– Детали тебе ни к чему. Но запомни: мужчины, живущие на этом острове, – негодяи. Твой папа так не считает, но я-то знаю. Женщин тут держат как…
– Ну?
– Как узниц. – Глаза начинает пощипывать. – И мы тоже узницы, Кики. Твой папа очень боится, что Матео нас найдет, и вряд ли нам удастся вернуться домой, если мы с тобой и Купером будем сидеть сложа руки.
– Но, мамочка, – лепечет Кики, начиная плакать. Ноздри у нее вздуваются, она страшно напугана и прижимается ко мне изо всех сил.
– Тише. Не бойся. Все будет хорошо, Кики. Посмотри на меня. – Я беру лицо дочери в ладони. – Джек делает все возможное, чтобы вернуть нас домой, но мы тоже должны кое-что предпринять.
– Что? – Кики срывается на крик, и я мягко на нее шикаю. – Я боюсь.
– И у тебя есть на это полное право. Но только если рядом нет меня. Я не боюсь, Кики. Обещаю, мы сбежим. Само собой, у тебя много вопросов. С радостью на них отвечу, когда мы покинем остров. – Я вытираю слезы, текущие по щекам моей до смерти напуганной дочери, и силюсь не разреветься сама. – Но сделать это мы должны тайно.
– Папа тоже плохой? – спрашивает дочь. Лицо у нее красное и мокрое от слез.
Язык прилипает к нёбу. Если бы она только знала. Если бы…
– Он запутался. Принимает неправильные решения и совсем не заботится о нас. Мы с тобой должны быть очень храбрыми, Кики, хотя бы ради Купера.
– Как нам отсюда сбежать? – Кики сотрясают рыдания. Если сейчас нас заметит один из мужчин, все пропало. Я прошу дочь успокоиться, быть взрослой и храброй, следовать моим указаниям – и тогда все будет хорошо. Кажется, подействовало. Кики кивает, хлюпает носом и утирает его тыльной стороной ладони.
– Ночью мы с тобой разбудим Купера и сбежим. Но пока ничего ему не скажем, иначе он запаникует. Объясним по дороге. Тогда возражать будет поздно.
– Но как мы сбежим, мамочка? – продолжает недоумевать дочь.
– Видишь вон тот остров? – Я машу рукой в сторону соседнего клочка суши, окутанного густыми тенями. Было бы лучше, если бы он переливался на солнце, казался ближе, доступнее, красивее – маленький тропический рай, который так и манит к себе. Кики смаргивает слезы и смотрит в сторону острова. – Мы туда поплывем.
Дочь поворачивается ко мне, лицо ее искажено ужасом, тело дрожит.
– Что?! Как?
– Сначала немного потренируемся и научимся хорошо плавать. – Я улыбаюсь фальшивой улыбкой, но Кики, как обычно, не замечает обмана. Я давно наловчилась изображать эмоции, и дети мне верят. – Но мы справимся. Посмотрим, сумеет ли Джек нам помочь, а если нет, – я целую дочь в макушку и вытираю ей слезы с ресниц, – через два дня мы сбежим сами.
Сейчас
Прежде чем солнце полностью скроется за горизонтом и сверчки заведут свою песнь, а из глубин океана поднимется полная луна, осветив своим холодным сиянием остров напротив, – прежде чем все это произойдет, я отведу Купера и Кики в сарай, где живут мои новые знакомые. Поиграем с Акмалем, говорю я сыну, пока мы устало плетемся вниз по холму.
Кровотечение остановилось, и я до сих пор не увиделась с Джеком. Надо придумать способ послать ему сигнал. Предупредить, что ребенок вот-вот появится на свет и либо погибнет, либо мы познакомимся с малышом раньше времени. Купер, презрительно фыркнув, спрашивает, почему женщины живут в такой дыре. Перед тем как постучать в дверь, я настоятельно прошу сына держать свое скромное мнение при себе. Ему не понять, каково им. Ведь моим детям, как и мне, повезло родиться в богатой, привилегированной семье. Если нынешний кошмарный опыт способен хоть чему-то нас научить, надеюсь, это будет способность никогда не принимать роскошь как должное.
Мысленно я уже пообещала Вселенной, что так и будет. Но не готова произнести обещание вслух, пока мы не окажемся в воде, подальше от этой тюрьмы.
Приоткрыв дверь, Марьям, как обычно, осторожничает. Встает на цыпочки, заглядывает мне за спину и лишь после этого приглашает войти. Ее подруги нет дома. То есть я так подумала, переступив порог крохотной комнатушки, но тотчас поняла, что ошиблась. Марьям показывает в сторону спального места, где на матрасах с тропическими рисунками вытянулась женщина с татуировкой.
– Сити больно, – поясняет Марьям.
Я велю Кики и Куперу отвести Акмаля к дальнему концу сарая, откуда не видно особняк. Предлагаю выбрать какой-нибудь симпатичный цветок или поискать зарытые в песке сокровища. Все лучше, чем видеть такое. Дети уходят, но Кики напоследок бросает любопытный взгляд в сторону матрасов, и я взмахом руки прогоняю ее.
– Что случилось с Сити? – спрашиваю я Марьям, после чего подхожу к постели и сажусь на корточки рядом с татуированной. Крови, кажется, нет. Я поглаживаю ее голую ступню. – Что они с ней сделали?
– Они ударить. Она собрать вещи, они увидеть.
Тревога, словно старая раковая опухоль, возвращается откуда ни возьмись. Душит петлей на шее, сжимает горло так крепко, что не продохнуть.
– Они знают? – спрашиваю я, сглатывая несколько раз подряд. В глотке будто застрял комок, но на самом деле это спазм. – Марьям, они знают?
Мужчины в курсе, что мы задумали побег? – Комната резко теряет очертания, как телевизионное изображение, когда неожиданно пропадает сигнал.
Она пожимает плечами и качает головой.
– Это неправильно! На месте Сити должна быть я. Я не хотела, чтобы вы пострадали из-за меня. А теперь они всё знают.
Кажется, я вот-вот упаду в обморок. Такого со мной еще не случалось. Потеря крови, схватки и липкий страх буквально заползают под кожу, проникают в сознание, лишают самоконтроля.
Прислонившись спиной к стене, я закрываю глаза и наклоняюсь вперед, закрыв лицо руками. Один шанс. У нас был всего один шанс совершить побег, а теперь и тот исчез.
Охваченная бессильной яростью, я кричу и с силой пинаю один из пластиковых стульев, стоящих в обеденной зоне. Тот с громким треском отскакивает от пола.
– Твою ж мать!
Наваждение рассеивается, уступая место гневу, пульсирующему в руках, коленях и ступнях. Я снова кричу, и ко мне подбегает Марьям, шикает, пытается успокоить, но я ее не слушаю. А смысл? Мужчины знают, они всё знают, и теперь нам ни за что не выбраться из этой вонючей дыры. Я рыдаю, не отнимая ладоней от лица, не зная, куда деваться из этой жалкой лачуги. Хочу бежать, бежать без оглядки. Марьям обнимает меня тощими руками, как мать свое дитя, и крепко прижимает к груди, пытаясь успокоить. Только тут до меня доходит, что все это время я бормочу, словно заблудившийся ребенок, повторяя снова и снова: «Помогите, пожалуйста, помогите…»
– Мы помогать, – говорит она.
– Как?! – в отчаянии спрашиваю я.
– Сити сказать, они ее ударить. И больше ничего.
Я отстраняюсь от ее потной шеи и недоуменно моргаю.
– Выходит, они не в курсе, что мы намерены сбежать?
Марьям качает головой:
– Нет.
Я хлюпаю носом и вытираю слезы. Не знаю, стоит ли доверять моим новым знакомым и понимает ли Марьям, о чем я вообще спрашиваю. Она усаживает меня за стол и возвращает на место стул, который я пнула. Ясно одно: побег надо спланировать до того, как мужчины нас застукают. Если раньше мои визиты к горничным оставались тайной, теперь все изменилось, я уверена. Крики наверняка были слышны в особняке, да и дети будут задавать вопросы. Я здесь как на ладони, хотя уже не понимаю саму себя.
Немного придя в себя, снова заглядываю к Сити: та уже сидит на постели и пьет воду. Затем я прошу Марьям подняться со мной к пальмовой рощице. Там мы сможем спокойно обсудить наши планы и решить, как справиться с тяжелейшим испытанием, свалившимся на каждую из нас.
Сейчас
04:02
Я почти заснула, как вдруг что-то пощекотало мне лоб. Мгновенно очнувшись, хлопаю по нему ладонью. Что там, паук или другая букашка? Открываю глаза. Нет: это Джек. Стоит, возвышаясь над кроватью, как жуткий убийца, готовый вот-вот накинуться на жертву. Он прижимает палец к губам, я киваю и жду, пока Кики и Купер снова не погрузятся в глубокий сон. Наконец дети затихают, я переворачиваюсь, и Джек помогает мне подняться с постели.
Ветерок с океана привычно шелестит занавесками. Странно: я здесь всего несколько дней, а меня уже ничего не удивляет. Каждое утро за окном кричит одна и та же птица. К семи часам воцаряется удушающая жара, заполняя собой все. Дважды в день – приливы и отливы, выносящие на берег миниатюрные ракушки, которые торчат из песка острыми конусами.
Мы с Джеком, держась за руки, вместе крадемся по лестнице. Сексом мы последний раз занимались в отеле. Когда я наспех собралась и покинула наш номер, Джек как последний идиот выбежал за мной в коридор. Повздорили мы из-за того, что настало время прощаться, а мне страшно не хотелось от него уходить. Войдя в кухню, замечаю, что жалюзи опущены. Никто нас здесь не увидит, но мы все равно разговариваем шепотом.
– Марьям рассказала тебе о моем кровотечении?
Притащив стул из обеденной зоны, Джек садится на него и усаживает меня к себе на колени – точь-в-точь как я сегодня утром усаживала Кики, когда она разревелась, – затем кивает и осторожно дотрагивается до моего живота:
– Как ты?
– Дело плохо, Джек. Кровь – это ненормально. Такого не должно быть. Видимо, внутри что-то разладилось.
Джек опускает глаза и втягивает носом воздух. Его пальцы зависают над моим животом, как будто не решаются его коснуться, боясь причинить малышу еще больший вред. Похоже, любимый сильно напуган. Сама мысль, что нашему ребенку может грозить опасность, больно ранит его.
– Надо как можно скорее увезти тебя на материк.
– Сама во всем виновата.
– Глупости, Эм.
– Так и есть. – Я встаю и начинаю плакать, уткнувшись лбом в стену. Джек поднимается со стула, подходит и прижимается ко мне всем телом, заключая в объятия.
– Благодаря тебе полиция выйдет на след крупной преступной группировки.
– Я не смогла спасти Ариэллу.
– Да. Но спасешь сотни других женщин.