеевна прижала руки ко рту.
— Умирает? Горе какое, господи! А дочка, муж не пострадали?
— Нет, они в порядке. Только Света.
Пожилая женщина обняла Веру за плечи и повела к себе.
— Пойдем, детка, я тебя чаем напою, покушаешь. У тебя же дома, наверное, никакой еды? Ничего, что я на «ты»?
Успокоительно что-то приговаривая, она усадила гостью к окошку, налила горячего супа, нарезала хлеб, вытащила из холодильника молоко в синей глиняной кружке. Налила чаю, поставила на стол блины и вазочку с вареньем. В последний раз Вера ела в субботу и сейчас поняла, что жутко проголодалась.
Окно было открыто и затянуто марлей от комаров. Прохладный ветерок лениво трепал старомодные тюлевые занавески. Когда-то, целую вечность назад, они со Светой вот так же сидели на кухоньке, разговаривали, обсуждали что-то, казавшееся важным и первостепенным, и не имеющее теперь никакого значения…
— Ирина Матвеевна, спасибо вам. Извините, я вас так объела, — смущенно сказала Вера, отодвигая пустую тарелку.
— Глупости, милая! Пей чай, блины только что испекла.
— Спасибо, — еще раз поблагодарила Вера, — очень вкусно. У меня такие красивые никогда не получаются. Вечно горят.
— Я тебя научу, — улыбнулась Ирина Матвеевна. — Давай-ка и я с тобой за компанию чаю выпью.
Неожиданно Вера вспомнила, что хотела поговорить с соседкой о родственниках. Момент был подходящий, и она решилась:
— Скажите, Ирина Матвеевна, вы хорошо знали мою семью?
Губы пожилой женщины едва заметно дрогнули, но ответ прозвучал абсолютно спокойно:
— Знала. А как же? Я ждала, что ты спросишь. Мать тебе ничего не рассказывала о них, ведь так?
— Так, — подтвердила Вера, — я даже фотографий не видела. Знаю только, что папа трагически погиб.
— Забавно, что о своей семье ты спрашиваешь именно меня.
— Почему забавно?
— Потому что я была когда-то влюблена в твоего деда, — просто ответила Ирина Матвеевна. — Из-за него поначалу здесь и осталась, не вернулась в город. А потом привыкла, не захотела уезжать. Но Игорь выбрал не меня. Наверное, и не подозревал, как я к нему отношусь. Хотя, возможно, догадывался. Разве такое скроешь? А я больше уж никого не смогла полюбить. Так одна и живу.
— Печально, — сочувственно обронила Вера, не зная, что сказать.
— Теперь уже нет, — возразила Ирина Матвеевна, задумчиво глядя в окно. — Слишком много времени прошло.
Она покачала головой, отгоняя прочь воспоминания, и продолжила:
— Игорь старше меня на девять лет. Рос у своей тетки, в Казани. У нее было двое своих сыновей, и еще вот племянника приютила. Она давно умерла, до войны. Двоюродные братья Игоря погибли на фронте.
— А его собственные родители? Мои прадед и прабабка?
— Точно не знаю, Верочка, — замялась Ирина Матвеевна, — сам он никогда про них не говорил, а люди, сама знаешь, всякое болтают. Вроде бы произошел несчастный случай. Пожар. Они погибли, а Игорь, единственный сын, остался. Так вот, его взяли на фронт. Представляешь, до Берлина дошел — и ни одного ранения! Демобилизовался только в пятидесятом году, но сразу в Корчи не вернулся. Поступил в городе в строительный институт, выучился заочно, после и приехал. Пока большую дорогу из города не проложили, здесь крепкая деревня была и колхоз «Ясная заря». Это потом, как Корчи оказались в стороне от основной трассы, жизнь стала постепенно замирать, люди перебирались поближе к Большим Ковшам. Потом там и молокозавод построили, а Корчи… Ты и сама видишь.
Ирина Матвеевна сделала маленький глоток чаю, немного помолчала и продолжила:
— Когда я приехала сюда, Игорь уже год как жил в Корчах. Видела бы ты его! Статный, высоченный, на актера Тихонова немножко похож. По характеру легкий, заводной… Но, знаешь, не легкомысленный, просто умел человек жизни радоваться и людей радовать. Все у него в руках кипело, энергии хоть отбавляй. Кажется, тронь за плечо — искры полетят. Работал на стройках: после войны много строили — клуб, школу, больницу. Да еще родительский дом восстанавливал, тот самый, где ты живешь, — по кирпичику поднимал, своими руками, в одиночку. Почти пять лет строил, в сарайчике ночевал. Так радовался, когда закончил!
Вера впервые слышала о своих родных и впитывала информацию почти благоговейно, затаив дыхание.
— А потом с ним что-то случилось. Он прожил в своем новом доме недолго, меньше года, и внезапно бросил все, уволился с работы и уехал. — В голосе Ирины Матвеевны слышались отголоски давних переживаний. — Игорь сильно переменился, Верочка. Неузнаваемо. Стал совсем другим, молчаливым, замкнутым. Как подменили человека! Ни с кем не поговорил, глаза прятал. Нервный, раздражительный. Два раза подрался сильно, хотя раньше руки ни на кого не поднимал. Я пыталась у него узнать, что происходит, но он ничего мне так и не объяснил. А однажды утром постучал ко мне, открываю — стоит с чемоданом в руке. Уезжаю, говорит, и, наверное, не вернусь. Сунул мне ключи от дома, на всякий случай, но ходить туда запретил. Я на всю жизнь запомнила его лицо! Никогда, говорит, не смей там появляться — а сам смотрит, как зверь затравленный. Я, конечно, переполошилась, стала его тормошить: в чем дело, что случилось. Игорь вроде хотел ответить, но передумал. Развернулся и ушел.
— И все? — разочарованно протянула Вера. — Больше вы не виделись?
— Почему, виделись. — Ирина Матвеевна пристально посмотрела на нее. — И прожили по соседству долгие годы. Он ведь вернулся сюда. С женой, сыном, невесткой и внучкой.
— Получается, мои родители тоже здесь жили? И… я? — потрясенно выдохнула Вера. — Но мама… Мама никогда не рассказывала… Хотя она вообще ничего не рассказывала.
— Видимо, у нее были на то причины, дорогая.
— А когда они вернулись? Почему?
— Лично я уверена: будь его воля, Игорь никогда бы сюда не приехал! Но так уж сложилось. Его близкий друг, Саша Волков, царствие ему небесное, поддерживал с ним связь. И рассказывал мне об Игоре. Подробностей не знаю, но сначала, как уехал в начале шестидесятых, он жил где-то в Сибири, работал на комсомольских стройках. Там и с женой своей будущей познакомился, твоей бабушкой. Потом папа твой родился. Примерно тогда они и вернулись в Казань. Вместе на одном пр