– Будет сделано.
Я сидел у стойки и вливал в себя водку с тоником. Пить я никогда не умел, поэтому после четвертого бокала у меня начало двоиться в глазах. Как раз к этому состоянию я и стремился. Убогий бар, на который я набрел, идя от Айрленд, опустел – остались только я и какой-то дед, засевший у другого конца стойки. Бармен забрал у меня бокал, еще на четверть полный, вытряхнул лед и плеснул водки. Возвращая бокал, он подался ко мне и доверительно сказал:
– За такие чаевые я готов предоставить и свои уши. Выслушаю любую историю о том, что привело вас сюда.
Я взял бокал со стойки, малость расплескав.
– Может, я алкоголик!
– С четырех порций – в зюзю? Не-е, – Джо засмеялся.
– Ну, тогда банкрот и неудачник.
– Не, банкроты не носят с собой комок сотенных и иначе выглядят.
– А как я выгляжу?
– Правду?
– Угу.
Бармен перегнулся через стойку и смерил меня взглядом.
– Чистые штаны, хорошие туфли, рубашечка-фирма́ с китом этим вышитым, зажим для денег… Я бы сказал, мажор, который рос с серебряной ложкой в руке.
Я невольно захохотал. Серебряная ложка! Айрленд тоже язвила на этот счет в своем первом имейле, с которого все началось…
Я отпил водки.
– Наверное, вы оба правы.
Бармен удивился, но уточнять не стал.
– Не банкрот, не алкоголик – стало быть, неприятности дома. Я угадал?
– Почти, – буркнул я.
– Проблема с такой проблемой в том, что начинается она с пустяков.
Я такого еще не слышал, но в словах Джо имелось рациональное зерно.
– А ты умный мужик, Джо.
– Бен, – поправил бармен. – Но за две сотни зовите меня хоть Ширли. У меня за плечами два развода, поэтому советчик из меня так себе, но все же если при виде нее у вас расплывается улыбка еще до утреннего кофе и если у вас на нее стоит без стакана, значит, за нее надо держаться. Купите букет вон в круглосуточном, идите домой и извиняйтесь, даже если не виноваты.
Эх, если бы все было так просто…
– Ты прав, Джо.
Бармен обрадованно выпрямился.
– Неужели домой пойдете?
– Нет. Советчик ты так себе.
Грант
Я приподнял голову и чуть не зашипел: кожа со щеки, по ощущениям, осталась на жестком пластике. Я приподнялся на локте и огляделся: я находился в какой-то приемной спартанского вида, но, хоть убей, не помнил, как сюда попал.
– Вы в психиатрической лечебнице Паттон, – сказал кто-то рядом низким баритоном.
Паттон?! Какого дьявола я забыл в этом трижды проклятом месте? Повернув голову на источник звука, я увидел хорошо одетого человека, сидевшего через несколько кресел. Он закрыл медкарту, которую читал, и сложил руки на коленях.
– Я доктор Бут.
Фамилия показалась мне знакомой, но вспомнил я не сразу: голова просто раскалывалась. Я сел и впервые понял, что спал на складных стульях с эргономичными пластиковыми сиденьями.
Рука сама поднялась к виску.
– Я что, попал в аварию?
– Об этом мне ничего не известно. Я могу предположить легкое алкогольное отравление в результате переупотребления спиртного.
Блин, голова сейчас точно лопнет. Какого я, блин, ловлю в Паттоне?
– Вы не знаете, как я сюда попал?
– Об этом вас спросил наш охранник. Вы ответили – на такси.
Я машинально кивнул, и движение вызвало взрыв боли под черепной коробкой. Я напрягал память, силясь воскресить вчерашний вечер. Так, сначала я пил в баре, потом какой-то мужик запер бар и довел меня до машины. Джо? Вроде его звали Джо. Точно, это был бармен, я вышел вместе с ним, когда бар закрылся. Черт, то есть я пил до четырех утра?! Неудивительно, что у меня отшибло память.
– А мы с вами раньше встречались? – спросил я доктора Бута.
Он улыбнулся.
– Нет, это наша первая встреча. Вы приехали примерно в пять тридцать утра и попросили о свидании с одной из моих пациенток. Любые визиты разрешены только с одобрения лечащего врача. Охрана видела, что вы пьяны, и вас не пропустили, но они позвонили мне и уведомили о происшествии. Я попросил дать вам отоспаться в приемной – по крайней мере, до полудня, когда начнутся посещения. Вообще сюда пускают круглосуточно, но коррекционное отделение следует протоколу государственных тюрем, когда речь идет о посетителях.
– А сколько сейчас времени?
Врач взглянул на часы.
– Четверть одиннадцатого.
Я пригладил волосы (даже волосы трогать было больно).
– Я так понял, вы – психиатр Лили?
Доктор Бут кивнул.
– Да. Первые четыре года пребывания у нас Лили упорно добивалась встречи с вами, но вы не ответили ни на одно из моих сообщений и ее писем. Мне стало любопытно, что же привело вас сюда сегодня. Когда я пришел, вы крепко спали.
– И вы сидели тут четыре часа, дожидаясь, пока я просплюсь?
Врач улыбнулся.
– Нет. Когда я увидел ваше состояние, я ушел на утренний обход, попросив охрану скинуть мне на пейджер, когда вы проснетесь. А потом я вернулся и заполнял истории болезни… – Он показал глазами на толстую стопку пухлых коричневых папок на соседнем стуле.
– Почему?
– Что – почему? Почему я попросил охрану дать вам выспаться или почему работаю тут с медкартами?
Я встряхнул головой.
– И то, и другое.
– Я уже сказал, меня заинтересовала причина вашего появления. Лили по-прежнему моя пациентка, у нее отмечается значительный прогресс, но от членов семьи пациента я нередко узнаю важную информацию, которая помогает в лечении. При поступлении к нам Лили подписала разрешение обсуждать течение ее болезни с вами. Каждый год мы с ней пересматриваем подписанные ею документы. Прошло уже семь лет, а она так и не отозвала свое разрешение, поэтому юридически я имею право рассказать о ее состоянии. У меня ощущение, что это поможет мне понять, отчего вы захотели ее увидеть.
– Когда она впервые поступила сюда, вы сказали? Ее не в больницу упекли, ей дали двадцать пять лет, черт побери! А вы ее здесь держите в полной расслабухе! Она заслужила тюремную камеру, как любой убийца!
– Понятно. Вы приехали поговорить с ней?
Я кашлянул. Во рту было ужасно сухо.
– Нет. Я не хочу ее видеть и не желаю ей помогать. Не знаю, что на меня нашло ночью… или под утро, когда я сюда приперся.
Доктор Бут некоторое время вглядывался в мое лицо и кивнул.
– Ясно. Но мы-то с вами можем поговорить. – Он встал. – Какой кофе вы предпочитаете? Позвольте предложить вам кофеина и тайленол – у меня впечатление, что вам не помешает и то, и другое.
Мысль подняться на ноги вызвала непроизвольную тошноту. Нечего было и думать о том, чтобы доковылять до такси и перетерпеть получасовую дорогу до гавани. Я потер затылок и шею.
– Ладно, так и быть. Кофе я бы выпил. Черный, если можно.
Док исчез и скоро вернулся с двумя пластиковыми стаканами и пакетиком тайленола.
– Спасибо.
Врач присел напротив меня и молча смотрел.
– Я вообще не пью. Со мной такого не случалось с самого колледжа…
– Значит, вас что-то расстроило и послужило триггером? Я имею в виду, подтолкнуло вас к употреблению алкоголя и приезду сюда?
– Лили к этому отношения не имеет.
А может, только моя бывшая жена в этом и виновата.
– Мы можем говорить о чем хотите, необязательно о Лили.
Я фыркнул.
– Но вы наверняка подвергнете мои слова психоанализу и свяжете с ней. Разве не так работают психиатры? Готовы объяснить что угодно, лишь бы отвести обвинение от своего пациента! Нарик убивает мужика при ограблении – так ведь его отец растлил, значит, отец виноват, а не крэк, которого выродок накурился за час до преступления! Женщина убивает собственное дитя – ах-ах, ее нельзя обвинять, у нее, видите ли, депрессия! У нас у всех на каком-то этапе жизни бывает депрессия!
Доктор отпил кофе.
– Я не собирался устраивать вам сеанс психоанализа. Я рассудил, раз вы приехали, вам есть о чем поговорить. Я не ваш врач, но я человек, и вы тоже человек, оказавшийся в трудной ситуации, вот и все.
Мне стало неловко.
– Извините.
– Все нормально. Поверьте, меня нелегко обидеть – издержки профессии. Большинство наших пациентов оказались здесь вопреки своей воле. Их поместили к нам либо суд, либо родственники. В первые пятнадцать минут сессии мне нередко кричат отвалить на хрен, потому что я сволочь.
Я улыбнулся.
– Нет, первые полчаса беседы я, как правило, еще вежливый.
Доктор Бут тоже улыбнулся.
– Можно задать вам личный вопрос?
Я пожал плечами.
– Не обещаю, что отвечу.
– Конечно, как захотите. Вы женаты?
– Нет.
– В серьезных отношениях?
Я подумал об Айрленд. Был в серьезных. Или я по-прежнему в отношениях? Блин, я не знаю.
– Да, я кое с кем встречаюсь.
– Вы счастливы?
Новый каверзный вопрос, на который сразу и не ответишь.
– Трудно быть счастливым, когда потерял ребенка. Да, Айрленд делает меня счастливым… Впервые за семь лет, черт побери.
Док долго молчал.
– Может ли быть, что вы приехали ради прощения, чтобы жить дальше?
У меня даже жилы на шее вздулись от бешенства.
– Лили не заслуживает прощения!
Доктор Бут посмотрел мне в глаза.
– Я говорил не о Лили. Прощение – это такая штука, которую надо найти в себе, никто вам его не преподнесет. Да, я считаю, что ваша бывшая супруга страдает биполярным расстройством, обусловившим ее психотическое поведение и в сочетании с выраженной послеродовой депрессией толкнувшим ее на нечто невообразимое, но вам необязательно со мной соглашаться, чтобы найти в себе прощение. Прощение не означает оправдания поступка Лили, оно лишь позволит случившемуся не терзать больше вашего сердца.
Неожиданно я почувствовал в горле вкус соли. Я достаточно выплакал за последние семь лет и не собирался сидеть в этом здании, дышать одним воздухом с бывшей женой и точить слезу. Я откашлялся, скрывая волнение.
– Я знаю, вы хотите как лучше, док, и я благодарен вам за это, правда. Но Лили нет прощения. Все, мне пора ехать. Спасибо за кофе и тайленол.