Подтянув сапог, я выпрямляюсь и возвращаюсь в бар. Кажется, стало еще темнее. Глазам приходится заново привыкать к красноватому оттенку ламп, занавесок и бордовых обоев.
Я подхожу к нашей кабинке. Она пуста. Трейси там нет. Ее вообще нигде не видно. Ни в кабинке, ни возле бара, ни за столиком, где сидел Матео. Я лихорадочно шарю глазами по столам и официанткам, скользящим туда-сюда с подносами, по компаниям мужчин и невесте с подружками, которые танцуют у сцены. Тщетно. Матео тоже испарился. Проверяю мобильный, но сообщений от Трейси нет. Да где ее черти носят? Не могу же я бросить подругу здесь, тем более пьяную, хоть и мечтаю поскорее отсюда уйти и вернуться домой. Может, она уехала из клуба с Матео? Это вполне в его духе: разлучить нас с Трейси, чтобы сбить меня с толку. Но это меня и пугает. Он непредсказуем. Способен на все. Конечно, можно подождать в кабинке, но шампанское и бокалы унесли, и наши места уже занимает другая парочка. Покусывая губу, секунду-другую я колеблюсь, а потом набираю номер Трейси. Вместо гудков срабатывает автоответчик.
Вот дерьмо. Мне худо. Где Трейси? Черт бы ее побрал! А главное – что я натворила, притащив подругу в это жуткое место?
Сейчас
Над берегом сгустились тучи. Надвигается буря, и мы должны быть к ней готовы, ведь после того, как я чуть не утонула, остановок больше не предвидится, говорит Чарльз. Я и сама заметила, что волны стали еще выше, а яхту все сильнее качает с боку на бок. Но поддаваться панике нельзя, хотя бы ради детей.
Когда муж, продолжая говорить, тянется за спасательными жилетами и экипировкой, которые лежат на шкафчиках над обеденным столом, я с трудом подавляю желание ударить его в спину. Держи себя в руках ради детей. А не этим ли я занимаюсь все последнее время?
Чарльз обходит кофейный столик и распихивает незакрепленные вещи по выдвижным ящикам, а я иду за ним по пятам. Встав прямо у него за спиной, шепчу:
– Ты пытался меня убить.
Чарльз поворачивает голову вбок, и я замечаю седеющую щетину у него на подбородке.
– Ты спятила, – усмехается он сквозь стиснутые зубы.
– Ты хотел, чтобы я утонула.
Муж наклоняется, выдвигает очередной ящик и кладет в него декоративную вазу.
– Надо было думать, прежде чем так рисковать. Течение-то сильное.
– Ты бросил меня и уехал, – говорю я тихим, спокойным тоном. Не хочу, чтобы нас услышали дети. Но Чарльз должен знать, что я прекрасно осведомлена о его намерениях.
Голос его становится громче, нетерпеливее.
– Иди к моим детям.
Моим? Решаю не цепляться к словам.
– Ты хочешь меня убить, – шепчу я чуть слышно, но в сердце грохочет гром. Ведь в глубине души мне больно и страшно. Видимо, Чарльз это чувствует, и хотя ему отлично удается притворяться, когда он выпрямляется и смотрит мне в глаза, я вновь вижу перед собой незнакомца.
– Ты только и делаешь, что мешаешь мне решить наши проблемы. – Муж резко снимает со стены рамку, висящую у меня над головой, и я невольно вздрагиваю, испугавшись, что сейчас он меня ударит. Чарльз замечает мою реакцию, но вместо того, чтобы сказать что-то ласковое или улыбнуться, издает злобный смешок и уходит, оставляя меня одну.
Дети увлеченно смотрят мультик и не слышат наш разговор. Если бы не они, я бы, наверное, давно сделала то, о чем так часто думаю. Убила собственного мужа. Зарезала, сбросила с лестницы или перекинула за борт, подкравшись сзади и ударив по голове тяжелой лампой. Я держусь только ради Кики и Купа. Боюсь травмировать их хрупкую психику. Нельзя допустить, чтобы моих детей всю жизнь преследовали страшные воспоминания о том, как мама убила папу.
Но я хочу его убить. И знаю, что смогу. Эта мысль не дает мне покоя.
Я отворачиваюсь от Чарльза, иду в гостиную, обнимаю подушку и размеренно дышу. Расслабив челюсть, запрокидываю голову и размышляю. Интересно, сколько времени потребуется полиции, чтобы нас разыскать? Прошло уже восемь часов с тех пор, как мальчишки вытащили меня из воды. А когда в полицию обратится Джек? И сообщат ли родители в службу розыска о моем исчезновении? Но они ведь не заподозрят в похищении Чарльза, никогда в жизни.
Дети смотрят диснеевский мультик, обложившись сырными чипсами и леденцами – тем, в чем я их всегда ограничиваю. Но сейчас им хорошо, и это главное. Бесит, что Чарльз велел мне держать себя в руках ради детей. Будто я без него не догадалась бы, будто не это моя главная забота в последнее время. Я стискиваю зубы, глядя на мужа, достающего со шкафа спасательные жилеты и фонарики. Даже не пытайся изображать из себя заботливого отца. Я тебя насквозь вижу.
– Завтра мы пересядем на другую лодку, – говорит Чарльз Кики и Куперу.
Диснеевская принцесса поет о том, как дракон заточил ее в башне. Она мечтает о прекрасном принце, который обязательно ее спасет. Чарльз кладет жилеты на стол, а я смотрю в иллюминатор на пенистый след, который оставляет за собой яхта. Что? На другую лодку? Господи, только не это! Теперь полиция никогда нас не найдет.
– Почему? – спрашивает Купер. – Мне нравится наша.
– Знаю, дружочек, – усмехается Чарльз. – Но и новая не хуже. Она, конечно, поменьше, зато на ней мы отправимся на остров.
– Какой остров? – уточняет Кики.
Чарльз моргает, уставившись на дочь.
– Остров моего друга.
– Где он? – спрашиваю я.
– На севере, – отзывается муж, даже не обернувшись.
– Как здорово! – сияет Кики и поворачивается ко мне. Я растягиваю губы в фальшивой улыбке.
Тебе понравится, – заверяет дочку Чарльз. – У тебя будет собственный домик, а еще бассейн.
– Это в Квинсленде? – уточняет Купер.
– Верно. В тропической части.
– Хочу скорее туда, мамочка! – визжит Кики, хватает леденец и сует его в рот. Купер хлопает в ладоши и тоже берет себе леденец.
Остров. Райская тюрьма. Метров через пятьдесят белый пенистый след исчезает, растворяясь в бушующем море. «Леди Удача». Единственная зацепка. Воспользовавшись ею, полиция сумела бы нас разыскать. Но теперь не сумеет.
Ведь нас никогда здесь не было. Мы исчезли пятьдесят метров назад.
Неделю назад
Ариэлла из тех, кто любит часами возиться в саду, напевая себе под нос и потягивая лимонную воду. Ее место – в компании интеллектуалов, изучающих в университете философию и искусство. О своей матери она говорит как о святой, словно та никогда не раздражала ее, даже когда Ариэлла была подростком. Такие, как она, с большей охотой прокатятся на велосипеде, чем сядут за руль автомобиля, а дизайнерским джинсам предпочтут рабочий комбинезон. Вот только ей это не позволено.
Она выращивает душистые травы вроде мяты и кориандра, которые высажены идеальными рядами, и одно это показывает, что однажды Ариэлла станет очень хорошей матерью. Когда сбежит от Матео. Она извлекает рассаду из пластиковых горшков с большой осторожностью, зачерпывая немного земли, чтобы не повредить корни. Растениям тоже не терпится оказаться у нее в саду под чуткой опекой хозяйки. Она поливает молодые саженцы ровно таким количеством воды, какое им нужно, и стряхивает с листьев остатки земли. Затем аккуратно приминает почву, устраивая саженцы по местам, словно детей по кроваткам, и готовясь наблюдать, как они спят и растут.
Я сижу рядом с ней в кресле в плаще и сапогах и крепко сжимаю кружку имбирного чая в надежде согреться. В отличие от меня, Ариэлла никогда не мерзнет. Кажется, непогода ей нипочем. Она просто принимает ее, как мать-природа принимает нас, какими бы мы ни были.
Моя подруга не вписывается в эту жизнь. Она лишняя на этой картинке, словно художник поместил изображение Ариэллы на страницы чужой истории. Но она заслуживает большего, чем эта никчемная жизнь, чем этот человек и крошечный садик, в котором она коротает дни.
Телохранитель закуривает и спускается по травянистому склону, выходя за пределы слышимости. Сегодня я здесь только потому, что Чарльзу понадобилось заглянуть к Матео. Я тоже напросилась вместе с ним, и мужу моей подруги пришлось согласиться. Мужчины пьют турецкий кофе в доме, а я вышла на улицу к Ариэлле.
Матео страдает от похмелья, глаза черные, лицо помято. Встретившись с ним взглядом, я могу поклясться, что он готов меня придушить. Смотрит как удав на кролика. Но в этот момент его отвлекает Чарльз, попросив подписать какой-то документ. Думаю, Матео еще не рассказал ему о моем вчерашнем визите в стрип-клуб. В голове крутится только один вопрос: что случилось с Трейси?
– Скорее. Мне надо кое-что тебе рассказать, – говорю я и ставлю кружку на землю, едва не опрокинув ее.
Ариэлла вытирает руки о джинсы, и я невольно морщусь. Вся в грязи, мокрая, продрогшая, с закатанными рукавами и покрытой мурашками кожей – на ее месте мне было бы очень неловко. А ей, как обычно, все равно. Ничто не смущает мою подругу. Она смахивает волосы со лба, а потом отпивает чаю с перечной мятой.
– Это касается Трейси, инструктора по йоге, которая работает в нашем оздоровительном центре.
Ариэлла хмурится. Потом улыбается. Наклоняет голову.
– Что?
– Трейси, моя подруга. Помнишь? Мы вместе работаем.
– Я знаю, о ком ты.
– Он… он… – Как трудно подобрать слова. Я снова беру кружку, но Ариэлла не позволяет мне прервать разговор.
– Он? – Еще один наигранный смешок. – Что «он»?
Я облизываю губы, плотно сжимаю их и сглатываю.
– Вчера вечером он целовался с Трейси.
Ариэлла молчит. Смотрит на меня не двигаясь. Бросает взгляд на дверь, затем на траву и снова переводит его на меня.
– С тех пор она не выходит на связь. Я не могу до нее… – Я резко замолкаю.
Ариэлла моргает, и слезы катятся у нее по щекам. Как хочется ее обнять… Она скрежещет зубами, на губах выступает вязкая слюна. Слезы капают с крыльев носа прямо в рот. Она страшно расстроена, а я ничего не понимаю. Откуда такая реакция? Мои слова должны были лишь укрепить ее ненависть к Матео. На ее месте я бы только обрадовалась. Ведь тогда Чарльз тоже оказался бы изменником, как и я. Почему же она не радуется? Почему не испытывает облегчения, убедившись в неверности мужа? Давно ведь могла догадаться, что он ее обманывает.