Я рванул следом, но немного опоздал, и тот уже уехал на лифте. Я слышал, как лифт, громыхая, идет вверх, значит Абрамыч еще едет. Мне, кровь из носу, нужно было определить, в какой квартире он живет, поэтому я тоже притопил с максимальной скоростью по лестнице наверх. Я так разогнался, что чуть не вылетел на лестничную площадку в тот момент, когда Абрамыч приехал туда на лифте. Это был седьмой этаж. Вовремя остановившись, я с лестницы слушал, как Кацман звенит на лестничной площадке ключами, а потом громко хлопает закрываемая металлическая дверь. Ну что же, этаж мне уже известен, попробую теперь определить квартиру. Я, стараясь сдерживать еще частившее после быстрого подъема дыхание, тихо скользнул на лестничную площадку и буквально на цыпочках пробежался по ней, пытаясь услышать шум за какой-то из дверей. Нужная мне дверь оказалась под номером 114. Я услышал, как клацает запираемый замок, и звякает накидываемая дверная цепочка. Все, что мне нужно, я здесь уже узнал. Поэтому, со спокойной совестью, я, уже никуда не спеша, пошел обратно в свою машину, ждать, пока Кацман соберется на вечернюю встречу.
Абрамыч снова появился во дворе без двадцати восемь. Он сел в машину на водительское сиденье и тронулся с места. Я, немного выждав, пристроился за ним. Абрамыч ехал по дворам очень аккуратно, скорость не превышал, вечером во дворах полно играющих детей и особо не разгонишься, даже если захочешь. Мне приходилось следить, чтобы не подобраться к нему слишком близко, но в то же время не дать ему слишком оторваться. Наконец, он вывернул со дворов на широкую дорогу и двинулся по направлению к центру. Я отпустил его метров на пятьдесят, чтобы не маячить рядом в зеркале заднего вида. Глянул на часы, судя по времени, мы уже должны быть где-то недалеко от места встречи. Но тут ветреная госпожа удача решила таки изменить мне. По ходу движения впереди, у тротуара, стоял желтый мотоцикл ГАИ с коляской. Сам гаишник стоял с полосатой палочкой рядом со своим железным конем и внимательно всматривался в проходящие мимо машины. Вот он пропустил Абрамыча, а я, подъезжая ближе, сделал морду кирпичом, и даже не смотрел на гаишника, чтобы не притянуть к себе его внимание. Не помогло, милиционер лениво махнул палочкой, давая мне однозначное указание прижаться к тротуару. «Вот же ж гад ползучий, ну что тебе стоило пропустить меня! Что я один на дороге что ли?» — с тоской подумал я. Не выдавая своей злости, я дисциплинированно включил поворотник и остановился чуть дальше его мотоцикла. Выскочив из машины, я пошел навстречу направляющемуся ко мне инспектору.
— Добрый вечер, товарищ сержант! — радостно улыбнулся я милиционеру, словно давно потерянному и вновь найденному брату.
— Добрый вечер. Сержант Арсентьев, предъявите ваши права и документы на машину. — Ответил он мне, не оценив моей открытой братской улыбки.
Гаишник был самым классическим — пузатым и красноносым, с плохо сидящей на нем серой формой. По всему видно, что он любит выпить и закусить не дурак тоже. Вот же не повезло мне нарваться на него в самый неподходящий момент. Но ничего не поделаешь, Абрамыча я уже упустил, теперь бы выйти из этой ситуации без сильных потерь. Я протянул гаишнику корочку техпаспорта на машину и рукописную доверенность от Быни. Тот внимательно изучил документы, а потом снова посмотрел на меня. В глазах у него уже отчетливо плескался огонек заинтересованности.
— А права где?
— Дома забыл, командир, но готов немедленно оплатить штраф за свою забывчивость. — Я преданно смотрел на него своими чистыми глазами, всем своим видом излучая раскаяние и горячее желание загладить свою вину.
— Штраф, говоришь? — Задумчиво протянул сержант и, посмотрев по сторонам, понизил голос. — Ну, и во сколько ты оцениваешь свою забывчивость?
— Так это, по тарифу, пятерка вроде, — сделал простецкое лицо я.
— По какому такому тарифу? — Недовольно пробурчал сержант, закрывая техпаспорт. — По такому тарифу я твою машину сейчас на штрафстоянку поставлю, а тебе за езду без прав вообще пятнадцать суток влепить можно.
— Так, товарищ сержант, пятнадцать суток, это же за повторную езду без прав только. А я сегодня в первый раз права дома забыл и сразу же вам попался. У меня с собой сейчас только червонец, может, мы на месте разойдемся, охота вам со мной возиться и протокол писать?
— Ладно, — немного подумав, кивнул сержант и вернул мне документы. — Положи незаметно штраф в техпаспорт и дай мне, я его оценю.
Я забрал у него документы и, сгоняв в машину, незаметно достал из кармана червонец, сложил его вдвое и положил в техпаспорт. Вернувшись обратно, я снова протянул корочку гаишнику. Тот открыл ее и отработанным движением ловко смахнул оттуда купюру. Потом, немного покрутив документ в руках, словно нехотя вернул его мне.
— У тебя права-то хоть есть вообще? — насмешливо спросил он меня напоследок.
— Есть, конечно, — легко соврал я, сделав очень честные глаза.
— А машина чья?
— Так, дядина, он дал мне ее на дачу сгонять, — не моргнув взглядом, снова соврал я.
— Ладно, езжай, давай, и не забывай про права больше, — разрешил он, теряя ко мне интерес.
Абрамыча я все же безнадежно потерял. Покрутившись немного по центру и не найдя его приметной машины, я решил вернуться к его дому и посмотреть, когда и с кем он вернется обратно.
Ожидание во дворе затянулось. Кацман вернулся ближе к десяти вечера. Причем, он был не один, а с пышнотелой крашеной блондинкой, по возрасту прилично за тридцать. Они под ручку продефилировали от машины к подъезду, на ходу оживленно переговариваясь и смеясь. В руках у Абрамыча был пакет, и, судя по тому, как он топорщился, там было и что выпить, и что закусить.
Видать, Кацман решил сбросить стресс от нашей дневной встречи самым приятным образом. Я проследил за тем, как они вошли в подъезд, а потом дождался момента, когда зажгутся окна на седьмом этаже. Больше сегодня мне здесь делать нечего. Все, что было можно, я уже узнал.
По дороге домой я напряженно думал о том, с кем же мог сегодня встречаться Кацман, которому нужно срочно как-то решить проблему со мной. Я в нашем утреннем разговоре нарочно назвал ему нереальную сумму выплаты. Десять тысяч неустойки на столь шатких основаниях — звучит как бред. Мне пока не нужны его деньги, и я пока не собираюсь их у него брать. Мне нужно было, чтобы он бросился за помощью. Если у него рыльце не в пушку, то он мог бы, например, обратиться к Вахо и пожаловаться на юного беспредельщика.
Вахо — как смотрящий за городом, которому Абрамыч сто процентов отстегивает долю, вмешался бы и послал бы бригаду разбора. Но Кацман предпочел связаться с кем-то со стороны, значит, он не хочет, чтобы Вахо узнал о моих претензиях. Возможно, Абрамыч опасается, что я могу наболтать лишнего, и тогда вопросики возникнут уже к нему. Если все же, это он навел на меня, то он должен знать о простреленных ногах исполнителей и о том, что мои угрозы реальны, и поэтому должен был предпринять какие-то ответные меры.
Вечером, после состоявшейся встречи, он позвал к себе бабу. С одной стороны, это может быть простым желанием расслабиться после трудного дня, а с другой стороны, эта баба будет его алиби, если со мной сегодня произойдет что-то не очень хорошее. А как это можно устроить? Да, очень просто. Допустим, Абрамыч знает мое местожительство и знает мой обычный график. Ничего сложного в этом нет. Местожительство он мог выяснить уже давно у Тимы. А график моей жизни до последнего времени был весьма рутинным и тоже вычисляется на раз-два. Примерно сейчас я должен возвращаться домой с ежедневной вечерней тренировки. А что, если меня уже кто-то ждет неподалеку от моего дома?
Конечно, это может быть паранойя, но все же. Кацман явно что-то предпринял. Про машину он ничего не знает. Про нее вообще никто не знает, кроме Быни и Михалыча, и я не собираюсь никого ставить о ней в известность. Про мою слежку он тоже не в курсе. Значит, по идее, он мог дать задание ребятам со стороны прихватить меня. Это наверняка можно сделать около моего дома, я всегда от остановки хожу пешком по одному и тому же маршруту. Время вечернее, людей на улицах почти нет, если что-то будет, это должно произойти в ближайшие три дня, если учитывать то время, что я дал Абрамычу. Значит, нужно подготовиться к возможной встрече с группой возмездия.
Я поставил Бынину машину в гараж и, не выходя из него, остановился в раздумьях. Сейчас самое время усилить свою ударную мощь. Ствол тут будет явно чересчур. Стрелять в городе, в жилых кварталах, где меня каждая собака знает, — это верный способ отправиться на зону. Думаю, что и противная сторона не станет использовать огнестрел, слишком это привлечет внимание. В Советском Союзе разборки с применением огнестрела — дело чрезвычайно редкое, и каждый такой случай попадает под особый контроль. Скорее всего, меня могут пырнуть ножом, это легко можно списать на обычный уличный грабеж. Покопавшись среди инструментов хозяина гаража, я достал оттуда небольшую фомку. Покрутил ее в руках, определяя размер, вес и удобство удержания в руке. Вроде бы самое то. Надев мастерку, я сунул фомку в спортивную сумку, так чтобы легко ее достать в случае необходимости.
Снарядившись подобным образом, я закрыл гараж и по большому кругу вышел к дальней автобусной остановке, чтобы приехать на автобусе уже на свою остановку. Когда я вышел из почти пустого автобуса, людей на улице совсем не было. Время приближалось к одиннадцати вечера, и все приличные люди нашего, не совсем благополучного района, уже давно сидели по домам.
Я шел от остановки вниз по темным улочкам частной застройки, внимательно сканируя перед собой местность. Все мои чувства были до предела обострены. Мне казалось, что я глазами улавливаю каждое движение, ушами слышу каждый шорох, а кожей буквально чувствую малейшее движение теплого сентябрьского воздуха. Эта улица — самое удобное место с точки зрения нападения. Слабо освещенная, людей в это время здесь не бывает. Все ворота закрыты наглухо, окна зашторены от случайных прохожих, а у кого-то они даже закрыты деревянными ставнями.