Близнецы, курирующие медведей, уже дважды были в ремонте. Но это того стоило. Шахта за эту неделю принесла нам больше скайкрафта, чем наша маленькая пещерка возле станции за все время ее существования. Не иначе как читерами Роберт теперь ЧИЛАБ не называл. И только и пытался продумать больше схем и вариантов, как побольше и побыстрее успеть вывезти с той стороны Разлома. То, что халява не будет длиться вечно, было понятно. И не только со стороны местных монстров.
И Чайнасектор активировался — в новостях постоянно мелькали сюжеты про их разведотряды. Еще фоггеров стали чаще замечать у Разлома — опять же очень далеко от «Приюта», но все же. И «Северкрафт» явно что-то задумал, отправив куда-то Самсона с большим отрядом. Правда, не в наших краях, а со стороны своей шахты. Про наши края Абрамов тоже пытался аккуратно вести переговоры, но пока без особых результатов. Роберт первый уперся, явно желавший навязать отцу конкуренцию. И выставлял какие-то безумные требования за проход через портал.
Тут главное — не передавить. Поймать момент, когда сотрудничество станет нам максимально выгодно (когда мы сами уже не вытянем), но до того, как все смогут сделать что-то без нас. Разлом — огромен, пресечь его сложно, но невозможно. А что за ним мы и сами толком не знаем — портал нас явно перенес за первые препятствия и возможные баррикады. Искорка постепенно облетала округу, и то, что появлялось на карте, это подтверждало. Каменный бурелом из монстров и аномалий, где пешим ходом мы бы годик-другой убили бы.
Ну, потому, собственно, и читеры!
А еще у нас есть орнитоптер!
Я за восемь заходов вывез добытый скайкрафт на тридцать седьмую. Планировал за один, но стоило вывести погрузчики за охранный периметр, как небо почернело от летунов-гибридов. А сканер запестрил не хуже новогодней гирлянды — я даже представить себе не мог, что в горах (в норах и складках местности) столько органики прячется. И либо караван нужно было охранять всеми силами, либо разделять и уповать на скорость.
Я выбрал второй вариант и до вечера гонял за собой хвост из монстров. Менял маршруты и подрезал его, выбивая самых шустрых, но к следующему заходу они как намагниченные набирались снова.
В итоге рассвет встречал на крыше «Тридцать седьмой». Полночи готовился, советовался с Николаичем и прокачивал механику. Делал апгрейд уже существующим крабам и создавал «Метеозонды». Николаич с Эбби их улучшали, оборудуя камерами и типовыми сканерами, чтобы потом патрули раскидали их по всем нашим секторам.
Когда уже девать их было некуда, приступил к орнитоптеру. Процесс переноса объекта в разряд навыков был уже понятен и проблем никаких не вызвал. Просто был раз в десять дольше, чем с байком. И по затратам скайкрафта превзошел все мои ожидания. Пригодилось все, что я привез, а потом и все запасы, которые были на станции. Пришлось выложить даже неприкосновенный запас, нужный Ориджу для регенерации. Причем не только у меня, но и у всех Ориджиналов на станции.
Никто не возмущался, а Руперт так вообще выскреб все свои заначки. Все понимали, что будет компенсация, плюс всем было интересно.
В итоге проснулся я поздно, но в синхронизацию шагнул уже «заряженный».
Добро пожаловать в центр управления «Буревестника»
Там за Разломом любят нас и ждут!
А кто не любит, тому…
Я активировал орнитоптер и поднялся над Медвежьегорском. Заприметил любимого соседа, затаскивающего в ногу свой обед. Мерзкого вида сороконожку с панцирем, соизмеримым с рейсовым автобусом. И широкой рваной раной, идущей через треть хитиновых пластин. М-да, прямо не рог на бороде, а хирургическая крупнокалиберная открывашка. Я помахал крыльями орнитоптера и пролетел прямо над задранным вверх рогом. Только поднялся повыше от греха подальше — у него дура на уровне четвертого этажа где-то заканчивалась, я же поднялся на уровень крыш девятиэтажек.
Я отметил, откуда тянулся след сороконожки, передал данные Дженерикам и полетел дальше. Встретил несколько летунов-гибридов, но со мной связываться они не стали. Будем верить, что аргумент в виде пулемета подействовал, а не очередные разведчики здесь шастали.
Спокойно долетел на шахты и покружил по округе, выискивая слишком активные скопления монстров. А заодно пытаясь отработать управление. Что-то было не то. Взлет, спуск и любые маневры происходили словно через сопротивление. Все время казалось, что я в какой-то зоне турбулентности нахожусь. В которой не только потряхивает, но будто и потоки воздуха встречают птичку, как гололед нешипованную резину. Понятно, что я в воздухе, и ассоциация странная, но избавиться я от нее не мог. Орнитоптер подтормаживал, откликаясь на управление. Все время норовил сменить курс — по чуть-чуть. Опять же как машина, если на плюс-минус ровной дороге руль бросить. В общем, лететь было «скользко». С опаской и в напряжение — казалось, что чуть отпустишь руль, так она сразу же рухнет.
Системы засекли невнятно излучение, когда я пролетал над черепами, но через километра два оно исчезло. Видимо, только для того, чтобы вернуться еще через десять километров. Потом пропасть и снова вернуться. И так каждые десять-пятнадцать километров.
Часа два я летел над снежной пустыней. Просто белое полотно, где лишь изредка мелькали маркеры невидимых монстров. Если бы не потоки излучений, бьющих из земли квадратно-гнездовым способом, я спокойно мог бы перепутать, где перед, а где зад в этой пустыни. Излучения били с земли, поднимаясь до высоты в пару километров — я видел бледные оттенки в «ведьмачьем» зрении. Правда, без какой-то логики и цели — либо я не смог ее понять, как и определить источник. Что-то плотное под снегом. Возможно, отдельные глыбы того самого чудесного известняка. Скайкрафта пока не было, фоггеров: ни живых, ни мертвых тоже.
Скукотень! А расслабляться было нельзя. Однообразный пейзаж утомлял и клонил в сон. Я выкручивал кратность визора, то впритык пытаясь рассмотреть снежные завихрения под аномальным излучением, то расширяя до полной панорамы. Поднялся выше — почти на максимум возможностей орнитоптера (неожиданно в три, а то и в четыре раза меньше, чем на той стороне Разлома), но разглядел только черную ниточку где-то там далеко на горизонте.
Система сразу же завопила о критической температуре, а орнитоптер в управлении стал каким-то деревянным. Возможно, даже на пару секунд вообще потерял управление. Рухнул вниз, выкручивая перед глазами белое поле, и обмигался предупреждающими надписями. Пролетел так метров двести, получил от меня заряд энергии для согрева и выровнялся. Вот только управление не вернулось — так, на уровне планера. Только вниз и в сторону.
И нормально полетел он уже только на уровне метров ста пятидесяти. А прямо так, как нужно (после того, как я привык к воздушному «гололеду») и того ниже. А стоило зацепить излучение с земли, так сразу же опять начинались проблемы.
— Короче, так себе полетные условия в этих широтах, — обратился я к Искорке, когда мы перелопатили все логи, оценивая предел возможностей птички.
«Автопилот даже не пытайся включать, — сказал дрон, обновляя карту, на которой отдельными всполохами мелькали столбы аномалий. — Излучения не стабильны, блуждают по периметру, и я не могу просчитать их логику».
Решили спуститься и хотя бы раскопать источник. Приземляться не стали — я завис в метре от снега и десантировался в растревоженную крыльями снежную завесу. Деактивировал орнитоптер, который в отличие от пониженной высоты полета, энергию, наоборот, расходовал за двоих. А за условной за пазухой хоть подзарядится быстрее.
Просканировал участок с видимым шлейфом излучения. Круглый столб радиусом чуть менее пятнадцати метров. Будто бы какое-то испарение поднимается с земли, только не растворяется в воздухе, а закручивается в очень медленный смерч и вливается в облака.
Когда я подошел поближе, буквально руку осталось протянуть, чтобы потрогать колышущийся воздух, по телу Ориджа пробежали искорки. И передались через синхронизацию в виде ледяного моросящего дождика. Тропический душ, не тот, что из шланга на даче в разгар лета, а такой мелкий и ледяной, как во время шторма.
Запустил внутрь свои универсальные тестеры. Первым — скайкрафтовый болт на оценку коррозии или прочие токсичной среды. Потом «Метку» — для оценки контакта и потери связи. Третьим тестером надо бы какую-нибудь органику запускать. Но рапторы и медведи не компактны, а чибзика мне Эбби с собой не дала. Да и сам он, похоже, уже отвык от Мерзлоты — даже линять начал, став более пушистым и мягким.
Ладно, я бы все равно им рисковать не стал. По первым двум тестам выходило, что аномалия сбивает координаты. Метка мигнула на карте и отобразилась в паре километрах от нас. Но контроль был — я легко смог вернуть ее обратно, и, покинув зону аномалии, она тут же вернула и нужные координаты.
Я махнул рукой, зачерпнув несколько снежинок, пропитанных излучением, и почувствовал напряжение. Будто руку не через воздух провел, а через плотный соленый раствор. Шагнул вперед и, балансируя на краю излучения, тяжело присел. Медленно, будто с задержкой активировал клинок и начал раскапывать снег. Аккуратненько, словно мину пытаюсь найти и обезвредить.
Смахнул снег, сковырнул ледяную корку и снова закопался в нечто, похожее на серый пепел. Или перемороженные снежинки, который раз десять то размораживали, то замораживали, каждый раз понижая температуру. У меня в морозилке такая стружка иногда на стенках появлялась.
На глубине десяти сантиметров показалось что-то красно-бордовое. С блестящей поверхностью, напоминающей эпоксидную смолу. Сочную и глубокую — я раскопал небольшую лунку и всмотрелся в прозрачную поверхность. Красиво и даже слегка гипнотизировало. Чем больше я смотрел, тем больше деталей подмечал. Взгляд словно проваливался вглубь, как в прорубь, в котором постепенно появлялась какая-то жизнь. Мелкие частички — не то пузырьки воздуха, не то какие-то белесые бактерии. Что-то двигалось, крутилось, делилось, слипалось — и это этого движения едва считывались микроскопические заряды энергии. Они проходили сквозь гладкую поверхность и закручивались, формируя общий поток излучения.