В полиции вскоре выяснили: из дома ничего не пропало. Следов взлома и проникновения не обнаружилось. Судя по всему, никто бедную женщину не убивал, произошел чудовищный, но нелепый несчастный случай. По всей вероятности, Юлии Борисовне стало плохо. Чтобы открыть доступ к свежему воздуху и, возможно, позвать на помощь, испуганная женщина решила разбить окошко. До этого момента все было более или менее объяснимо, но дальше начиналось непонятное.
Например, зачем ей понадобилось высовываться в разбитое окно, если она могла распахнуть дверь? К тому же окно бани смотрело на небольшую рощу: библиотекарь жила на самой окраине поселка. Кого можно там позвать на помощь? Конечно, от испуга женщина могла не сообразить этого, и все же — почему она не попыталась покинуть баню через дверь?! Ответов на эти вопросы не было, как не было и сомнений, что обвинить в произошедшем некого. Оставалось пожалеть несчастную, похоронить и жить дальше.
У входа в школу висел большой отретушированный портрет Юлии Борисовны, перечеркнутый траурной лентой. Вере показалось, что покойная библиотекарша смотрит сурово и осуждающе. Она опустила голову и торопливо скользнула внутрь.
Похороны уже состоялись: Андрей Васильевич пригласил Веру к трем часам. В здании школы было безлюдно: летний школьный лагерь по понятным причинам не работал, экзамены и консультации отменили. Вера шла к кабинету директора по гулкому пустому коридору, мимо одинаковых белых дверей с табличками «Кабинет математики», «Кабинет географии», «Кабинет химии».
Андрей Васильевич был по обыкновению радушен, но печален и растерян. Он рассказал, как прошли похороны, перечислил, кто на них был, хотя ни одно имя, кроме Пашиного, Вере не было знакомо. После бегло просмотрел Верины документы, рассказал об условиях работы и выжидательно уставился на нее.
Что она могла ответить? Работа с девяти до шести, обед с часу до двух. Выходные — среда и воскресенье. Отпуск, больничные, праздники — в рамках Трудового кодекса. Зарплата даже чуть больше, чем Вера получала сейчас. Все отлично. Кроме одного. Андрей Васильевич чутко уловил ее настроение и проницательно заметил:
— Вера Владимировна, вам неловко оттого, что вы займете это место в результате смерти Юлии Борисовны?
— Да, — не стала отпираться Вера.
— Вы же понимаете: школа не может оставаться без библиотекаря. Кто-нибудь рано или поздно займет эту должность. Так почему не вы?
— Почему не я… — задумчиво повторила Вера, теребя ремешок сумочки, и добавила после небольшой паузы: — Спасибо, Андрей Васильевич. Я согласна.
— Вот и отлично. Не сомневаюсь, мы сработаемся. Приходите в понедельник, — проговорил он и встал из-за стола. Вера последовала его примеру. — Напишете заявление, принесете ксерокопии вот этих документов. — Он протянул Вере бумажку со списком. — Желательно, чтобы двадцатого, через понедельник, вы приступили к работе. Дела вам, к сожалению, принимать будет не у кого, но вы умница, опытный человек, разберетесь.
— Разберусь, — пообещала Вера.
Она уже выходила из школы, когда в сумочке завибрировал телефон. Высветившийся номер принадлежал Витьку. Вера сразу все поняла, сердце рухнуло куда-то вниз.
— Витя, — тонким голосом произнесла она.
— Светы больше нет.
Он заплакал тихо и горько, как обиженный ребенок.
Глава 13
С похорон и поминок Вера вернулась в субботу, поздним вечером. Она с трудом помнила, как добралась домой: в голове стоял тяжелый мутный туман, покрасневшие, опухшие глаза болели от слез. Это были вторые похороны в ее жизни. Но когда умерла мама, Вера не чувствовала такого отчаяния и давящего одиночества. Они с матерью никогда не были особенно близки, не слишком понимали друг друга. Мама держалась отстраненно, замкнуто, была скупа на похвалы, никогда не говорила с дочкой по душам и не пускала в свой мир. К тому же рядом был Марат, и Вера оставалась не одна на свете.
Теперь, когда не стало Светы, у нее не было ни одного по-настоящему близкого человека. Нестерпимо хотелось увидеть Марата, поплакать у него на плече, но это было невозможно. Он, конечно, знал о случившемся, но не пожелал даже телефонным звонком поддержать бывшую жену.
Ночь перед похоронами Вера не спала. Сразу после Витиного звонка помчалась в Казань, помочь в скорбных делах. День пролетел в хлопотах, а всю ночь они с Витей и сестрой Светы, Наташей, которая приехала, узнав о трагедии, молились, вспоминали и плакали, плакали, плакали. Витек убивался больше всех. Он остался вдовцом с маленькой дочкой на руках, но не это мучило несчастного сильнее всего. Его сжирала вина. Раз за разом Витек клял себя за то, что по пьянке бил Свету, заставлял плакать и страдать.
— Она девчонка против меня, у меня руки-то — во! — Он тряс огромными кулачищами. — А я ее… Не мог сдержаться! Она скажет что-то, ну и… Дурной, когда пьяный! Трезвый никогда!.. Я ж люблю ее! Она знала, Наташ, знала! Терпела, прощала меня. Всегда прощала. Покричит, пообижается и простит. Все меня «Витенька, Витенька»… А я, скотина, — бессвязно бормотал Витек и снова принимался плакать.
Вера никак не могла поверить, что Светы больше нет. Все ждала, что дверь вот-вот откроется и войдет хозяйка этой крошечной квартирки. Казалось, только вчера они болтали за жизнь, тормошили Ксюшку, носились по магазинам, обсуждали соседей, моду, рецепты и сериальных героинь. А сегодня исхудавшая восковая Светка, строгая, далекая, красивая и чужая, лежит в гробу. И Верины заботы ее больше не занимают.
На прощание мимо гроба проходили какие-то люди, заглядывали в мертвое Светино лицо с маленькой складочкой у бровей, вздыхали, охали, всхлипывали, с любопытством украдкой глазели на несчастного Витька, шептались, гладили усопшую по ногам (чтоб не являлась навещать) и спешили отойти. Не хотели задерживаться надолго. Уносить с собой чужое горе было не с руки — своего добра хватало. Светкина жизнь и сама Света были бесстыдно выставлены напоказ, а люди все шли и шли, обсуждали и переговаривались, забирали еще одну частичку ее короткого бытия.
Во время похорон на раскаленное небо неожиданно набежали маленькие серые тучки, похожие на пушистые пуховые варежки, и пошел дождь.
— К добру! — важно кивали старухи в толпе.
Когда гроб стали заколачивать, Вера окончательно поняла, что подруги больше нет. Отныне она будет находиться в другом, неведомом месте. Молотки стучали, и в этом бьющем по нервам грохочущем звуке было что-то бесповоротное и безвозвратное. Вере стало страшно. Страх лег на дно души холодным камнем. Давил, мучил, мешал дышать.
Вера долго сидела на кухне своего дома в Корчах. Совсем стемнело, но она не могла заставить себя встать и включить свет. Где-то далеко сверкал и переливался огнями большой город, стремительно летели, пронзая ночь светом фар, нарядные автомобили. Здесь, в деревне, было глухо и тихо.
«Меня словно заживо похоронили. Вместе со Светой».
Заиграла знакомая мелодия из «Титаника», на экранчике высветилось «Андрей Васильевич».
— Добрый вечер, Вера Владимировна. Простите, что беспокою, хотел узнать, как вы уладили дела с предыдущей работой.
— Здравствуйте, Андрей Васильевич, — заторможенно ответила Вера, — все в порядке, не волнуйтесь. Трудовую получила. В понедельник приду, напишу заявление, как договаривались.
Вера кое-как выкроила пару часов, чтобы сбегать в институт. Встречаться и говорить ни с кем не хотелось, но Гуля и Аня, конечно, были на месте. Узнав, что случилось, они дружно повздыхали над ранней Светиной смертью, поджали губы, покачали головами, как требовали приличия. Увольнением Веры обе, кажется, искренне огорчились. Удивились, с чего это вдруг? Пообещали друг другу не пропадать, созваниваться и видеться, прекрасно понимая, что это их последняя встреча. Помимо работы, девушек ничто не связывало. А не будет совместного труда, корпоративов и обедов, и говорить станет не о чем.
Заявление на увольнение Вера пришла подавать заведующей библиотекой, Нине Алексеевне Грачевой, тучной круглолицей женщине сорока пяти лет. Узнав, что сотрудница внезапно решила уволиться, Грачева поначалу раскричалась, но потом заметила: с Верой творится неладное. Та в двух словах поведала о своем горе, и заведующая не стала ее мучить, без лишних разговоров подписала заявление. Вдобавок позвонила в отдел кадров и попросила быстро уладить формальности.
— Выходит, через недельку сможете приступить? — уточнил Андрей Васильевич.
— Конечно, смогу.
— Что ж, ждем вас. Всего хорошего.
Едва успела попрощаться, как раздался острожный стук в дверь. Вера тяжело, как глубокая старуха, поднялась и пошла открывать. Включила свет в сенях и увидела стоящую на пороге Ирину Матвеевну. Перед отъездом Вера сказала соседке о смерти Светы, и теперь та пришла узнать, как дела, не нужна ли помощь.
— Спасибо, со мной все нормально, Ирина Матвеевна. Проходите.
Вера посторонилась, собираясь пропустить соседку в дом, но та резко отшатнулась. Смутилась своей реакции и попыталась сгладить неловкость:
— Пойдем лучше ко мне, детка. Я шарлотку испекла, варенье достала. Земляничное. Чайку заварила. Пойдем!
— Неудобно, поздно уже, — попыталась отказаться Вера.
— Никогда не поздно пойти туда, где тебя ждут, — мудро заметила Ирина Матвеевна.
Вере пришло в голову, что эта милая женщина, в сущности, единственный человек на земле, которому есть до нее дело. Остро захотелось оказаться в ее гостеприимном доме, ощутить заботу и участие. Страшно оставаться одной в такой день.
Через пять минут Вера вдыхала аромат пирога и разливала крепкий чай в красивые чашки. Холодный камень на сердце стал чуточку меньше.
Ирина Матвеевна уловила Верино настроение и не стала расспрашивать о похоронах. Вместо этого произнесла:
— Верочка, к тебе вчера гость приходил. Молодой человек.
Сердце екнуло: Марат?
— Высокий такой, симпатичный. Я объяснила, что ты уехала.
Раз высокий, значит, точно не Марат.