Обойдя меня, Грант взял рулетку и наклонился ко мне для поцелуя:
– Если тебе нравится пояс, я готов носить его каждый, блин, чертов день!
Я улыбнулась.
– В офисе все решат, что ты сбрендил.
Грант измерил незашитое пространство на стене и показал мне ширину:
– Тридцать два и три четверти дюйма, согласна?
Я подалась к нему и проверила.
– Да, тридцать два и три четверти.
Он указал на мой телефон:
– А теперь прочитай то, что ты мне назвала.
Затаив дыхание, я провела по экрану пальцем. Ненавижу ошибаться, но Грант с его начальственной манерой и в рабочей одежде меня не на шутку заводил, и в душе я надеялась, что ошиблась. Опуститься сейчас на колени было бы самое оно… Посмотрев в телефон, я улыбнулась и повернула экран к Гранту.
Он сморщился.
– Ты знаешь, что здесь написано двадцать два и три четверти?
– Знаю, – я улыбнулась еще шире.
– Это означает, что ты проиграла!
Я прикусила губу и опустилась перед ним на колени.
– Знаю. Можешь оставить свои наколенники… и рабочий пояс.
* * *
Час спустя мы с Грантом, уже куда более спокойным, ходили по «Хоум депо». Раз мы приехали в хозяйственный, я решила посоветоваться заодно и насчет плитки двух видов, которую присмотрела для ванной. Проход был перекрыт – рабочие снимали палету с верхней полки с помощью автопогрузчика, и Грант отправился за тележкой. А со мной затеял разговор какой-то строитель.
– Что, решаете, какую выбрать? Берите натуральный камень, не прогадаете.
– А почему не керамику?
– Керамика легко отбивается, а камень нет. Если вам нравится та, которая у вас в левой руке, у них тут есть такая же, но состаренная. Камень практически не щербится, а уж состаренный камень даже не представляю, чтоб отбился.
– Спасибо, буду знать.
Он улыбнулся.
– Без проблем.
– А вы плиточник?
– Нет, я по специальности штукатур.
Подошел Грант, катя перед собой высокую тележку, на которых перевозят габаритные грузы. Остановившись рядом со мной, он с подозрением уставился на моего собеседника.
– А я как раз искала штукатура! Вот не думала, что найду мастера в «Хоум депо»!
Парень вынул из заднего кармана бумажник, достал визитку и с улыбкой подал мне.
– Понадобится помощь – обращайтесь.
Я кивнула.
– Еще раз спасибо, что подсказали насчет плитки.
Когда он отошел, я повернулась к Гранту.
– Я нашла штукатура!
Грант выдернул визитку у меня из пальцев.
– Который мечтает забраться тебе в трусы! Тащишь мусор всякий… – и он скомкал карточку.
– О боже, да ты ревнуешь?
– Еще чего! Просто охраняю свою территорию.
– Это одно и то же.
– Как угодно. Показывай плитку.
Я широко улыбнулась и протянула нараспев:
– А Гра-ант ревну-ует!
Он покачал головой.
– Ты просто заноза в заднице, ты в курсе?
Я приподнялась на цыпочки и коснулась его губ.
– Тебя легко доводить.
Даже отыскав состаренную плитку, я все еще не могла решиться, поэтому Грант загрузил по коробке каждого вида в тележку и сказал, что выложит их на полу ванной, чтобы я увидела, а лишнюю вернет. На парковке он не смог закрыть багажник; гипсокартон пришлось привязывать, чтобы не вывалился. Зрелище было феерическое – дорогущий «Мерседес», обмотанный веревкой, удерживавшей строительные материалы.
– Что-то мне подсказывает, что раньше в этой машине не возили гипсокартон.
– Я нанимаю специалистов, потому что у меня много дел, а не потому, что я безрукий.
– Знаю – и ценю, что ты нашел для меня время.
Грант долго смотрел мне в глаза, переводя взгляд с одного на другой, и кивнул:
– Поехали, закончим твою ванную. Но на этот раз мерить буду я!
Айрленд
Через неделю наши с Грантом отношения потеплели почти до такого же комфортного градуса, какими были до бранча Мии. Почти каждый день мы обедали в кабинете Гранта и ночевали то у него, то у меня. Но о детях мы больше не заговаривали – просто жили дальше, и все.
Я для себя решила пока не решать, что для меня важнее – дети или Грант. Положилась, как сказать, на волю случая: вдруг в будущем выяснится, что Грант – это не мистер Вечность или со временем он смягчится. Эта мысль удержала меня от того, чтобы просто уйти: к такому я была не готова.
В субботу я проснулась от покачивания. Я в первый раз ночевала у Гранта на яхте, и «Лейлани Мэй» ходила ходуном. Пошарив по кровати, я нащупала холодные простыни вместо теплого тела, поэтому натянула рубашку, в которой Грант вчера ходил на работу, и пошла искать ее обладателя. Он отыскался на корме.
Шалун ветер забрался под подол рубашки, и я поймала ее как раз вовремя, чтобы не сверкнуть задницей.
– Как ветрено!
Грант кивнул.
– Да, будет шторм.
Кое-где на небе пробивались солнечные лучи, но тучи быстро сгущались, приобретая зловещий темно-сизый оттенок.
Грант взял меня за руку и усадил перед собой, расставив колени.
– Ты часто остаешься на палубе в шторм?
– Смотря какой шторм. В этой бухте редко увидишь огромные пенные валы…
– А ты давно проснулся?
Он пожал плечами.
– Не знаю, несколько часов назад.
Я повернула голову и поглядела на него снизу вверх.
– Сколько сейчас?
– Около шести.
– И ты на ногах уже несколько часов?!
Грант слегка кивнул.
– Не спалось.
– Что-нибудь случилось?
– Да так, работа, мысли.
Мы посидели молча, глядя на небо. Неожиданно Грант проговорил:
– Я наврал.
– Насчет чего? – я наморщила лоб.
– Работа здесь ни при чем.
Я выпрямилась и обернулась. Поднявшись на палубу, я не успела толком присмотреться к Гранту, но теперь обратила внимание, какое у него напряженное лицо.
– Что происходит? Поговори со мной!
Он долго смотрел в пол, а затем поднял повлажневшие глаза.
– Сегодня день рождения Лейлани.
– Яхты? – опешила я.
Грант покачал головой, взглянул на небо за моим плечом и сглотнул, прежде чем снова посмотреть мне в глаза:
– Моей дочери.
– Что?!
Он зажмурился.
– Сегодня ей исполнилось бы семь.
Исполнилось бы… Я схватилась за сердце.
– Господи, Грант, я не знала! Мне очень жаль…
Он открыл глаза и кивнул.
Моя дочь. Два простых слова, которые все объяснили. Название яхты, нежелание заводить детей… Будто ветер принес недостающую деталь головоломки под названием Грант Лексингтон, и она, покружившись в воздухе, вдруг встала на свое место.
– Она… болела?
Грант, далеким взглядом смотревший в неспокойное море, помотал головой.
Мои глаза расширились.
– А что же тогда? Неужели несчастный случай?
По его щеке скатилась слеза, и он едва заметно кивнул.
Я обняла его и сжала изо всех сил.
– Боже мой… Прими мои глубочайшие соболезнования…
Боль Гранта была почти физически ощутимой, и у меня тоже полились слезы.
Не знаю, сколько мы так сидели, цепляясь друг за друга; мне показалось, больше часа. В голове вихрем носились вопросы: какой несчастный случай, почему он мне раньше не сказал, неужели из-за этого он семь лет сторонился серьезных отношений, а что же он не пошел к психологу, была ли дочка похожей на него? Но было видно, что Грант не в состоянии говорить на эту тему. Я понимала – только ему решать, когда заводить этот разговор.
Гранта окликнули с пристани, и он приподнял руку, помахал в ответ. Воспользовавшись возможностью, я немного отстранилась и посмотрела на него.
– Ты… хочешь об этом поговорить? Я бы очень хотела о ней послушать.
Глядя мне в глаза, он отрезал:
– Не сегодня.
Я подалась вперед и крепко поцеловала его в губы.
– В любой момент, как только ты захочешь…
Вскоре начали падать первые крупные капли дождя, и мы ушли в каюту. Грант выглядел измученным, поэтому я повела его в спальню, и мы снова легли. Он обнял меня сзади и стиснул так крепко, что мне стало почти больно. Но если, держа меня в объятиях, он чувствовал хоть немного облегчения, пусть хоть раздавит… В какой-то момент я почувствовала, что хватка Гранта ослабла, и дыхание замедлилось. Он снова заснул. А я не могла спать, переполняемая мыслями.
У Гранта была дочь.
Которой сегодня исполнилось бы семь лет.
Ее звали Лейлани, и в честь нее названа яхта.
И Грант живет на этой яхте и каждый день, возвращаясь с работы, видит имя своей дочери, выложенное большими золотыми буквами.
Тетя Опал говорила, что горе сравнимо с плаванием в океане. В хорошие дни мы держим голову над водой и подставляем щеки солнечным лучам, но в шторм, когда захлестывают волны, трудно не поддаться и не позволить затянуть себя в пучину. Единственное, что можно сделать, – научиться плавать и в шторм.
Но я знала, что существует и еще один способ не утонуть: надо найти спасательный плот. Я осиротела в раннем детстве, и тетя практически заменила мне мать. Не знаю, был ли у Гранта такой плот, но мне в голову пришла мысль, что, может быть, все происходит не без причины и наши дороги пересеклись, чтобы я приняла эстафету и стала спасательным плотом для него.Грант
Все хорошее когда-нибудь кончается.
Тот, кто придумал это изречение, был чертов гений. Я, кретин, размечтался, что ровное настроение Лили, длившееся всю беременность, теперь так и останется. После родов она еще немного держалась – два месяца назад мы выписались из больницы практически здоровыми, но потом ситуация начала ухудшаться с каждым днем. У Лили началась бессонница, она стала очень раздражительной. Но ведь у нас новорожденный младенец, и раз я вернулся на работу, Лили приходилось вскакивать к малышке по ночам. Кто бы не устал и не начал срываться по пустякам?
Через полтора месяца мы сходили на первую послеродовую консультацию. Когда врач спросил о перепадах настроения и депрессии, это я упомянул о перемене в Лили, потому что жена прочирикала – у нее все прекрасно. Доктор Ларсон ласково потрепал меня по руке и сказал, что период адаптации проходит нормально. Гормональный фон у Лили меняется, возвращаясь к обычному, плюс у нее стресс, как у всякой молодой мамаши, а Лейлани, кажется, перепутала день и ночь. Иными словами, это я чересчур беспокоюсь.