— Товарищ майор, можно и по-другому. Вы же сами говорили, что довольны нашей работой на объекте в школе. Дайте нам любой другой объект, и вы увидите, что мы сумеем сдать его в срок, и без методов «воспитания», которые использует Засеев.
— Понимаешь в чем дело Костылев, — задумчиво теребит нос Кабоев, раз уж у нас с тобой такой откровенный разговор пошел, скажу тебе прямо — мне нужен прежде всего полный порядок во всем батальоне, а не в отдельно взятом взводе, или даже роте. Ты, со своими людьми, не потянешь весь батальон. Слишком вас мало. Чурки вас сомнут, и тогда здесь будет полный бардак. Гаглоев после ухода дембелей тоже ослабнет, и если вы с ним еще начнете выяснять отношения между собой, в итоге вас скинут и нагнут таджики или узбеки. Мне этого не нужно. Мне нужно, чтобы все здесь работало как часы. Ты был полезен в поселке, а здесь ты можешь быть либо полезен, либо вреден. Если ты сейчас будешь демонстрировать свою независимость, это будет вредным фактором. Другие могут подумать, что они тоже так смогут, и тогда часть захлестнут беспорядки. Еще раз повторяю, ты должен поддержать Засеева, а потом Гаглоева и помочь им в поддержании порядка. Твое к ним отношение меня не волнует. Иначе, я начну рассматривать тебя как вредный и дестабилизирующий фактор, со всеми вытекающими. Все понял?
— Так точно, товарищ майор! — Вскакиваю со стула и вытягиваюсь струной.
— Кругом, шагом марш в расположение. — Холодно бросает мне комбат.
— Есть, товарищ майор! — Выпучив глаза ору я, и четко развернувшись через левое плечо, строевым шагом выхожу из кабинета.
— Думай Костылев, хорошо думай, чтобы потом не пожалеть. — Несется мне вслед.
Иду в расположение роты, размышляя по дороге. Хреноватенький разговор вышел у меня с комбатом, да еще так быстро. Мы вернулись в часть только вчера. На объекте, как я и обещал Приходько, все было выполнено почти в срок. Бригадир строителей Федор Иванович, прощаясь, сказал, что со мной приятно иметь дело, и пожелал мне легкой службы и скорейшего дембеля. Э-эх. Его бы устами да мед пить. Сам Приходько со мной переговорил наедине еще там в школе. Поблагодарил за выполненную работу и сказал, что замолвил за меня словечко перед комбатом, и что меня ждет с ним важный разговор.
Я знал, что по возвращении в часть, события должны закрутиться с новой силой и готовился к этому. Этот месяц, после памятного разговора с Жоржем, нас никто не трогал, дав нам свободу справиться, или облажаться самостоятельно. Все как бы подвисло в воздухе в ожидании, куда подует ветер. Нам это было только на руку.
Общими усилиями, мы все же справились. Не могу сказать, что все далось легко. Были еще разговоры сверхушкой «азиатов», были конфликты, когда я их ловил во время безделья в каком-то из кабинетов, но обходилось уже без рукоприкладства. Абай и остальные «дедушки» пыхтели, ворчали и даже огрызались, но все равно шли работать, и так до следующего раза В целом, этот месяц прошел довольно спокойно, и я смог, вдобавок к выполненной работе, еще и поднатаскать свою команду по физухе, по технике и по тактике групповых схваток. Теперь, это уже не те забитые парни, которыми они были еще пару месяцев назад. В глазах моей команды горит огонь, и я верю, что они не струсят в решающий момент.
Сегодняшняя ночь в казарме прошла без происшествий. Абай, Бабай и Жос усвистали к своим землякам, но к утру вернулись и вели себя прилично. Я выставил на ночь меняющийся через каждый час парный пост, на всякий случай. На зарядке и завтраке тоже все было нормально, никто нас не трогал, и не старался задеть. А уже в десять утра меня вызвали к комбату.
По сути, он мне предложил тоже самое, что предлагал месяц назад Жорж. Влиться с наиболее подготовленными людьми в его землячество, для того чтобы усилить его в преддверии ухода на дембель самого Жоржа и наиболее боеспособных старослужащих. И понятно почему нужно такое усиление, Кабоев мне прямо сказал, что ему не нужен конфликт между мной и Жоржем, или мной и Дато, потому, что этим могут воспользоваться «азиаты», и придавить и нас и кавказцев. Любая смута в части, это удар по нему как по командиру. Одно дело, когда под прикрытием внешнего благополучия по ночам в казармах творятся жуткие вещи, но это никуда не уходит, и совсем другое — открытая война между несколькими «землячествами» за власть, с массовыми побоищами. Тут уже можно нарваться на проверку из МО с соответствующими оргвыводами.
Если бы Жорж и Дато не были такими конченными тварями, то можно было бы подумать о союзе, а так, тут и думать нечего. Состоять в одной команде с подобными типами и выполнять их указания, это для меня абсолютно неприемлемо. Что остается? Уйти в отказ, и попробовать удержаться до командировки на следующий объект, а там, глядишь, ситуация как-то изменится. Мне же Приходько обещал свое содействие. Надо поговорить с ним, чтобы он побыстрее добился для нас новой командировки. Чем дальше от этого змеиного гнезда, тем лучше. А пока надо всячески тянуть время, не давая явного ответа. Позиция конечно страусиная, но пока я другого выхода не вижу, чтобы не лечь под Жоржика, но в то же время не поссориться окончательно с комбатом.
Сидим на политзанятиях в Ленинской комнате. В полуха слушаю, как наш ротный замполит старший лейтенант Терещенко рассказывает о дружбе народов в СССР. Говорит он нудно и очень скучно, кажется, что от его речи засыпают даже мухи на лету. У Терещенко противный гнусавый голос и сам он похож на глиста: тощий и очень бледный. Парни, те кто не спит, делают вид, что слушают отборный бред который несет Терещенко, хотя у нас перед глазами каждый день иные примеры «дружбы между народами», когда более сильное землячество «нагибает» по национальному признаку всех остальных, а другие, землячества, мечтают о том, чтобы выбиться наверх и «нагнуть», в свою очередь тех, кто остался внизу.
У нас во взводе не так. В сплоченной команде, которую мне за эти месяцы удалось создать, действительно полный интернационал и никто никого не гнобит, ни по национальному признаку, ни по старшинству призыва. В нашей команде есть и аварец Баиров, и осетин Ханикаев, и литовец Бразаускас, и еврей Бергман, и туркмен Бердымухамедов, и москвич Карасев, и многие другие парни разных национальностей. Нет никакой разницы, откуда и кто призывался, был бы человек хороший, и делал бы то, что от него требуется. Все равны и все стоят друг за друга. Потому-то, нас здесь до сих пор не поломали и считаются как с существенной силой.
В нашей казарме нет ни ночных построений на взлетке с пробиванием «фанеры» жмущихся в страхе «духов», ни забегов оленей по ПП, нет издевательств и ничего из того, что творится в расположении других рот по ночам. Около дверей каждую ночь стоит сменяющийся парный пост на случай вторжения незваных гостей, которые, впрочем, не спешат к нам наведаться. Весь батальон знает, что было в первый день нашего пребывания в части и как мы встретили карательную команду Дато. Знают, кто поломал братьев Резвановых, которые, кстати, уже вышли и больнички и сейчас большей частью отлеживаются у себя в бытовке. Я их пока не встречал, но думаю, новая встреча с ними не за горами, хотя после нашей прошлой встречи, они надолго не бойцы.
Наши ротные «дедушки»: Абай и его приятели тоже ведут себя прилично. Здесь в части я для них уже не командир и их вместе с земляками стало гораздо больше, но попыток пробить нас на «вшивость» пока нет. Они предпочитают ездить на «своих духах» не трогая тех кто в команде со мной. Так что, у нас с ними досих пор действует договор о нейтралитете.
Сейчас мы работаем на стройке многоквартирного дома, куда нас вывозят на стареньком автобусе по утрам и возвращают в расположение вечером. Большого объекта, куда бы мы могли уехать надолго, как летом, пока нет. Приходько обещал как только появится что-то подходящее отправить нас туда, а пока мне приходится маневрировать, не давая четкого ответа Жоржу, с которым я уже пересекался на нейтральной территории здесь в части. Кабоев меня пока не трогает, но это ненадолго, терпение майора скоро должно иссякнуть. А вообще, я прямо таки шкурой чувствую, как вокруг сгущаются какие то тучи, но пока не могу понять откуда конкретно ждать подлянки, потому, что она может возникнуть буквально со всех сторон.
— Как задолбал этот глист, — толкает меня локтем Ромка.
Он показывает мастерски исполненный простым карандашом рисунок, на котором изображен глист с лицом Терещенко в офицерском кителе и фуражке. Вышло очень похоже, я давлюсь от смеха, вызывая строгий взгляд замполита, которым он буквально хочет пригвоздить меня к месту. Сразу делаю вид, что поперхнулся и артистично кашляю, маскируя смех. Замполит показывает мне кулак и продолжает свою нудятину дальше.
— Младшего сержанта Костылева срочно в гараж капитану Измайлову, — сообщает незнакомый запыхавшийся смуглый солдатик и крутанувшись на месте несется обратно.
Я в беседке смотрю, как играют в шахматы Ханикаев с Бергманом. Партия подходит к кульминации. Ромка загнал ладьей и слоном короля Эдика в угол, и грозит вот-вот поставить ему мат.
Отрываюсь от созерцания шахматной партии и иду по направлению к гаражу, недоумевая, что в восемь вечера могло понадобиться от меня Измайлову. Мы вернулись со стройки уже пару часов назад и вроде на сегодня ничего больше не намечалось.
За казармой первой роты заворачиваю за угол, и, не доходя буквально метров пятьдесят до батальонного гаража, натыкаюсь на троих «черпаков» из первой роты. Среди них тот самый ефрейтор, которого я «приголубил» в день нашего приезда в казарме. Мы потом еще сходились утром в групповой драке на зарядке, правда там я его не встретил, и вот теперь мы столкнулись на узкой дорожке, ведущей к гаражу.
— А-а-а, «душара», — расплылся в улыбке ефрейтор — Вот ты мне, сука, и попался.
Я даже удивился такой глупости. Неужели этому придурку не хватило первого и второго раза? Он должен был слышать обо мне. Но, или не слышал, или по какой-то причине не воспринял всерьез.