Она дождалась лифта, освободившегося после Павла, и спустилась вниз. Потом побежала к другому подъезду, мельком взглянув на Валерика. И там, в другом подъезде, снова села в лифт, чтобы подняться на самый верх.
На последнем этаже из окна уже была видна эта «скорая». Непонятно, зачем Паше надо было лезть куда-то наверх совсем не там… Возможно, он решил забраться на чердак? Или на крышу?…
На крыше Павел ползком добрался до самого края возле водостока и посмотрел вниз. Точно, стоит возле подъезда соседнего дома «скорая», возле нее шофер сидит на лавочке, читает газету. Молодой фельдшер разговаривает с юной медсестрой. Идиллия! На которую никто не обращает внимания, кроме тех, кто знает, сколько уже они тут стоят. Место, вообще говоря, подходящее. Получив команду, можно быстро подъехать к месту, где человеку внезапно стало нехорошо. И загрузить в машину. А там – Московская область большая. Найдут по весне скелет. Впрочем, это пока все фантазии. Хотя похоже на правду. Если связать длительное пребывание на одном месте этого сынка гримерши со столь же длительным пребыванием совсем рядом бригады «скорой помощи». А в это время кто-нибудь на мостовой корчится, истекая кровью, сбитый машиной…
Павел приподнялся на локти, повел прицелом по соседним крышам. Если там его подстерегают, то будут смотреть вниз, ожидая сигнала.
Кто им его подаст? Наверное, все тот же мальчик, бедный влюбленный. А больше, похоже, некому. И тут же заведут мотор «скорой».
Неплохо придумано, честно говоря. Во всяком случае, в нем погиб настоящий киллер. Мог бы зарабатывать… Однако кто это там прячется?
Да нет, какой-то пацан лезет сам не зная куда… Под прицел снайперской винтовки. Что он там забыл? Но лучше поставим вопрос по-другому. Кто его оттуда шуганул? Вот парнишка побежал, хватаясь за вентиляционные трубы и оглядываясь назад. Потом пригнулся, стал пробираться на карачках к чердачному окну.
Павел резко повел прицелом назад, туда, куда оглядывался пацан.
Что– то там сверкнуло. Ну да, он неправильно выбрал позицию… Тот, если он есть, наблюдает не за подъездом. Когда ему подадут знак, он будет ждать выхода объекта на мостовую со двора. Все правильно. Пока все правильно.
Человеку станет плохо именно на тротуаре, куда удобно вовремя подать машину. Значит, снайпер должен хорошо видеть воздыхателя Аллы, не зря тот надел по такому случаю броскую куртку. И тот подаст знак…
Павел осторожно переполз на другое место, спрятался за вентиляционную трубу. Так и есть. Вот он, весь в черном, винтовка, рация, все при нем… Кстати, винтовка-то краденая. Вон они, засечки… А что он собирается изречь, приложив рацию к губам? Наверное, чтобы приняли того парнишку, который его засек. А если тот живет где-то близко и ему не нужно спускаться во двор? Впрочем, сейчас им не до мальчишки. Они ждут появления его, Павла. Если это они. Если не ждут кого-то другого. В принципе все может быть. Даже то, что в этом же доме, в этом же подъезде проживает какой-нибудь крутой мен, которого велено убрать… Вот только присутствие бедного влюбленного отметает этот вариант. Но подумать о нем было обязательно. Вдруг замочишь не своего убийцу, а чужого? Потом ведь будешь ночи не спать! А винтовка, из которой хотят убить ее хозяина? Павел плотнее приложился к прикладу. Присмотрелся в прицел.
Крупные, грубые черты лица. Самое место среди наемных убийц. Он, Павел, не наемник. Это, конечно, тешит совесть и остатки нравственных принципов, если таковые еще остались.
Ему, Павлу, ведь тоже нет обратной дороги. Вон сколько уже нащелкал. За своих мальчишек, которые ему верили, когда он учил их убивать, чтобы самим выжить. Но кому это докажешь? Кто это будет выслушивать? Алла. Еще кто? Отец озабочен другим. Дачей и сохранением честного имени Тягуновых. Верно служили отечеству, исподтишка, из-за угла никого не убивали. Но не на дуэль же вызывать этих сволочей! Сегодня дуэли не приняты. А даже если бы были приняты? Сослались бы на свою загруженность государственными заботами. Или прислали вместо себя заместителя. Или попросили бы позвонить через недельку. Потом через две…
Выстрелить в упор? До следующего уже не доберешься. Не успеешь. Обложили себя телохранителями – не приблизишься. Только и остается – уподобиться тому, на соседней, через двор, крыше. А чем он, Павел, в эту минуту лучше его?
Окликнуть, устроить перестрелку через двор? Значит, сменить правила игры. А в любой игре только одно правило. Не забиваешь ты – забивают тебе. Не убиваешь ты – убивают тебя.
Павел задержал дыхание. Ну же, хоть посмотри мне в лицо! Ты ведь привык убивать безнаказанно. Ты полагаешь себя бессмертным…
И тот, на крыше, будто внял его просьбе, приподнял голову. Окинул скучающим взглядом окрестности. Отвлекся от ленивых предположений, куда поедет в следующий раз оттягиваться за счет фирмы, которая его наняла. Дурак ты! Только мы с тобой умеем это делать! Нам бы в паре работать – цены не было! Щелкать, как на счетах, тех, кто платит тебе гонорары. Наверняка слишком большие, чтобы оставить тебя в живых, когда придет время.
Скука на лице киллера сменилась растерянностью и застыла, как маска, когда на его лбу будто вспыхнул красный цветок… Он ткнулся носом в крышу, его руки судорожно подтянулись к голове и замерли. Между пальцев текла кровь. Немного крови. Но достаточно, чтобы ее заметить.
Павел быстро спустился с крыши. Аллы не было дома. Присев к столу, он стал быстро есть, буквально поглощать все, что она принесла. Когда она вошла и остановилась в дверях, прислонив голову к косяку, он сидел и ел. Она беззвучно заплакала. Сначала от радости, что он жив, что снова его видит. Потом от понимания, что все это временно – он скоро исчезнет. Она только что видела этих, со «скорой», которые никуда не торопились. И теперь смотрела на мужа, жадно, как когда-то после учений, поглощающего еду, и чувствовала, как они оба беззащитны в этом мире.
– Собирай вещи, – сказал он. – Будем уходить. Найди телефон Турецкого… Он у тебя с собой? И побыстрее. Пойдешь позади меня. Метрах в двадцати, не ближе. Словом, твой хахаль должен сначала увидеть меня и только потом тебя. Проследи за его поведением. Что смотришь? Все, говорю, мы отсюда съезжаем…
Павел быстро написал записку хозяину и оставил деньги. Из тех, что привезла ему Алла.
Она шла позади Павла, следя за Валериком. Тот сначала всполошился, когда мимо него почти бегом пробежал объект его наблюдения, потом сорвал с шеи ярко-оранжевое кашне, которое она ему когда-то подарила. Кому-то помахал им. И только потом встретился с ней взглядом.
Алла прошла мимо, не глядя на него, стоявшего возле грибка, и Валерик не осмелился ее окликнуть. Он только испуганно смотрел ей вслед, вжав голову в плечи. Вот-вот что-то случится… Его сейчас схватят, убьют или арестуют… Подробностей он не знал. И только одно он заметил: врачи «скорой» вскочили, заняли свои места в машине, потом взревел мотор, но машина так и осталась стоять на месте.
Пересекая проходные дворы, которые он заранее изучил, Павел наконец вывел ее, едва за ним поспевавшую, на угол широкой, с большим движением улицы. Оглянувшись, зашел в ближайшую будку телефона-автомата, рывком снял трубку.
– Номер телефона! – сказал он нетерпеливо.
– Может, не надо… – поежилась она. – Все-таки он тебя ищет.
– Каждая минута дорога! – Он яростно сверкнул глазами. – Где он у тебя записан?
– Я и так помню, – сказала она и, побледнев, продиктовала номер.
Бумаги, привезенные Володей, были настолько интересны, что Костя «забыл» ознакомить меня с распоряжением о передаче дела в ФСБ. Документов был целый ворох. Женя прятала их в заброшенном колодце, и потому они отсырели, слиплись. Не спас даже целлофановый мешок, в котором они находились.
Слава шевелил губами, разглядывая и аккуратно разглаживая листы. Володя вздыхал и присвистывал, качая головой. Мы с Костей время от времени вздыхали. Костя за эти полтора часа побледнел и осунулся. Лара неутомимо готовила нам то чай, то кофе. Испуганно смотрела на нас, не говоря ни слова.
Она уже знала о моем отстранении.
Когда раздался этот звонок, я подумал, что следовало бы запереться и отключить все телефоны, пока все не изучим. Никого не впускать и не выпускать. Ни на что не откликаться – на землетрясения, пожары и революции, – пока не поймем, что попало к нам в руки.
Но я все– таки снял трубку.
– Это я, Тягунов, – послышался хрипловатый голос. – Я знаю, что вы меня ищете…
Я показал Славе на дверь, потом на трубку, которую держал в руке.
– Это он, – сказал я шепотом. – Только быстро.
Слава метнулся к двери. Сейчас позвонит своим, чтобы засекли.
– Только не вздумайте меня пеленговать, – сказал Тягунов. – Иначе разговора не будет. А то, что я вам скажу, важнее моей головы.
Слава, по-видимому, это услышал и застыл в дверях, глядя на меня. Я пожал плечами, показав глазами на трубку. Черт его знает! Ситуация – как тогда в театре. Поймаешь одно, упустишь другое.
Поди знай, что важнее… Если совру, поймет по голосу. С ним лучше разговаривать начистоту.
– О'кей! – сказал я. – Договорились. Но как только мне станет неинтересно, обязательно вас засечем. Поэтому говорите по существу и коротко.
– Я не убивал журналистку Клейменову, – сказал он. – И Сергея Горюнова тоже. Мою винтовку украли. И воспользовались ею.
– У вас должна остаться еще одна, – сказал я.
– Да, и только что я убил из нее киллера, собиравшегося подстрелить меня. Убил из этой самой винтовки. Он остался там, на крыше.
Костя и Слава прильнули к параллельному аппарату.
– Адрес… – одними губами произнес Слава.
– Вам лучше опередить его хозяев и удостовериться самим, – сказал Тягунов. – Там рядом отделение милиции, номер девяносто три. Немедленно позвоните, пусть оцепят дом сорок три, строение два.
Я кивал, записывая адрес.
– Подождите, сейчас позвоню, – сказал я, – по другому телефону. Не бойтесь, вас пока засекать не будем.