за нее.
Три недели назад
Мы приглашены на ужин к моим родителям, но меня не покидает ощущение, что сегодня все совсем не так, как прежде. Отчасти потому, что это, наверное, последний раз, когда мы встречаемся в таком составе: Чарльз, я и двое наших детей – вся четверка в сборе.
Мама с папой живут на Маккуори-стрит в фешенебельном пентхаусе с огромным балконом, который выходит на Сиднейский оперный театр и мост. Они не из тех родителей, кто заключает тебя в теплые объятия, осыпает благодарными поцелуями и с радостью нянчит внуков. Мама никогда не предлагала мне присмотреть за Кики и Купером. Оно и понятно: дома у родителей белые ковры, и к тому же мама с папой гораздо общительнее меня. Эти двое постоянно ходят с друзьями на званые ужины, благотворительные вечеринки и концерты. Словом, дедушка и бабушка из них не очень. Да и родители, сказать по правде, тоже.
Интерес к психологии, здоровому образу жизни и духовному развитию возник у меня после того, как я на своей шкуре испытала пренебрежение двух чрезвычайно зацикленных на себе взрослых. Меня воспитывали няни и домработницы, потакая любым моим капризам. Это родители виноваты в том, какой я стала.
– Подай мне кале[11], Чарльз, – говорит мама, протягивая тощую морщинистую руку. Она не научила меня правильно питаться. Поэтому я то переедаю, ругая себя за обжорство, то подолгу морю организм голодом.
Чарльз передает кале. Купер и Кики сидят за стойкой, у каждого особое блюдо и по айпаду в руке. Скажу честно: я предпочитаю, чтобы они не привязывались к этим двум почти чужим мне людям. Пусть лучше зависают в айпадах, с наушниками и тарелкой начос. Не хочу, чтобы дети закончили так же, как я: с искореженной психикой и страхом перед дружескими отношениями. Я никогда не верила в дружбу и виню в этом мать. Она внушила мне, что женщинам доверять нельзя. Да и не только женщинам: никому и ничему вообще.
– Как продвигается бизнес? – спрашивает Чарльза папа.
– Хорошо. Дел по горло. На днях подписал контракт с новым клиентом. Причем весьма солидным.
Нашим соседом, – вставляю я, разрезая мраморный стейк, и бросаю взгляд на мужа. – Так ведь?
Он кивает и продолжает жевать стейк. Наверное, недоумевает, с чего я вдруг влезла в разговор.
Что за сосед? – Папа наливает себе большую порцию янтарного вина, выдержанного и крепкого, и крутит бокал, прежде чем сделать глоток.
– Матео Эль-Дин. Владелец многих сиднейских баров и ночных клубов. Как минимум.
– И зачем ему охрана? – фыркает мама.
– Стеречь богатство, – подсказывает отец.
Чарльз пожимает плечами.
– Ну да. И не только.
Папа перестает крутить вино и ставит бокал на стол, шумно втягивая воздух сквозь зубы.
– Надеюсь, все в рамках закона?
Чарльз смеется в несвойственной ему манере и отвечает:
– Да-да. Само собой.
И сразу резко меняет тему, заводя разговор о других деловых вопросах: партнерах, сотрудниках, финансовых убытках. Мама с папой ничего не замечают, передают друг другу соль и поливают мясо соусом. Зато замечаю я. У моего мужа есть темный секрет, имя которому – Матео.
Сейчас
Мы остановились. Я заснула, хотя вовсе не собиралась спать. Отключилась, убаюканная волнами, качающими яхту, точно колыбель, и мерным гудением двигателей. Но сейчас мы стоим, а двигатели молчат. Я открываю глаза, охваченная парализующим страхом. Так бывает, когда твой ребенок вдруг оказывается в больнице, когда сильно поранишься или после страшной семейной ссоры. Сон как рукой сняло, но на душе так тяжко, что лучше бы и не просыпаться.
Перевернувшись на другой бок, я опираюсь на локоть и заглядываю в соседнюю спальню, где Купер и Кики делят одну кровать на двоих. Их маленькие тела возвышаются под одеялом двумя холмиками. Оба крепко спят. Слава богу, с ними все в порядке и они ничего не знают. Откинувшись обратно на постель, я смотрю на часы, стоящие на прикроватном столике. Шесть утра. Интересно, Чарльз уже пришел в себя? Я дотрагиваюсь до щеки. Всю ночь меня мучили кошмары, заставляя просыпаться и думать о нашем будущем. Голова гудит от стресса и переутомления, глаза опухли, мысли путаются. Совершил ли мой муж преступление, от которого мы бежим?
Я спускаю ноги с постели, тянусь к бутылке воды и осушаю ее почти наполовину. Ребенок толкается три раза подряд, и я поглаживаю живот над пупком. Сейчас это единственная моя связь с Джеком, но как же тоскливо думать о любимом, о нашем доме, о нашем будущем. Где Джек сейчас? И где сейчас мы?
Я подхожу к окну, чтобы раздвинуть занавески, и щурюсь, ослепленная белой полосой света. Вода темная, неспокойная, мрачная. Перед нами растянулся длинный мыс, а каменный волнолом преграждает путь к яхт-клубу, унылому сборищу парусных лодок. Черт, да где же мы? Где-то к северу от Сиднея, но это явно не Байрон-Бэй и не тропики. Будь мы там, вода была бы кристально чистой, а белые пляжи облепляли бы пальмы. Здесь же желтая полоска пляжа упирается в норфолкские сосны. Мы в пути почти десять часов. Наверное, это Порт-Маккуори, и остановились мы для того, чтобы заправиться топливом или пополнить припасы. Однако яхта настолько большая, что без плавбазы на берег нам не сойти. Может, Чарльз и Скотт уже на суше?
При виде берега я испытываю смешанные чувства. Он так близко, что мы с детьми, наверное, могли бы запросто до него доплыть. Сбежать от Чарльза. Убраться подальше от того места, куда он нас везет. И сразу обратиться в полицию, сообщив, что мой муж не оставил нам выбора.
Чарльз нас похитил – в этом нет никаких сомнений. А вдруг, сойдя на берег, мы тотчас угодим в лапы полицейских, которые только и ждут, чтобы нас арестовать?
Кто-то спускается по винтовой лестнице на главную палубу. Выглянув в дверной проем, я вижу Чарльза: на плече рюкзак, волосы взъерошены, рубашка помята. Я не хочу выходить из каюты и здороваться с ним. Но все-таки надо узнать, что мы здесь делаем. Не пора ли и нам с детьми на большую землю?
На муже по-прежнему рабочая обувь, та же, что и вчера, и голубая деловая рубашка, которую погладила для него Джорджия, прежде чем начищенные до блеска туфли Чарльза покинули наш дом. Когда мы познакомились, он не носил такую одежду. На нем всегда были обыкновенные футболки и армейские шорты. Это меня в нем и привлекло. Простой, непритязательный, не помешанный на внешности и материальных благах. Боже, как все изменилось… Он бросает рюкзак на стол и роется в нем.
– Где мы? – спрашиваю я.
Чарльз вздрагивает, поднимает взгляд на меня, но молчит. Затем возвращается к рюкзаку.
– Кофс-Харбор.
– Ты идешь на берег?
– За покупками и сразу обратно.
– Можно мне с тобой?
Бледный, встревоженный, он смотрит на меня осовелым, невидящим взглядом. У Чарльза явно отходняк. Угораздило же меня за него выйти, хотя раньше я ни разу не видела, как он принимает наркотики, закрывала на все глаза. Я была елепа, потому что сама того хотела. А сколько таких же, как я?
– Думаю, нет, – немного помолчав, отвечает Чарльз.
– Детям кое-что нужно. Не знаю, сколько ты планируешь скрываться, но им вряд ли…
– Составь список. – Он хватает рюкзак и перебрасывает его через плечо. – Даю тебе пять минут. А Скотт останется здесь, чтобы за вами присмотреть.
Это угроза. Мол, без глупостей. Я не хочу получить очередную пощечину и потому подчиняюсь, а сама прикидываю, как поступлю, как только Чарльз сойдет на берег.
Муж меня похитил. Похитил и тащит неизвестно куда, а я ради детей вынуждена делать вид, что все в порядке. К тому же у нас на хвосте полиция. Родственники и друзья того и гляди забьют тревогу. Чарльз – главный подозреваемый в убийстве нашей соседки, убийстве, которое я видела своими глазами. Живот так резко сводит спазмом, что у меня перехватывает дыхание. Джек. Мне нужен Джек. Где ты? Где ты, черт бы тебя побрал? А ты, бедняжка Ариэлла, – почему, почему ты погибла? Что ты хотела мне рассказать?
Пока Чарльз будет ходить за покупками, Скотт останется на яхте, но это не значит, что нельзя хотя бы попытаться кого-то предупредить. Поэтому я закрываю рот и принимаюсь составлять список, прихватив лист бумаги и ручку, лежавшие на рабочем столе в мастер-каюте.
В рюкзаке, который муж для меня собрал, почти ничего нет. Три пары трусов, один лифчик, одни легинсы, две футболки, один джемпер и одна пара кроссовок. Плюс ботинки, которые на мне сейчас. И больше ничего. Ни косметики, ни туалетных принадлежностей. Пришлось воспользоваться запасной зубной щеткой, которую я бросила в рюкзак вместе с мылом и средствами для волос на случай, если возникнет потребность экстренно покинуть судно. Вчера вечером я обнаружила в ванной одноразовую расческу и продрала ею свои спутанные волосы, стоя перед зеркалом. В отражении на меня смотрел потрепанный призрак. В жизни не видела себя такой разбитой, мертвой внутри. Мне стало страшно, и я решила больше не подходить к зеркалу.
Наспех составляю список необходимых вещей, стараясь ничего не забыть. Одежда для детей, купальники, носки и обувь. Три пары шлепанцев, нормальная расческа и резинка для волос. Надо попытаться что-то предпринять, пока мужа не будет. Принести хоть какую-то пользу себе и детям.
Когда я отдаю Чарльзу список, он отводит взгляд. Такое бывает, когда человека гложет чувство вины или стыда. Или ненависть. Судя по моей красной щеке, в случае с Чарльзом речь явно идет о последнем.
Две недели назад
Этот райский уголок словно создан для идеальных людей. Здесь можно снимать романтическую комедию, героини которой встречаются после ночных похождений и обсуждают секс и размеры члена партнеров. Жаль, что наша дружба совсем не такая. Она больше похожа на спектакль со мной и Ариэллой в главных ролях. На столе – корзинка с круассанами, свежая малина в бело-синей миске, кувшин свежевыжатого сока и кофейник. Льняную скатерть треплет ветер, а в центре гордо красуется небольшая ваза с желтыми розами, словно их вырастили специально к нашей сегодняшней встрече. Когда Матео нет рядом, Ариэлла может накрыть стол по своему вкусу. Мы сидим на террасе, я уже отвезла детей в школу, а наши мужья уехали на работу. Все бы ничего, вот только идиллию портят два стоящих рядом охранника.