рения, и могу поклясться, что он стал еще дальше и меньше. И хотя дети наверняка напуганы и надо их успокоить, я продолжаю стоять и смотреть вдаль, не в силах оторвать взгляд от этого крошечного мира, от сияющих огоньков.
Яхта кренится и качается на волнах. Мы едим фрукты, уставившись в большой экран. Кики в новой розовой пижаме, а Куп в тапочках, которые ему велики. Чарльз вернулся с пятью огромными сумками. Но дезодорант с кокосовым ароматом и кружевные трусики совсем меня не обрадовали. Напротив, живот так свело от тяжелого, гнетущего страха, что я чуть не лишилась дара речи.
Кики и Куп тотчас распотрошили сумки, визжа от восторга при виде купальников, ласт и очков для подводного плавания. А я едва не вышвырнула все это барахло за борт. Чарльз купил вещи не только первой необходимости, а значит, домой мы вернемся нескоро. Эти сумки символизируют нашу новую жизнь. Никому ведь и в голову не придет отправиться на остров без кокосового дезодоранта, кружевного белья и купальников. Я смотрю на трусики, скомканные на ковре, словно кто-то швырнул их туда в пылу страсти. Чарльз, наверное, спит и видит, как я буду в них расхаживать. Даже Кики, доставшая мое новое белье из сумки, все поняла, потрясла им в воздухе и весело заулюлюкала. А я покраснела и с трудом подавила желание юркнуть в спальню и громко хлопнуть дверью, точь-в-точь как сгорающий от стыда подросток.
Чарльз явно планировал запутать преследователей. Если бы он купил джемперы и шапки, я бы подумала, что мы направляемся на юг. Но ласты и очки… Куда он нас тащит?
Отвези меня домой, хочу закричать я. Отвези меня к Джеку, в нашу новую жизнь. Верни мне мой кабинет. Верни вчерашнее утро, мои угги и джемпер с капюшоном. Если бы я знала наперед, чем обернется дело, то не раздумывая обратилась бы в полицию, выложив все как на духу. Ну почему, почему я не подошла к женщине-детективу, которая стояла у дома Ариэллы? Зачем забрала детей из школы?
Я невольно всхлипываю, и в горле застревает кусочек соленого попкорна. Грудную клетку раздирает кашель, и Кики поднимает на меня глаза. Блики от телевизора окрашивают ее лицо в синий цвет.
– Все хорошо, мамочка?
Я киваю и прочищаю горло. Хуже всего, что приходится врать дочери в лицо.
Чарльз и Скотт еще не вернулись. Взглянув в иллюминаторы, я не вижу береговых огней, поэтому встаю и, держась за перила, иду на главную палубу. Ветер яростно дует в лицо и треплет волосы, налетая неистовыми порывами, от которых пересыхает во рту. Я снова вижу их – огни большой земли. Они далеко позади и уменьшаются с каждой минутой. Проблески здравого смысла, которых больше нет.
Неделю назад
Красные бархатные шторы пропахли сексом, человеческими испарениями и одеколоном. Вот о чем я думаю, когда мы проходим сквозь них и оказываемся внутри. Сколько чужих ДНК хранят в себе обои, бархат кабинок, деревянная обшивка… Здесь так мерзко, что у меня перехватывает дыхание. Я замираю как вкопанная, резко останавливаю Трейси, идущую впереди меня, и тяну к себе. Мне нужна передышка. Все в этом злачном месте – пошлая музыка, темные уголки и запахи, исходящие от укромных, спрятанных за шторами ниш, – пронизано сексом. На сцене две обнаженные стриптизерши развлекают публику, извиваясь на шесте друг над другом. Длинные наращенные волосы парят в воздухе, кружатся и скользят по телам обеих.
Мужчины всех видов и размеров и даже несколько женщин наблюдают за их выступлением, сидя за небольшими столиками, озаренные тусклым светом красных ламп. Атмосфера кажется мне чуждой, но интересной. А вот Трейси, похоже, все нипочем.
– Займи нам вон тот столик, а я возьму себе чего-нибудь выпить, – говорит она, указывая на свободную кабинку между двумя другими, где сидят посетители. В правой устроились невеста с подружками. Рядом с ними мне будет вполне комфортно. А в левой – парень с девушкой, целующиеся так страстно, что я невольно вспоминаю о Джеке. Влюбленным плевать, что они здесь не одни. Их языки сплетаются, руки парня путешествуют по груди и лицу подруги, а она обнимает его за плечи и гладит между ног. Отвернувшись, я направляюсь в пустую кабинку.
Мимо проплывает полуобнаженная официантка, неся поднос с дорогим шампанским и карамельным ликером со льдом. От нее исходит приторный аромат клубники и ванили под стать ее огненно-рыжим волосам. Клубничный запах здесь буквально повсюду. Не исключено, что Матео намеренно заставляет сотрудниц пользоваться одинаковым парфюмом.
Запахнув меховое пальто, я захожу в кабинку. Тут царит укромный полумрак, чему я только рада. Не хотелось бы попасться на глаза Матео, если он сейчас здесь. Пытаюсь опустить лампу пониже, но она намертво прикручена к деревянному столу. Трейси в баре, с ней уже флиртует какой-то посетитель. Она улыбается и болтает с ним, заказывая себе выпивку. Тем временем я сканирую взглядом толпу, высматривая Матео. В кабинках напротив собрались компании мужчин. Клиенты приватных ниш постоянно сменяют друг друга. Время от времени из-за штор высовываются чей-то локоть или нога. Наверное, там исполняют эротический танец, а может, происходит и что-то погорячее. Я сглатываю и чувствую, как толкается ребенок.
Может, напрасно я все это затеяла? Танцовщицы ведут себя все более развратно, но подружкам невесты, кажется, нет до них никакого дела. Они визжат и хохочут, соревнуясь в количестве выпитых шотов. Пьяная невеста залезает на стол, пускается в пляс и опрокидывает три бокала вина, оскандалившись перед спутницами. Не знаю, что я здесь забыла, но надеюсь, что мы пришли не зря.
Трейси с довольной улыбкой возвращается в кабинку. У нее мутный, осоловелый взгляд, и мне стыдно, что я притащила ее сюда. Но я должна подловить Матео и узнать, чем он тут промышляет. Пока это единственное, о чем попросила Ариэлла. И я ее не подведу.
– Твое здоровье, – говорит Трейси, протягивая мне стакан минералки, после чего чокается со мной бокалом и садится рядом. – Ну и местечко.
– Не то что наш тапас-бар.
Она делает большой глоток.
– Бедная Ариэлла. Неужели она позволяет мужу каждый день видеть все эти мерзости?
Я пожимаю плечами. Матео нигде не видно. Ни у бара, ни за одним из столиков. Я отпиваю минералки, чувствуя, как пузырьки лопаются на языке.
На сцене творится такое, что Трейси едва не давится вином. Одна стриптизерша оседлала другую, они целуются и трутся друг о друга голой грудью. Я отвожу взгляд и принимаюсь яростно чесать голову, зудящую при виде безобразной картины. А если бы Джек узнал, что я сюда заявилась? Жара становится невыносимой. Я снимаю пальто и перестаю чесаться, увидев, что к нам движется официантка с пышной обнаженной грудью и длинными золотистыми волосами. В руках у нее поднос с бутылкой элитного шампанского. Она ставит два бокала на столик, хлопая длинными ресницами по щекам.
– Мы не заказывали, – говорю я ей. – Или твоих рук дело? – Перевожу взгляд на Трейси.
Подруга качает головой:
– Нет. Извините, но вы, наверное, ошиблись.
– Это подарок, – поясняет блондинка, оставив наши реплики без внимания, и ставит бутылку рядом с бокалами. – От владельца.
Я смотрю ей за спину. В кабинке напротив в компании мужчин сидит Матео. Он поднимает стакан виски в приветственном тосте, глядя мне в глаза и улыбаясь уголком рта. Щеки и шея у меня горят. Я не знаю, что делать, и ловлю на себе взгляд Трейси.
– Матео? – спрашивает она.
Я киваю:
– Aгa. Это от него.
Сейчас
Вода меняет цвет с темно-синего на ярко-зеленый и кажется очень чистой, едва ли не пригодной для питья. Местами проглядывает песчаное дно. Гонимые волнами, его белые извивы в постоянном движении рассыпаются на мириады песчинок. Весь день любовалась бы этой красотой. Зной душит, обволакивает. В такую жару или плещешься в море, или торчишь в помещении и мерзнешь под кондиционером. Небо затянуто тучами, беременными дождем. Облачность не спасает, запирая влагу и пар внутри, точно крышка на кипящем котелке.
Я мечтаю плюхнуться в воду, как пельмешек, лечь на спину и поплыть. И когда яхта останавливается неподалеку от Байрон-Бэй, чтобы немного передохнуть, я решаюсь.
Невесомое скольжение. Во время беременности в нем есть особое удовольствие. Напряжение в пятках, бедрах, груди исчезает. Я сливаюсь с океаном в единое целое. Вода окружает лицо ореолом и остужает голову. Дети, нацепив очки и ласты, резвятся в бассейне на одной из палуб. А я в одиночестве скольжу по воде, точно морская звезда, и крошечные волны мелкой рябью перекатываются через живот, отчего он напоминает черепаший панцирь. Приятно расслабиться, сделать глубокий вдох и слышать лишь шум собственного дыхания и тихий плеск воды.
До меня доносятся радостные визги Кики и Купера. Значит, у них все хорошо. Самое время закрыть глаза и насладиться блаженным одиночеством. Но его разрушает возникающий перед мысленным взором образ Ариэллы за несколько дней до гибели: волосы собраны в неряшливый пучок, сухие губы потрескались, пальцы дрожат. «Давай встретимся завтра, хорошо?» – сказала она тогда.
Вытянув руки, я начинаю плыть, поглядывая на берег. Что, если у меня все-таки был шанс спасти Ариэллу? Может, трагедии не случилось бы, если бы я знала, о чем подруга хотела мне рассказать?
Я ныряю и пускаю пузырьки, пока не начинаю тонуть, камнем идя ко дну. Очень легко позволить воде увлечь меня вниз, туда, откуда ни за что не выплыть. Скоро кислород закончится, я беспомощно задрыгаю ногами, но тщетно. Вода зальется мне в рот и заполнит легкие. И я вернусь туда, откуда когда-то пришла. Стану частью океана, частью природы, как нерожденный ребенок у меня в животе.
Сердце колотится, я открываю глаза и вижу бескрайнюю синеву. Мне нужен кислород. Я отчаянно гребу руками и отталкиваюсь ногами, пытаясь совладать с силой тяжести, которая неумолимо тянет меня вниз. Крепко сжимаю губы и надуваю щеки, как рыба фугу, которая вот-вот лопнет. Каких-то пять секунд – и я на поверхности. Воздух меня спасет. Я жадно ловлю его ртом, ощущая прикосновение ветра к коже, откидываюсь на спину и снова ложусь на воду. Соленые брызги залетают мне в рот вместе с каплями дождя, которые стучат по векам, по губам, свежие и сладкие.