Вера не понимала, где она. Одно знала точно: это не было доступное обычному человеческому пониманию место. Утроба, пришло ей на ум. Чрево, которое выносило и исторгло из себя нечто, забрав взамен ее, Веру.
Слезы лились и лились, бежали по лицу, оставляя соленые дорожки. Она поняла — сразу и бесповоротно, — что ей не выбраться отсюда. Пространство и время потеряли значение. Она, как и ее отец когда-то, затеряна в этом сумраке. Как долго она сможет искать выход, плутая в комнатах и коридорах, которые будут удаляться, приближаться, петлять, удлиняться, заманивая еще глубже?..
Вера бесцельно закружила по дому: открывала и закрывала двери, которых становилось все больше, обходила коридоры, которые сворачивали к неведомым комнатам. Вглядывалась в окна, которые невозможно было выбить, как ни старайся, и в зеркала, где рядом с ней отражались колеблющиеся неясные тени.
Потолок над головой был то высоким, как в соборе, то почти касался макушки. Стены под дрожащими руками в некоторых местах проминались, становясь мягкими, влажными и отвратительно теплыми. Это было животное, нутряное тепло, дышащее и мягкое. А в следующую минуту стены становились просто стенами, твердо преграждающими путь к свободе.
Пол скользил, проваливался, делался вязким, превращаясь в густое месиво, потом снова оказывался обычным деревянным полом в обычной комнате. Или все это только чудилось Вере? Жило лишь в ее испуганном, измученном сознании?
Кого-то встречала она, и кто-то встречал ее, они сталкивались, как шары в бильярде, а потом проваливались каждый в свою бездну. Сколько времени прошло там, снаружи? Сколько минут, часов, дней, недель или, может быть, десятилетий она блуждала?
«Главное, что я еще помню, кто я такая», — обожгла мысль.
Ирина Матвеевна, помнится, сразу забыла. Однако той повезло — ее позвали и спасли.
«Но и меня тоже могут позвать! Есть человек, который все знает и хочет помочь! Он помнит мое имя и должен суметь вытащить меня обратно. Просто обязательно нужно его услышать!»
Она изо всех сил прислушивалась, но вечность молчала. До Веры не доносилось ни звука. Она бежала все быстрее, и темные извилистые коридоры, как черные голодные змеи, уводили ее все дальше.
Глава 22
Паша медленно шел по единственной улице. Не мог отвести взгляда от толмачевского дома и, как завороженный, приближался к нему шаг за шагом. Тишина была стеклянная — опасная и хрупкая. Птицы не пели, собаки не лаяли, не возились в сору куры, не мычала Татьянина корова. Кроме Паши, здесь не было никого живого.
Скрипнула калитка, Паша пересек небольшой аккуратный дворик. Дверь закрыта. Заперта ли? Прежде чем подергать за ручку, он решил обойти дом по периметру, заглянуть в окна: если Веры в доме нет, то незачем заходить внутрь, тревожить то, что там притаилось.
Павел заглянул в первое окно — оказалось, это кухня. Чистая, пустая и безжизненная. Впрочем, он и не ожидал увидеть там Веру на круглом табурете, преспокойно попивающую чай с конфетами. Сделав несколько шагов, подобрался к следующему окну. Что тут у нас? Большая комната — так называемая «зала». Тонкие тюлевые занавески не скрывали аскетичной обстановки — старый телевизор на столике да диван. Веры нет.
Павел завернул за угол. Судя по Вериным рассказам, это должно быть окно ее спальни. Если девушка в доме, то она может быть только там. Вернулось почти непреодолимое желание бросить все и бежать. Павел перевел дыхание и заглянул внутрь. Почти посередине светлой комнаты — большая кровать. На ней лежала Вера, одетая все в тот же легкий сиреневый сарафан, до пояса укрытая покрывалом. Она спокойно спала, ничего зловещего в облике девушки не было. Паша едва не заплакал от облегчения.
— Вера! Вера, это я. — Он постучал в окно сначала осторожно, потом сильнее и настойчивее.
«Как средневековый герой-любовник, осталось только серенаду спеть».
Вера не пошевелилась, продолжая крепко спать.
— Эй, спящая красавица! Просыпайся!
Паша изо всех сил колотил в окно, но она не слышала, не желала просыпаться. Возможно, врачи перед отъездом дали ей успокоительное. И, в конце концов, она вымоталась за эти дни. Нет ничего удивительного в том, что человек спит, успокаивал себя Паша, поднимаясь на крыльцо. Плохо то, что спит именно здесь.
Если верить прочитанному трактату, во сне Вера наиболее уязвима. Времени на размышления не было — ее следовало как можно быстрее привести в чувство и увезти из Корчей. Машины не было, вполне возможно, придется нести девушку на руках, если она окажется слишком слаба.
Незапертая дверь распахнулась от малейшего усилия. Паша ступил в прихожую. Внутри было душно, и на лице мгновенно выступил пот. Павел огляделся по сторонам и не увидел ничего необычного. Дом как дом — коридор, комнаты, невысокие потолки, деревянные полы. Он отбросил опасения и поспешно прошел в спальню.
Здесь ничего не изменилось: Вера в той же расслабленной позе лежала в кровати. Единственной странностью можно было считать царящий в спальне пронизывающий до костей холод. Паша зябко поежился. Такое впечатление, будто шагнул из бани в погреб.
Он присел рядом с Верой и негромко позвал по имени. Никакой реакции. В следующие несколько минут Паша тщетно пытался разбудить девушку: тормошил, орал дурным голосом прямо в уши, растирал мочки, хлопал по щекам, тряс за плечи. Безрезультатно. Он даже легонько поцеловал Веру — вдруг сработает, как с принцессой из сказки? Не сработало.
Возможно, на кухне в аптечке есть нашатырный спирт. Если не получится привести Веру в чувство и с его помощью, придется взять ее на руки и вынести отсюда.
В кухне Павел по очереди заглянул во все шкафчики в поисках аптечки. Открыв навесной шкаф, обнаружил небольшую прозрачную коробку из-под торта-мороженого. В ней лежали какие-то пузырьки, флакончики, пилюли, упаковки таблеток. Паша потянул коробку на себя и, разумеется, уронил. Содержимое рассыпалось по полу, он, негромко чертыхнувшись, присел на корточки, чтобы собрать лекарства.
В этот момент из спальни донесся негромкий звук. Паша замер с флаконом йода в правой руке. Показалось? Звук повторился — это жалобно скрипнули пружины кровати, на которой лежала Вера. Первой мыслью было — ну, наконец-то, проснулась! Но тут же Паше стало не по себе. Почему она очнулась ото сна именно сейчас, когда он оставил ее в тишине и покое?
Павел попытался откинуть сомнения и медленно выпрямился, напряженно вглядываясь и вслушиваясь. Пружины больше не стонали, зато послышался звук приближающихся осторожных шагов. Вера шла, неуверенно переставляя ноги, словно нащупывая дорогу. Наверное, еще не стряхнула с себя остатки сна. Этот шаркающий звук почему-то показался Паше таким пугающим, что он едва сдержался, чтобы не завизжать от страха.
Вера выросла в дверях кухни как-то вдруг: до этого шаги раздавались словно бы издалека. Паша подпрыгнул от неожиданности, но быстро справился с собой, улыбнулся и подался навстречу девушке. Волосы ее слегка растрепались, сарафан измялся, Вера была босиком.
— С добрым утром! Выспалась, соня? — Паша поставил полупустую коробку на стол и сделал шаг вперед.
— Да, выспалась, — усмехнулась Вера. Глаза ее при этом оставались холодными и пустыми.
Она изучающе, как на диковинное насекомое, смотрела на Пашу. Потом отвела взгляд, вытянула перед собой руки, с которых бесследно исчезли раны и ссадины, и стала внимательно разглядывать свои пальцы. Пошевелила ими, сжала кулак, согнула правую руку в локте, передернула плечами, снова разжала пальцы. Павел следил за ее, в общем-то, внешне безобидными манипуляциями. Где-то в районе желудка похолодело, ноги налились тяжестью.
Наконец Вера вспомнила о его существовании.
— Я долго спала. А ты, выходит, вернулся, — заметила она.
— Конечно, как и договаривались. Получилось немного дольше, чем мы рассчитывали, попал в пробку, а сюда пришлось пешком топать — машина сломалась, — Паша произносил слова автоматически, просто чтобы не молчать.
Внутри нарастало недоумение — что творится с Верой? Это была она — и не она. Где-то на грани сознания брезжило понимание. И все труднее удавалось держать в узде животный, вроде бы ничем не мотивированный ужас.
— Ну и как? Понял, что со мной делать? Научила тебя книга? — Губы Веры растянулись в широкой улыбке. Точнее, она распахнула рот, как на приеме у стоматолога, и в этой гримасе не было ничего общего со смехом и весельем.
— Вер, я не понимаю, что происходит? — Было дико видеть, как она кривляется.
— Да неужели? — с театральным изумлением проговорила Вера. — Все ты понимаешь! Поэтому и трясешься, как заяц, — презрительно бросила она, — но ты опоздал, мальчик. Ее здесь нет. Теперь здесь только я!
Павел не стал переспрашивать — кто.
— Где тогда Вера? — еле-еле прошелестел он.
— Не твоя забота, — грубо отрезало существо в Верином теле и вдруг заговорило голосом самого Павла: — «Нельзя насмехаться над силами тьмы, даже если ты убежденная материалистка. Один теолог очень верно подметил: самое большое достижение Сатаны в наши дни — это то, что он заставил нас забыть о своем существовании». — А потом продолжило голосом Веры: — Это ты точно подметил. Умненький мальчик, тебе пятерка!
Существо пронзительно захохотало, сильно откинув назад Верину голову. Павел испуганно подумал, что хрупкая шея девушки не выдержит, сломается. Внезапно начавшись, хохот столь же неожиданно прекратился. Существо снова буравило Пашу угрюмым взглядом.
— Что ты там видел, в этой своей лавре, сосунок? Нет у вас силы против меня! — Теперь голос, который вырывался из Вериного горла, был мужским. Оглушительно громким, яростным. — Ничтожные твари!
— Чего ты хочешь? — Павел из всех сил старался сохранить остатки самообладания.
Он был абсолютно беззащитен перед кошмарной тварью, стоявшей напротив, чувствовал себя голым и беспомощным. Самое ужасное, что бес отлично это чувствовал. Павел никогда не сомневался в существовании Бога, однако редко обращался к Нему и сейчас понятия не имел, как просить Его защиты. Слова единственной молитвы, которую он помнил наизусть, «Отче наш», перем