охом, во внутрь вливается золотистый поток, который идет от носа вниз, в точку на три пальца ниже пупка и собирается там в мягкое теплое облако. Есть только вдох и выдох, и больше нет ничего. В какой-то момент, я полностью растворился в дыхании, чувствуя совершенный покой и умиротворение.
Прошло чуть больше двух часов, и я внутри себя почувствовал, что пора. Открыл глаза и встал, ощущая как затекло тело, от долгой неподвижной позы. Сделав небольшую разминку, я восстановил кровообращение, переоделся в синий спортивный костюм, крепко зашнуровал осенние ботинки с жесткой подошвой, взял в руку заранее приготовленные дубинки, завернутые в газету «Советская Россия» и вышел из дома. Время уже подходило к обеду, по улицам туда-сюда фланировали стайки мальчишек и девчонок. Спешили куда то куда то взрослые, благообразные бабушки, сидели на скамеечках и лузгая семечки, дружно перемывали косточки своим знакомым. Сейчас ведь не показывают бесконечные мыльные оперы по телеку, поэтому бабулям кроме как посплетничать на скамеечке и заняться то не чем. Я прекрасно знал, где сейчас должен быть Толян вместе со своей гоп компанией. У них есть обычное место сборища — за дальними гаражами, рядом с промзоной. Толян и его команда, там проводят почти все свободное время, в теплое время года. В холодное они сидят в гараже, отца Ржавого в обществе старого ржавого Запорожца. Прямо каламбур вышел У Ржавого и гараж ржавый и «Запорожец» тоже ржавый. Сам отец Ржавого, там почти не бывает, потому как беспросветно бухает в любое время года и наверное даже забыл что у него есть гараж и машина внутри.
Так и оказалось, компания из четверых парней и двух девчонок сидела за гаражами на ободранных от утеплителя трубах отопления и пустых деревянных ящиках. Перед ними, на двух застеленных старыми газетами ящиках, стояли трехлитровый баллон с пивом, уже пустой на большую половину и пара прилично начатых бутылок водки. Рядом лежала просто наломанная кусками одесская колбаса, открытая полупустая банка кабачковой икры и разломанные руками крупные куски черного хлеба. Парни были все те же: Толян, Шило и Ржавый, плюс еще какой-то незнакомый мне толстяк, с жирными сальными волосами и крупными угрями на лице. Девочки были тоже мне не знакомы, явно не местные. По виду, типичные дворовые шалавы, перемазанные косметикой до неузнаваемости и уже немного пьяненькие. Веселье уже было в самом разгаре, от ящиков слышалось противное визгливое хихиканье девочек и хриплый голос Толика, который, с граненным стаканом в руке, рассказывал им какую то увлекательную историю.
— Штангист, какая встреча! — дурашливо заблажил, увидев меня Толян — ты мне деньги принес, или пришел плакать, что не нашел? Только ты учти, я ведь не мать Тереза, и долги не прощаю.
— Нет Толик, денег я тебе не принес, и не принесу вовсе. Я тебе вообще ничего не должен — твердо сказал я, остановившись в трех метрах от сидящей компании.
— Чего ты там прогавкал пес шелудивый? Иди ка сюда поближе, а то я не расслышал. Иди, иди. Не бойся. Я тебя сразу бить не буду.
— А ты, Толик, сам ко мне подойди, небось ноги не отсохнут — не двинулся с места я.
Толик, даже открыл рот от моей наглости, потом быстро опомнился и толкнул сидящего рядом Ржавого в плечо.
— А ну-ка притащи ко мне этого козла Ржавый, прямо за шкирман хватай его, и волоки сюда.
Ржавый лениво встал с места, обошел сидящую на ящике боком девчонку начесом на голове, и вразвалочку отправился ко мне.
— Ну ты фуцель гнойный, бык тряпичный, конь педальный… — заводя себя начал он, но закончить так и не успел.
Газетный сверток, с завернутыми внутри ножками от стула, звонко врезался ему в черепушку. Раздался громкий совместный треск от соприкосновения свертка с его головой и от удара ножек внутри свертка между собой. Потом еще и еще. Удары шли прямо как на тренировке, гулко и четко ложась в цель. Ржавый, закатив глаза, неловко завалился на усыпанную мусором и старыми окурками землю, а я быстро разорвал бумагу и ловко продел кисти в веревочные петли дубинок. К этому моменту, рычащий от бешенства Толик, опрокинув ящик с пивом и продуктами, уже неотвратимо, подобно груженному самосвалу, летел на меня. Он был килограмм на двадцать тяжелее и неизмеримо сильнее меня. Если бы я, остался стоять на месте, он бы просто снес мою тощую тушку, и не какие дубинки не помогли бы мне. Но я ушел с линии атаки, и вдогонку, обрушил на него град ударов палками с обеих рук. Треск от ударов по голове, по рукам по коленям, и по корпусу слился в единую мелодию разрушения. Я начал выплясывать вокруг него, продолжая бить и бить. Не знаю, сколько точно раз я его ударил, но Толян, вскоре упал, воя от боли и закрывая голову руками. Я так же услышал истошные вопли удирающих куда-то в сторону шалав — Помогите!! Убивают!! Милиция!! — звон бьющейся бутылки, и почти сразу, почувствовал резкую обжигающую боль в плече. Шило, улучив момент, подкрался и полоснул меня сбоку получившейся из бутылки водки розочкой. Теперь, он шустро размахивал ею передо мной, выписывая замысловатые восьмерки и пугая, что вот-вот кинется вперед. Я сосредоточил все свое внимание на этом тощем засранце. В этот момент в другой бок мне влетел ящик, который кинул в меня толстяк, и меня откинуло в сторону, прямо под косой удар розочкой. На моем предплечье, сквозь прорезанную острым стеклом мастерку, проступила кровь. Шило довольно ухмыльнулся, и собираясь полоснуть меня еще, отвел руку чуть назад для нового удара. Я тут же хлестнул по ней с правой руки палкой, выбивая розочку, а левой палкой мощно засадил ему по голове. Потом сразу же ушел в бок, чтобы держать в поле зрения толстяка, который подняв с земли второй ящик, размахивал им как пропеллером, пытаясь повторить свой успех. Я, сместился еще в бок, и отгородился лежащим на земле Толиком от толстяка и от Шила, по пути крепко приложив Толику ногой пыром по голове, чтобы тот не вздумал подняться и пополнить ряды моих противников. Шило, однако, уже потерял былой энтузиазм и с гримасой боли на лице, баюкал свою правую руку. Я попал ему палкой прямо по кисти там, где мелкие косточки, и ему сейчас было очень больно. По его лицу из рассеченного лба сильно текла кровь. По ходу, этот мелкий гаденыш пока не боец. Прыжком перескочив через Толика, я кинулся на оставшегося опасным для меня толстяка, пытаясь нанести ему удары палками по голове. Тот неожиданно резво, для своей комплекции, вскинул ящик, успешно принимая сыпавшиеся удары на него, и тем самым, открыл мне свой низ. Я тут же воспользовался этим промахом, и безжалостно пробил пенальти правой ногой ему в самую душу. В мужскую ранимую и хрупкую душу. Толстяк выпустил из рук ящик, и схватившись за пах обеими руками, стал с воем кататься по земле. Надеюсь, у него там все хорошо, и он не станет боровом, а будет таким же бодрым и подвижным хряком, каковым показал себя еще несколько секунд назад. Я быстро развернулся к Шилу, намереваясь продолжить уже с ним, но тот только испуганно шарахнулся от меня в сторону. Ржавый уже сидел на земле, очумело мотая головой, и пока был тоже не опасен. Тогда я, выпустив левой рукой дубинку, которая тут же повисла на петле, присел и рывком за волосы поднял голову Толяна, лежащего на земле. Уперев ему конец другой дубинки в кадык, я немного надавил и устрашающе прошипел
— Я ведь тебе ничего не должен, да Толик?
— Да — тихо прохрипел он.
— Не слышу — я сильнее надавил ему на кадык
— Ты мне ничего не должен — во весь голос завыл Толик.
Откуда-то с боку послышалась трель милицейского свистка и крик.
— Хватай их! Вот они!
И почти сразу же второй, торжествующий
— Попался!
Крепкие мужские руки взяли меня за шиворот и мощно тряхнули. Я как щенок болтался в руках у мощного дядьки милиционера и благоразумно не трепыхался. Нафиг, нафиг. Власть это святое. Нас, всей компанией, бодро упаковали в два желтых милицейских уазика и отвезли в УВД по Промышленному району города Н-ска, как я узнал из таблички у дверей, когда меня проводили мимо. Там, впрочем, узнав сколько мне лет, меня промариновали совсем недолго. Пока суть да дело, медсестра, прямо в кабинете оперов, обработала и заклеила мне пластырем глубокие царапины на плече и предплечье, и сказала, чтобы я обязательно сегодня пошел в поликлинику и поставил уколы от столбняка. Мало ли что там было на этой бутылке, которой меня полоснули. Толика с компанией уже куда-то увели, а меня, как несовершеннолетнего, передали на руки инспектору по делам несовершеннолетних Рамазанову Руслану Харитоновичу. Это был крупный мужчина в немного помятом костюме в белой рубашки и красным галстуком с большим узлом. У него были большие волосатые руки с толстыми пальцами и умные черные глаза на широком круглом лице.
— Убегать не будешь? — поинтересовался он у меня, когда мы вместе выходили из отдела.
— Да куда мне деться то с подводной лодки? — со вздохом ответил я
— Ну да — хмыкнул Руслан Харитонович — деваться тебе и правду некуда. Все равно найдем, только потом хуже будет.
Мы вместе прошли с ним пару кварталов и вошли в обычный подъезд жилого дома, на первом этаже которого и располагалась инспекция по делам несовершеннолетних Промышленного района. Это была обычная двухкомнатная квартира со смежными комнатами. В первой комнате, оклеенной местами ободранными дешевыми обоями, прямо у окна, лицом к входящим стояли видавший виды письменный стол и стул с накинутым на его спинку кителем с капитанскими погонами. А с другой стороны комнаты, у стены находился ряд стареньких продавленных стульев и небольшой полированный шкаф с пыльными полками заполненными стопками старых газет и какими-то бумагами. Завершал картину висящий на стене портрет железного Феликса, мастерски написанный простым карандашом. Вторая комната была смежной с первой, но что там внутри, мне не было видно, так как дверь в комнату была закрыта. Руслан Харитонович сел за стол и пригласил меня, взяв стул, усаживаться с другой стороны. Я не стал чиниться и, переставив стул, сел на указанное место.