В кабинет вошли Якобсон с другими гостями. Они уселись вокруг письменного стола, за которым оставался хозяин дома. Пастернак начал Роману говорить о незаслуженности своей заграничной известности, к которой причастен и Якобсон. Оба они помнили о своей предвоенной переписке после выхода статьи Якобсона о прозе Пастернака и пражского издания книги стихотворных переводов, на которую Пастернак отозвался стихами («...На днях я вышел книгой в Праге...»). Теперь Пастернак от тех своих ранних вещей отказывается, они его больше не устраивают.
В общем потоке фраз о том, что он написал теперь, Пастернак упомянул и о своем желании увидеть роман напечатанным за границей. На это Якобсон никак не отозвался. Если у Пастернака в предыдущем разговоре со мной и мелькнуло намерение вовлечь Якобсона в эту свою затею, реакция того едва ли обнадежила Пастернака. Разговор не имел продолжения» (Вяч. Иванов, с. 221—222).
В конце августа 1958 года Якобсон снова появился в Москве – на Четвертом Международном конгрессе славистов. Вот как вспоминает этот визит Вяч. Вс. Иванов:
«Мы снова побывали вместе у Пастернака. Еще до этого второго приезда Якобсона в Москву Пастернак о нем вспоминал. (...) Когда мы подходили к даче, Якобсон сказал мне, что был только что у Эренбурга и тот сообщил ему, что присуждение Нобелевской премии Пастернаку – дело, в Стокгольме уже решенное. Пастернак начал встречу с того, что хочет рассказать нам, как на самом деле обстояло дело со звонком ему Сталина по поводу Мандельштама. В это время, после выхода романа, в заграничной левой или просоветской печати стали появляться статьи (например, Эльзы Триоле), направленные против Пастернака. Поэтому он хотел, чтобы мы знали правду об этой истории» (там же, с. 226—227).
В те дни Якобсон еще не мог знать о тайном появлении «Доктора Живаго» по-русски, да где – в издательстве, которое Роман Осипович вскормил и взрастил! Он ужинал в гостеприимном доме Пастернака, и оба они не подозревали, что запрещенная книга скоро разделит их позиции.
ГЛАВА СЕДЬМАЯМутон на заклание
Все по-настоящему запрещенные книги печатаются в Амстердаме.
После окончания второй мировой войны ни одна книга в русской эмиграции без тайных американских субсидий на свет не появилась бы.
Как всякая максима, подобное утверждение обладает грубостью обобщения. Были, разумеется, сборники стихов, выпускавшиеся за свой счет. Существовали труды богословских центров, никакого отношения к разведке не имевших. Появлялись научные исследования, печатавшиеся по предварительной подписке или на средства университетов. Землячества и выпускники всевозможных курсов (Бестужевских, например) вносили свою долю на памятную книгу о славных дореволюционных временах.
Но «главные» книги, общественно-значимые, историко-публицистические, документально-разоблачительные, перепечатки некогда советских, а затем запрещенных в СССР изданий, почти вся мемуаристика, 99 процентов журнальной и газетной периодики, все без исключения переводные книги, работа некоторых издательств на корню – тысячи эмигрантских названий за послевоенных полвека оплачивались Центральным разведывательным управлением США. Но не напрямую: никто из эмигрантов не приходил к кассовому окошку в здании ЦРУ в Лэнгли со словами: мне, пожалуйста, пятнадцать тысяч на журнал «Континент». ЦРУ действовало через разнообразные фонды и благотворительные организации – как уже существовавшие, так и специально организованные, а иногда и через западные издательства, которым предоставляли необходимые суммы для оплаты конкретной работы. Всё это в последние годы стало хорошо известно в России под названием «крыша».
Справедливо это не только для русской эмиграции, да и начинался этот проект поддержки эмигрантских изданий не с русских книг и журналов. Проект, в данном случае, – не сегодняшнее модное слово, а вполне американское: затея именовалась «Book Project» (Книжный проект) и была разработана поначалу для Восточной Европы, освобожденной советскими войсками и тут же задушенной кремлевской идеологией.
Свое формальное начало «Book Project» берет весной 1956 года, когда в Нью-Йорке под руководством румынского эмигранта Джорджа Миндена стартовала программа по отправке через восточноевропейские границы наиболее интересных западных книг. Организация, которую возглавил Минден, называлась «Free Europe Press» («Печать свободной Европы»). Она не случайно напоминала название «Radio Free Europe» (Радио Свободная Европа), потому что существовала как сестринская – с общей матерью (или отцом, если угодно). Free Europe Press посылала американские и европейские книжные новинки в издательства Варшавы, Будапешта, Праги, Белграда, и на университетские кафедры, и в городские библиотеки, и по многочисленным частным адресам. С конца войны прошло всего десять лет, и восточно-европейская интеллигенция прекрасно помнила довоенные годы, знала иностранные языки, была лично знакома со многими западными авторами. Книги для этих образованных читателей можно было и не переводить, а посылать прямо так, в оригинале.
С помощью своих доверенных лиц в Западной Европе – людей, хорошо знакомых с издательским миром, журналистов, редакторов, бизнесменов, обаятельных женщин, – американская разведка стала предлагать многим издательским домам уступать ей часть тиражей со значительной скидкой – для посылок в социалистические страны. У каждого издательства остаются не распроданные хвосты тиражей; чем держать их годами на складах, можно сослужить хорошую службу: отправить неведомым, но реальным читателям.
И «Book Project» заработал. За тридцать с лишним лет, с 1956-го вплоть до падения Берлинской стены, около 800 тысяч экземпляров (близко к миллиону) были отправлены через границу – западные издания по истории, философии, экономике, новые романы, сборники стихов, художественные альбомы, публицистика, журналы, грампластинки и тому подобное. Какая часть посланного дошла до адресата, мы можем только догадываться, но таможня и почтовая цензура на восточноевропейских рубежах никогда не лютовала так, как наша родная. И уж точно – каждую книгу и журнал подержал в руках не один читатель из стран «народной демократии». Об эффективности замысла можно судить по результатам: интеллигенция соцлагеря была в курсе всех главных идей, событий и мод послевоенного времени.
«Book Project» был далеко не единственным проектом борьбы с коммунистическим лагерем. Центральное разведывательное управление финансировало работу Радио Свободная Европа, всевозможные конференции, симпозиумы, социологические исследования, выпуск нескольких престижных журналов: из наиболее известных – британский «Encounter», немецкий «Der Monat», итальянский «Il Tempo Presente» и французский «Preuve». ЦРУ – через различные фонды – выдавало многим западным исследователям и исследовательским центрам гранты и стипендии на изучение советского и подсоветского мира.
Одним из крупнейших и долговременных проектов ЦРУ был очень в свое время известный Конгресс за свободу культуры – масштабное международное предприятие, в рамках которого проходили музыкальные фестивали, вручались призы, крепла слава одних и чернела зависть других. Этот Конгресс за свободу культуры в течение двадцати лет бессменно возглавлял знакомый нам уже Николай Дмитриевич Набоков.
И «Book Project», и Конгресс за свободу культуры, и, разумеется, западные журналы – всё это выпускалось и финансировалось с тем, чтобы поддерживать и множить единомышленников – людей, убежденных в том, что коммунистический мир и социалистический лагерь есть безусловное зло, требующее непрерывного интеллектуального, культурного и нравственного противостояния.
Речи о самом Советском Союзе и о читателе внутри СССР во всех этих затеях до поры до времени не было. Можно сказать, что своим появлением на Западе роман «Доктор Живаго» сходную задачу поставил перед тем отделом ЦРУ, который занимался в Лэнгли русским направлением.
Конечно же, у этого русского отдела работы и раньше хватало. В первые послевоенные годы в Европе, особенно в Мюнхене, необычайно активно вели себя небольшие, но громкие, часто крикливые политические партии, созданные второй волной эмиграции (так называемыми ди-пи, то есть перемещенными лицами, displaced persons, по официальной терминологии Лиги Наций). Были там и активисты из первой волны – злополучный премьер-министр Александр Керенский, историк Сергей Мельгунов, невозвращенец 20-х Борис Николаевский, писатель Роман Гуль и другие. Все эти партии, объединения, движения и центры курировались ЦРУ.
В 1950 году в Мюнхене был открыт Институт по изучению истории и культуры СССР – солидное учреждение с долгосрочной программой, со штатом, большой библиотекой, крепким издательским отделом. Помимо исследовательской работы и проведения разнообразных конференций по советской экономике, сельскому хозяйству и литературе, этот Институт в течение нескольких первых лет занимался подбором кадров для молодой тогда Радиостанции Освобождение (ныне Радио Свобода). Потом уже Радио стало сильнее Института и отделилось от него, дожив до наших дней, между тем как Институт в 1971 году пал жертвой детанта: считается, что Запад закрыл его в обмен на согласие Кремля начать еврейскую эмиграцию. И Институт, и Радио тайно финансировались Центральным разведывательным управлением.
Одной из креатур ЦРУ в Мюнхене в 50-е годы стало ЦОПЭ (Центральное объединение послевоенных эмигрантов, или Политических эмигрантов, как стали позднее интерпретировать эту аббревиатуру). ЦОПЭ выпускало тонкий журнал «Свобода», «работало» с эмигрантами, занималось юридической и образовательной помощью, а также имело свое издательство. Продукцию ЦОПЭ многие помнят – это, например, первые номера толстого литературного альманаха «Мосты», всевозможные политические брошюры или первое издание «Технологии власти» Абдурахмана Авторханова.
Именно ЦОПЭ и стало тем оптимальным местом, где ЦРУ решило разместить контрольный заказ на «Доктора Живаго», не сообщая об этом никому – в том числе и Феликсу Морроу. Дело было не только в дружественной русской типографии Георгия Бутова (по совместительству диктора Радиостанции Освобождение), которой можно было воспользоваться, но и в том, что ряд сотрудников ЦОПЭ имел рыльце в пушку, отслужив в армии генерала Власова, в пропагандистской розенберговской системе Veneta, а в некоторых случаях и в регулярных нацистских частях. До сих пор бывшие служащие ЦОПЭ (а их почти и не осталось) с крайней неохотой идут на контакт, и выявить детали живаговской истории мне удалось только у одного из них. Да и то я чуть не сорвал драгоценный рассказ.