Дело было в 1989 году, когда я впервые приехал в штаб-квартиру Радио Свобода в Мюнхене. В отделе новостей Русской службы меня познакомили с немолодым уже человеком хорошего роста, которого звали Григорий Данилов. Он не работал полную смену, а, кажется, приходил на полдня. У микрофона не сидел, потому что у него был странный тик: время от времени он сухо поплевывал. Мне объяснили, что во время войны он попал под какую-то бомбежку, и его засыпало песком. С тех пор он этот памятный песок сплевывал.
Григорий Данилов интересовал меня потому, что в 50-е годы он работал в ЦОПЭ. В то время сотрудникам издательства приходилось делать всё – и Данилов трудился не только редактором, но и наборщиком.
Во время нашей беседы я уточнял, какие же книги выпущены при его участии. Данилов сказал, что среди прочих – «Доктор Живаго». Я усмехнулся: да нет, говорю, вы просто спутали, ЦОПЭ никогда не издавало «Живаго».
Данилов очень спокойно ответил: «Да я его набирал. Вы просто не знаете». И потерял ко мне интерес. Я почувствовал, что он немножко обиделся.
Довольно долго мне пришлось его уговаривать вернуться к теме. И выяснилось следующее. Набор «Доктора Живаго» действительно был сделан именно в Мюнхене, в типографии, которую ЦОПЭ арендовало – типографии Георгия Бутова. Данилов ничего не помнил про исходный машинописный экземпляр, вернее – его фотокопию, но поколение ошибок и опечаток в наборе указывает на все то же самолетное «мальтийское» происхождение.
Когда же Данилов сделал набор и корректуру, гранки у ЦОПЭ были отняты – как и полагалось по сценарию. Отмывать так отмывать!
Разговаривая в 89-м году с Григорием Даниловым, я еще ничего не знал о Феликсе Морроу и не мог усмотреть поразительной симметричности историй. Но о чем Данилов свидетельствовал безусловно, так это о результате: его труд вышел в свет в голландском издательстве «Мутон» и привел к скандалу на весь мир.
В 2005 году в книге «De Geheime Dienst» («Секретная служба»), выпущенной в Амстердаме Крисом Восом и соавторами, обнародовано признание бывшего сотрудника Голландской спецслужбы BVD офицера контрразведки Йоопа ван дер Вилдена. Без этого рассказа в мозаичном околожи-ваговском полотне зияла не столько смысловая, сколько доказательная дыра. Теперь мы можем воспользоваться этой драгоценной заплатой. (Я с удовольствием благодарю Софью Корниенко, указавшую мне на источник, и Фредерике Рогенкамп, помогшую перевести текст с голландского на английский.)
Летом 1958 года Йоопа ван дер Вилдена вызвал к себе его руководитель Пит Гербрандс. Вопрос шел о деле с международными последствиями и психологическим противостоянием между Западом и Востоком в пору холодной войны. Ван дер Вилдену поручалось связаться с коллегами из ЦРУ при американском посольстве в Гааге.
«Вы, конечно, наслышаны о „Докторе Живаго“ и Борисе Пастернаке? – спросил Гербрандс.
– Простите... да, да, слышал, как же, – отозвался ван дер Вилден. Полвека спустя он поясняет: золотое правило – никогда не признавайся в некомпетентности, иначе прослывешь бестолочью» (Крис Вос, с. 52).
В американском посольстве ван дер Вилдену объяснили, что имеется рукопись русского произведения и ее следует как можно скорее издать. Первой мыслью ван дер Вилдена был наборный цех, обладавший кириллическими шрифтами, но оказалось, что дело обстоит гораздо проще: у американцев в руках уже готовые для офсета листы. Понимая, что в Министерство иностранных дел за разрешением на тираж обращаться не имеет смысла, ван дер Вилден решает посоветоваться со своим коллегой – руководителем исследовательского отдела, занятого прессой, Сейсом ван ден Хёувелом. Тот, в свою очередь, связывает его с Руди ван дер Бееком, бывшим армейским офицером, а к тому времени директором фирмы «Vrede & Vrijheid». Эта фирма, основанная в 1951 году, занималась антикоммунистической пропагандой и была тесно связана с французской организацией «Paix & Liberte», также борющейся с «красным драконом».
Руди ван дер Беек становится решающей фигурой в истории с пиратским изданием романа. Для осуществления замысла выбор падает на гаагское издательство «Мутон». Доводы у контрразведчиков все те же – их не раз формулировал в своих интервью мутоновский директор Фрэд Эекхаут:
«Как научное издательство мы осуществляем связь между Востоком и Западом. У нас контакты и за железным занавесом, и в Вашингтоне. Тем самым, оба зайца убиты – деловой и идеологический» (Хинрихс, с. 10).
Но напрямую к Эекхауту обращаться с таким заказом нельзя: осторожный директор без сомнения откажется выпускать нелегальную рукопись. Тогда ван дер Беек задумывается о Питере де Риддере, приглашает его к себе и показывает готовую верстку романа.
Для де Риддера не было сомнений (как он вспоминал позднее), почему неизвестные ему люди обратились именно к нему: за полгода перед тем он уже получал то же самое предложение в парижской квартире Жаклин де Пруайяр, но та история так и повисла без окончательного решения – из-за угрозы политического скандала. Хотя копия де пруайяровского варианта благополучно лежит в сейфе у Эекхаута. Теперь некие доброжелатели обращаются к нему как руководителю издательства в обход его непосредственного начальника – Эекхаута – и главного редактора ван Скуневельда. Предлагают за срочность расплатиться наличными.
Но почему все-таки пришли именно к нему? Кому из американцев могло быть известно, что де Риддер был на той встрече 12 декабря 57-го в доме Жаклин? Кто мог подсказать ван дер Бееку имя де Риддера? Уж верно не Жаклин, не ее муж и, разумеется, не ван Скуневельд. Остается только один человек – Клеманс Эллер, выполнявший, как мы говорили, задание функционера ЦРУ Николая Набокова. Вероятно, именно Эллер и предложил удобную кандидатуру.
Все прошло как по маслу. Де Риддер деньги взял (десять тысяч долларов наличными) и заказ выполнил, ясно предвидя, в какую ярость придут его компаньоны, под какой удар он ставит все мутоновское предприятие – не только в политическом плане, но и в юридическом: Фельтринелли засудит их.
Зачем же он это сделал, серьезный человек с солидным профессиональным положением?
Крис Вос, следуя в своем изложении за исследовательницей из Лейденского университета Петрой Кувее (которая в свою очередь опиралась на цитировавшиеся нами русское и французское предисловия Жаклин де Пруайяр к пастернаковским письмам), пишет, что заказчики изложили перед де Риддером проблему: если он не возьмется за печатание книги, это сделает кто-то другой, непременно нарушая при этом права Пастернака и Фельтринелли. Прибегли к такому вот мягкому шантажу. К нему заставляли прибегать и саму Жаклин в переговорах с Фельтринелли.
Позволим себе не согласиться с Крисом Восом: аргументы при разговоре с де Риддером были, на наш взгляд, совершенно иные. Точнее, аргументы были именно такими, но они были предложены де Риддеру для внешнего употребления, для будущего оправдания своих действий, поскольку руководителю голландской типографии в действительности не было решительно никакого дела до ущерба, который понесли бы издатель в Милане и писатель в Переделкине. Для склонения к требуемой афере аргументам полагалось быть безотказными и ставящими на карту саму карьеру колеблющегося афериста.
Подлинной основой для шантажа послужило, на наш взгляд, прошлое Питера де Риддера.
Родился 11 июня 1923 года в Делфте. Получив среднее образование, поступил в 1937 году библиотекарем в делфтскую Высшую техническую школу. В 1942-м немецкие оккупационные власти наняли де Риддера на работу в Германию. Что поручили гитлеровцы молодому библиотекарю со знанием славянских языков? Историк Ян Пауль Хинрихс, из книги которого взяты эти сведения, прямого ответа не дает. Конец войны застал де Риддера в Вене, одна из зон оккупации которой – советская – была, как мы помним по делу Пельтье и Синявского, центром шпионажа, похищений и вербовки. Летом 1945-го, без малейшего удивления сообщает Хинрихс, де Риддер через Одессу добрался до Голландии и поступил корректором в лейденское издательство Брилля, которое, как мы уже рассказывали, было замарано печатанием немецко-русских разговорников для допросов советских военнопленных.
В нашем контексте сами собой встают вопросы: не познакомился ли де Риддер с бриллевской продукцией еще в Германии? Не был ли он корректором подобных книжек еще в годы войны? И зачем советские победители устроили ему такой вычурный послевоенный маршрут: Вена – Одесса – Голландия? Только ли потому, что европейские железные дороги были перегружены? Неужели советская разведка проворонила бы такого перспективного клиента, идущего прямо в лапы: знает русский язык, работал на нацистов, профессионально находится в гуще издательской деятельности?
К корректорским обязанностям в издательстве Брилля де Риддер по собственной инициативе добавил антикварную торговлю книгами по славистике. Классическая крыша. Но поскольку Брилль не был заинтересован в существенном расширении своего бизнеса, де Риддер и его коллега Вим Вонк предложили свои услуги «Мутону», который до начала 50-х был обычной печатней, тиражировавшей все подряд вплоть до ведомственных бланков. Единственным широко известным в Голландии изданием «Мутона» был старый роман Фредерика ван Эедена «Малютка Иоанн», выдержавший за полвека с лишним несколько десятков переизданий. Де Риддер и Вонк были взяты на службу в издательство с тем, чтобы бесперебойными заказами обеспечивать основную сторону мутоновского дела – типографскую.
Встав во главе издательского дела, Питер де Риддер занимался славистскими и лингвистическими сериями, выпуская книги, за которые часто никто другой в мире в те годы и не взялся бы, закупал необходимые издания в Советском Союзе и Восточной Европе и перепродавал их на Западе, а американские и европейские книги слал за железный занавес. Весь этот прибыльный бизнес стоял на невозможности прямых контактов между Москвой и свободным миром, и, разумеется, только Москва и была тому препятствием. «Мутон» дорожил своим посреднич