– За что они его избили, мамочка? – спрашивает Кики, садясь рядом со мной. – Почему папа позволил им сотворить такое?
– Это дела взрослых, детка, сложные и запутанные, но Джек ни в чем не виноват. – Я смотрю на дочь в надежде, что та прочтет по глазам и мне не придется раскрывать ей душу. – Я очень за него беспокоюсь.
– Я тоже, – согласно кивает Кики.
Я беру ее за руку.
– Мы с ним очень сблизились за эти годы.
Она моргает, уставившись на свои ладони. Возможно, догадывается, о чем речь, но еще не готова это принять.
– Надо взять его с собой, – говорит она.
Я качаю головой:
– Не получится.
– Но ему нужен врач. И потом, вдруг они снова на него набросятся?
Я повожу плечом и выпускаю ее руку. Кики скрещивает ноги, и наши колени соприкасаются. Дочь набирает песок в ладошку и пересыпает в другую.
– Я поплыву сама.
– Исключено.
– У меня получится, – настаивает дочь.
Я поднимаюсь, и она цепляется за мою юбку.
– Все равно поплыву!
– Не вздумай, Кики.
– Нельзя бросать его, мамочка.
Мы смотрим друг на друга, я снова сажусь на песок и поглаживаю ее щечку костяшками пальцев.
– Ты у меня очень храбрая. Но остров слишком далеко, а места на всех не хватит. Марьям с Акмалем могут лечь на один матрас, но на другом должны быть вы с Купом. Я не допущу, чтобы вы оказались в воде.
У меня дрожит голос, а дочь уверенно заявляет:
– Я справлюсь. Плавать я умею! – В ответ я устало смеюсь, но замолкаю, поймав решительный, сосредоточенный взгляд Кики. – Мам, нельзя его бросать! Пожалуйста, разреши мне поплыть рядом с вами.
– Нет, Кики. – Я поднимаюсь, сбросив с себя ее руку. – Ни за что.
Я медленно удаляюсь и слышу, как она кричит мне в спину:
– Ты все время пытаешься нас защитить, но не знаешь, на что я способна!
– Знаю, – развернувшись, бросаю я.
– Тогда позволь мне плыть.
Я снова отворачиваюсь.
– Нет.
– Видишь? Сама-то ты храбрая, а мне такой быть не даешь!
Я храбрая. Кики считает меня храброй. И хочет быть храброй сама. Хочет быть похожей на меня. Медленно повернувшись к дочери, я упираю руки в бедра. А она сидит и смотрит на меня и мне за спину, где Джек распластался на пирсе. Дочь хочет доплыть сама. Но справится ли? Так или иначе, это меняет дело. Раз Кики настроена решительно, мы сможем взять Джека с собой. Но ведь она еще слишком мала. А если с ней что-то случится?
– Ты храбрая, – говорю я ей. – Очень храбрая.
Она коротко улыбается, встает и отряхивает колени от песка.
– Купер может лечь сверху на Джека. А я поплыву рядом с тобой, мамочка.
Мне незачем спрашивать Кики, уверена ли она. Незачем указывать ей, как поступить. Я воспитала сильную, решительную, способную дочь. И сейчас она показывает мне все свои лучшие качества. Гордо прошествовав мимо, Кики заходит в «Барк», а я стою и молча смотрю ей вслед.
Сейчас
19:30
Я хочу оставить им знак на память. Грубый и оскорбительный: трусы с пятнами крови, кучку дерьма на кафеле, разгромленный дом и выпотрошенный холодильник, заляпанные пол, стены и диван. Ах, как хочется все тут уничтожить! Такое со мной впервые. Никогда не чувствовала себя настолько злой, мстительной и расчетливой. Желание стереть с лица земли этот остров и все, что он собой символизирует, затмевает любые мысли. Ненависть к этому клочку земли, его обитателям и человеку, который даже бывшим мужем зваться не достоин, кипит, обжигая меня изнутри.
К двери приближается Марьям, задыхаясь и обливаясь потом, и машет рукой, подзывая меня к себе. Я закрываю глаза и кладу лоскуты на стол. Ну что опять не так? Что может быть серьезнее, чем наш побег, чем то, что пришлось пережить Джеку? Я велю Кики держать ухо востро и запереть дверь, пока Купер сидит перед телевизором и жует булку с шоколадной пастой. Покинув «Барк», торопливо шагаю по песку к настилу, следуя за Марьям. Она настойчиво просит меня не шуметь, а я то и дело поглядываю на пирс. Джек по-прежнему там, лежит, скрючившись, на деревянных досках. Если дело не в нем, то в ком? В ее подруге Сити? А вдруг то, что она хочет мне показать, помешает осуществить наш план? Мы так близки к побегу, что даже больно думать о неудаче. Живот снова ноет. Я крепко его держу, пытаясь поспеть за Марьям. То шагаю, как спортсменка, то перехожу на бег. А поднявшись на вершину холма, замираю, услышав громкие, раскатистые голоса, резкие и агрессивные. Один из них узнаю сразу – дерзкий, надменный, властный. Затащив Марьям в заросли папоротников, осторожно выглядываю и щурюсь, не веря своим глазам.
Матео здесь. Тычет пушкой в голову Чарльза. Мой муж стоит перед ним на коленях, лицом в пол. По белому кафелю, прямо под его физиономией, растеклись лужицы крови. Матео здесь. Он нашел нас. Прибыл так тихо, что никто и не заметил. Я поджимаю пальцы ног. Сейчас он застрелит Чарльза. А потом придет за мной. За мной и моими детьми. Я знала, что нельзя доверять мужчинам. Но Брэда и Уоллеса тоже приставили лицом к стене, заставив сложить руки на затылке. За каждым из них, уткнув дуло пистолета в спину, стоит человек Матео. Пожилая горничная тоже на коленях, голова опущена, руки за спиной. Она тихо плачет, отчего плечи у нее трясутся. Как, черт возьми, Матео удалось найти нас? Я облизываю засохшие губы.
– Ты воруешь у меня наркотики, – кричит он, брызжа слюной. – И прячешь их здесь! Думал, можешь меня надуть?
– Я не…
– Заткни пасть. – Матео пинает Чарльза по ребрам, взводит курок и снова приставляет пистолет к голове моего мужа. – Ты начал воровать спустя всего три месяца после того, как я тебя нанял. Посылки нужно было везти мне. А ты со своими ублюдками решил их перепрятать. Заныкал товар здесь, а когда мою жену застрелили, дал деру. Ты предал меня. А знаешь, что бывает с теми, кто меня кидает? Они исчезают. Бум – и нету.
Он говорит о бывшем начальнике своей охраны и Ариэлле. А как насчет женщин? Может, этот остров служит Матео перевалочным пунктом?
– Я ее не убивал, – лепечет Чарльз. – И не хотел, чтобы ты считал меня предателем.
Матео смеется, и его головорезы дружно хихикают. Пистолет, приставленный к голове Чарльза, дрожит.
– Я знаю, что ты ее не убивал, тупой осел! – Матео наклоняется к лицу Чарльза. – Ее убил я.
У меня перехватывает дыхание. Я ведь была уверена, что это дело рук Чарльза. А муж действительно пытался сбежать от Матео.
– Она натравила на меня твою жену. Велела за мной шпионить. Хотела меня сдать. Где она? Где твоя жена? – Матео отворачивается, и на секунду мне кажется, что он смотрит прямо на меня, на нас с Марьям, сидящих в зарослях, затаив дыхание. Значит, он приехал за мной. За мной и моими детьми.
– Мы… высадили ее и детей в Брисбене, – мямлит Чарльз, уткнувшись лицом в кафель. Он что, пытается нас защитить? Ушам своим не верю. Лицо у меня мучительно кривится. – От них было слишком много шума.
– Тут ты прав. Любопытная, лживая, вездесущая сука! Впрочем, я тебе не верю. – Он сильнее вдавливает пистолет в голову Чарльза, из которой сочится кровь. – А знаешь почему? Мы следили за тобой с того самого дня, как ты сбежал. И в Брисбен вы не заходили.
– Кофс-Харбор. Мы делали там остановку…
– Мы найдем ее. – Матео кивает своим людям.
И это все, что мне нужно знать. Он приехал сюда за мной и моим мужем. Убил родную жену, а Чарльз непричастен к смерти Ариэллы. Я хватаю Марьям за руку и бегу по настилу. Сердце бьется так громко, что я слышу его стук в ушах. Кажется, еще чуть-чуть – и упаду в обморок. Трясу головой, моргаю, из глаз льются теплые слезы. Шепотом прошу Марьям привести Сити и Акмаля, захватив лоскуты и рюкзак. Матео приехал за мной и моими детьми, он убьет нас, как убил Ариэллу. Надо убираться отсюда как можно скорее. Прямо сейчас.
Сейчас
19:48
Все готово. Пижамы на столе. Я подзываю Купера. Он нагибается, чтобы поднять с пола свою тарелку, но я прошу оставить ее там. Дрожащими пальцами помогаю ему надеть пижаму, мягкую и теплую, разрисованную планетами и ракетами. Сын показывает на лежащие рядом лоскуты:
– Что это, мамочка?
Я застегиваю ему пижаму поверх еще одной рубашки с длинным рукавом и поджимаю губы. Объяснить будет непросто.
– Куп, мы не ляжем сегодня спать, – признаюсь я и, приподняв его ножку, натягиваю на нее носок.
Кики тоже надевает пижаму. Девчачья, розовая и пушистая, как пачка балерины, скоро она насквозь промокнет, пропитавшись морской водой. Я прошу дочь поспешить. Мне не хватило времени подготовиться, и я не знаю, что ответить сыну, когда тот спрашивает, куда мы едем. Просто качаю головой и чувствую, как к глазам подступают слезы. Маленькая теплая ладошка Купа гладит меня по голове. А я закрываю лицо руками и позволяю себе всплакнуть, увидев, что Кики снова спешит мне на помощь. Чувство вины разрывает сердце на части.
– Сегодня здесь случилось кое-что нехорошее, Купер, – говорит моя дочь.
– Злой дядя? – спрашивает ее брат. – Я слышал, как он кричал на маму.
– На этом острове много злых людей, Куп, – отвечает Кики.
Он перестает меня гладить.
– А Джек и папа?
– Джек хороший, – говорю я, вытирая слезы. – Но Кикс права. Эти люди меня пугают, и я немного беспокоюсь. Лодки у нас нет. Помнишь остров напротив?
Он кивает. Его пухлые щечки измазаны шоколадом.
– Нам надо до него добраться.
Купер хихикает и чуть не падает, пока я натягиваю ему второй носок.
– Как? Доплыть?
Я не смеюсь, но киваю, не в силах на него смотреть. Нет страшнее зрелища, чем до смерти напуганный ребенок.
– Ты прав. Мы туда поплывем.
– Хватит шутить, мам.
– А я и не шучу, Куп.
– Будет весело, – уверяет Кики.
– Нет! – кричит сын, отталкивая мою руку. – Ты все врешь!
Наконец я поворачиваюсь к сыну. И по его взгляду понимаю: он отчаянно пытается прочесть правду у меня на лице. Но не может, и глаза его тускнеют.