Дед подбородком указал на мои брюки:
– А ты руки в карманах держишь. Тебя это всегда железно выдавало. Помнишь, как ты отрезал сестре волосы, когда она спала, потому что она оставила твой велик на улице и его сперли?
Я даже хрюкнул от смеха. Меня не переставало удивлять, какую старину помнит дед на первой стадии деменции, однако забывает простейшие вещи, едва услышав.
– На следующий день велик нашли и вернули, но мама несколько месяцев не давала мне его кататься.
– В тот день ты ходил руки в брюки – наверное, прятал в кармане отрезанный сестрин хвост. С тех пор, как только ты волнуешься, руки у тебя по карманам.
Я не знал, прав дед или нет, но нарочно вынул руки, прежде чем сесть на табурет. Вздохнув, я начал:
– Слушай, дед, вот я эгоист?
Дед нахмурился.
– Ты спрашиваешь, потому что руководишь семейной компанией и на правах начальника гоняешь своих сестер?
Ну, дед, спасибо, удружил! Вот не ожидал от тебя… Я покачал головой.
– Нет. Я встретил женщину.
Дед кивнул.
– Ту красотку? Шарлиз?
– Ту самую.
– Хороший выбор. Такая не станет мириться с твоим характером. – Дед погрозил мне пальцем. – Это залог счастливого брака. Женись на женщине, перед которой ты немного робеешь и задаешься вопросом «что она во мне нашла?», и проведешь остаток жизни, пытаясь стать таким, которого, по твоему мнению, она заслуживает.
Мудрости у деда был неисчерпаемый кладезь, но это не был тот вопрос, за ответом на который я пришел. Набрав воздуха в грудь, я решился выпалить то, что не давало мне покоя:
– Для меня все будто началось в первый раз. Я серьезно ей увлекся, но она… хочет детей.
Дед долго смотрел мне в глаза, и много невысказанного было в этом взгляде. Объяснений, почему для меня это проблема, ему не понадобилось.
Погрустнев, он уточнил:
– Значит, ты считаешь себя эгоистом за то, что не хочешь детей?
Я кивнул.
– Ты не эгоист, сынок. Ты просто не умеешь ни в чем отказать тому, кого ты любишь. Это восхитительное качество в мужчине. Твоя ситуация отличается от ситуации чайлдфри, которые держатся за свою свободу – это и вправду можно списать на эгоизм, хотя тут уж каждый выбирает для себя… Но у тебя все иначе. Я бы сказал, что в глубине души ты даже хочешь детей, а протест этот носит скорее ограждающий характер. Ты стремишься защитить будущее дитя… и отчасти самого себя.
В груди будто лег тяжелый камень. Глядя в пол, я проговорил:
– Дед, я в этом не уверен.
Когда я вновь посмотрел на него, дед не сводил с меня взгляд.
– Ты мне доверяешь?
– Конечно.
– Тогда поверь моим словам – ты не эгоист. Твое нежелание не этим вызвано… – Дед вздохнул. – Ты объяснился со своей леди начистоту?
Я покачал головой.
– Ну а чего тянешь? Тогда она хоть сможет тебя понять.
– Это, знаешь, не та тема, которую легко обсуждать.
– Ясное дело, только мне кажется, ты должен рассказать ей все с начала до конца. Давно пора это сделать, сынок. Даже если вы не сможете прийти к какой-то общей точке, ты хоть душу облегчишь…
* * *
В понедельник Айрленд снова меня отшила. К четвергу я уже не находил себе места и срывался на подчиненных; даже Милли старалась держаться на расстоянии. Но утром на столе ожил мой офисный телефон, и на дисплее высветилось: «Айрленд Ричардсон».
Сердце забилось чаще, хотя я еще не снял трубку.
– Мне одобрили отступление от регламентированного зонирования!!!
Я невольно улыбнулся при звуке ее голоса – совсем забыл, что сегодня утром у нее слушания в городской администрации.
– Рад слышать, отличная новость.
– Это же не само собой произошло, а целиком твоя заслуга! Грант, спасибо тебе огромное! Я перед тобой в долгу.
В другое время я бы ответил: «Почему же ты не принесешь свою сексуальную задницу в мой кабинет, и я обналичу твой должок, как только запру дверь?», но сейчас это бы не прозвучало. Поэтому я сказал:
– Не за что. Мне ведь это ничего не стоило.
– Я даже нового подрядчика нашла, ванную заканчивать. Он сказал, если к середине недели мне обошьют стены гипсокартоном, он выложит плитку в душе и на полу. Тогда водопроводчику останется установить раковину и унитаз, и у меня появится один работающий туалет. Если я закончу ванную и спальню, то смогу переезжать туда, когда истечет аренда квартиры, а кухню и другие комнаты буду делать постепенно.
– Так у тебя есть кому гипсокартон делать или нет?
– Пока еще нет, – вздохнула Айрленд. – Но я немедленно начну поиски.
– Значит, на этой неделе тебе нужно закончить только ванную?
– Да. Там немного, кого-нибудь найду.
Я помнил, как мы с дедом достраивали дом и сколько всего там делали. Это, кстати, одно из лучших воспоминаний в моей жизни. Мы целыми днями трепались и хохотали, а работа при этом спорилась. И тут у меня родилась идея.
– Не звони никому, у меня есть подходящий человечек.
– Правда?
– Правда.
– Господи, я готова просто вылезти из телефона и обцеловать твое лицо!
Я ухмыльнулся.
– Придержи эту мысль на потом, когда придет время расплачиваться с работником, который закончит тебе ванную.
– Стоп, ты только что мне сказал, что мне нужно будет… дать штукатуру?!
Я едва сдержал смех.
– Совершенно верно.
– Что-то я запуталась. А кто этот штукатур?
– Я.
Айрленд
Боже, как мне нравился этот рабочий пояс!..
Прислонившись к дверному косяку, я наблюдала, как Грант работал во дворе. Установив лист гипсокартона на двух козлах, он споро отпиливал нужный кусок для стенки ванной по своим меркам. Грант работал в джинсах, грубых ботинках, футболке и старом драном поясе с кармашками для инструментов; вид у него (у Гранта, не у пояса) был невероятно сексуальный. Я любовалась им и в дорогом костюме, и в шортах на яхте, но при виде этого Гранта у меня рождались грязные мысли, от которых бросало в жар.
– Если будешь на меня так смотреть, работа так и останется незаконченной!
Он пилил, опустив голову, и я даже не догадывалась, что он меня видит. Я отпила воды из бутылки.
– Ты на пилу смотри давай! Не хочу, чтобы ты лишился чего-нибудь важного.
Грант поставил отпиленный кусок вертикально, стянул защитные очки и повесил на козлы. Поднявшись с гипсокартоном на крыльцо, он задержался в узком дверном проеме, чтобы запечатлеть целомудренный поцелуй на моих губах.
– Надо побыстрее доделать твой ремонт, а то всякий раз, проходя мимо каркаса твоей кухни, я невольно отмечаю – какая идеальная высота тебя отлюбить!
Несмотря на неопределенность нашей ситуации, я не на шутку увлеклась этим мужчиной. Один поцелуй и упоминание о сексе – и соски затвердели, а между ног начало щекотно покалывать. Мне пришлось откашляться, чтобы не выдать себя.
– Работай, работай. А то потом не заплачу.
Его глаза потемнели.
– Попробуй не заплатить мне, милая…
Грант прошел в ванную, а я уселась на ступеньках крыльца. Вот бы все было таким же простым и легким, как последние две минуты… Я начала избегать Гранта после открытия, что он не хочет детей, и всерьез думала о том, чтобы порвать с ним. У меня уже возникло сильное чувство, и тянуть с расставанием означало лишнюю боль. Но это все логика, а сердце не желало знать логики, поэтому пока – ненадолго – я решила жить сегодняшним днем.
Я не могла отказаться от Гранта – и не могла принять жизни без детей, поэтому в качестве лучшей тактики выбрала страусиную. Мне нужно было понять, отчего Грант так уперся в этом вопросе и возможен ли какой-нибудь компромисс.
С этими мыслями я направилась в ванную, чтобы жить настоящим – с моим сексуальным строителем. Грант крепил отпиленный гипсокартон.
– Чем я могу помочь? – спросила я с порога.
– Если ты умеешь мерить, бери рулетку и определи размеры вон той части стены. Последний кусок остался.
– Сейчас, – оживилась я.
Грант покосился на меня через плечо.
– Ты в жизни что-нибудь измеряла?
– Разумеется!
Честно говоря, мерила я разве что талию портновским сантиметром, когда ставила себе целью похудеть там на дюйм. Но разве мерить так уж сложно?
Измерив простенок и записав результаты в телефон, я стала ждать, пока Грант закончит. Он кивнул на часть стены, остававшуюся необшитой:
– Перепроверить за тобой?
Я уперлась руками в бока.
– Думаешь, раз я женщина, то совсем дремучая?
Грант приподнял ладони:
– Нет, нет, я уверен, что ты все измерила правильно. Просто у нас остался единственный лист, и если запорем с этим куском, придется ехать в магазин.
– Ничего я не запорю!
Я очень-очень на это надеялась.
Во дворе я любовалась, как вздувались мускулы Гранта, когда он пристраивался у ко́зел пилить гипсокартон.
– А ты часто качаешь мышцы?
Грант посмотрел на меня.
– Пять раз в неделю. Если рассержен или надо пережечь эмоции, то чаще. Незачем говорить, что после нашего знакомства в кафе я какое-то время качался каждый день.
Я наклонила голову.
– То есть я тебя уже не сержу?
Грант усмехнулся.
– Я этого не говорил. Но теперь у меня есть куда более приятный способ вымещать досаду – на тебе.
Отпилив, он понес гипсокартон в ванную, но, когда приложил его к стене, оказалось, что кусок на несколько дюймов короче, чем надо. Я вытаращила глаза:
– Ты неправильно отпилил!
Брови Гранта поползли вверх.
– Я?! Это ты неправильно намерила!
Я прищурилась:
– Ничего подобного!
Ой-ей-ей…
Грант уставился в потолок, что-то пробурчал и шумно засопел.
– Хочешь пари?
– Что ты там еще надумал?
Он опустил глаза на наколенники, которые носил целый день.
– Если я отпилил точно по твоим замерам, ты наденешь эти штуки.
Хм. Не такое уж большое неудобство, если я проиграю. Я крепко пожала руку Гранту для заключения пари.
– Отлично. Но если я выиграю, ты снимешь всю одежду, оставив только пояс с инструментами, и будешь так работать.