Сейчас я смотрела на нее. На земле лежит, вытянувшись, молодой человек. Из его головы течет кровь, расплываясь темным пятном. Глаза у него открыты, во взгляде боль и удивление. На верхней губе след от сбритых усов. Одна рука подвернута под бок. Другая вытянута, и пальцы ее согнуты, словно парень хочет кого-то подозвать. Он в джинсах и синей рабочей куртке. Тут же лежит разбитый грузовой контейнер, рядом – выпавшие из него железки.
– Очень сильное фото, – сказала я.
– Когда это случилось, дед был в доках. Его послали снимать какую-то торговую делегацию. Он пришел заранее, ходил, выбирал место для съемки. Дед любил говорить: «Время, потраченное на разведку, всегда окупится». И он увидел, как упал контейнер и ударил парня по голове. Он был свидетелем того, как парень умирал и дергался. И решил непременно его снять.
– Ужасное происшествие.
– Технику безопасности не соблюдали. В том доке вечно что-то случалось. Деду об этом рассказал один из рабочих, тоже коммунист.
Эта фотография послужила толчком к борьбе за улучшение охраны труда в доках. Дед Маркуса старался не зря.
Когда мы добрались, Маркус пошел вперед и отыскал деда; старик отдыхал на скамейке под деревьями. В тот раз у него случилось просветление, и он очень обрадовался внуку – и альбому. Билли Хартман был убежденным коммунистом. При наших следующих встречах он часто повторял: «От каждого – по способности, каждому – по потребности, иначе никак. Сами еще убедитесь».
А вот она, я уверена, ничего этого не знает. Понятия не имеет, какой человек Маркус и что ему нужно. Я вспомнила о том мужчине, которого видела в окне детской с Билли на руках. Положив альбом точно так, как он лежал, я пошла в кабинет Кэти. Проверила все ящики в письменном столе. Чего только там не валялось. Старые дискеты, использованные чековые книжки… а в самом нижнем я обнаружила стопку фотографий. Среди них нашла и то, что искала. Он был лишь на нескольких фото. Стоял в каком-то саду, обнаженный по пояс, загорелый. Ее любовник… Эту фотографию я положила Маркусу на самую середину стола. Там у него ничего лишнего, и он ее сразу увидит.
Кэти
Июнь
Я была на кухне, думала, что готовить на ужин. Хотелось утешить себя вкусненьким. Тут же на полу играл Билли. Мною владело уныние. От Филипа пока новостей не было. Подготовленные мной материалы он уже разослал членам правления – я узнавала у его секретарши. А мне ничего не сказал. Филип очень злопамятный. Завоевать его уважение нелегко, а вот потерять – запросто.
Во входной двери звякнул ключ. Вошел Маркус, поцеловал меня и Билли.
– Я бы куда-нибудь сходил. Давай прогуляемся втроем.
Маркус нечасто предлагал такое, и я сразу согласилась. Хорошо, что мы выбрались на улицу. Вечер выдался теплый и ясный, мы пошли в Риджентс-парк. Лишь несколько пар бродили по дорожкам, наслаждаясь тишиной и покоем. А я была в смятении. Толкая перед собой коляску, я стала жаловаться Маркусу на свои беды.
– У меня неприятности на работе… не знаю, потяну ли я редакторскую лямку.
Было не слишком приятно сообщать мужу о сомнениях в собственном профессионализме, но хотелось поделиться.
– Ты ведь только начинаешь, – успокаивающе сказал он.
Глаза наполнились слезами.
– Я все путаю, теряю бумаги, забываю. И чем больше в себе сомневаюсь, тем больше делаю ошибок.
– Плохо, конечно, что ты потеряла заметки, зато подала отличную идею. Ведь ей дали ход, верно?
– Да. Филип напомнил, что я на должности временно. По-моему, он в меня уже не верит.
– Вряд ли. Может, ты слишком много на себе тащишь? Пусть твои подчиненные делают больше. Пусть пишут, а ты сиди и строй из себя доброго начальника.
– Я и сама люблю писать.
– Ну так пиши, и им иди навстречу. Пусть сами выбирают себе объекты для статей. Если коллеги будут на твоей стороне, Филип не станет тебя отстранять.
Совет мне понравился, а поддержка Маркуса подбодрила. Да, надо встретиться с каждым сотрудником отдельно и предложить выбирать здания, о которых они захотят писать. Пусть чувствуют, что я их ценю, да и самой мне будет приятнее работать над проектом.
Я сжала его руку.
– Спасибо.
Мы еще погуляли, полюбовались игрой света на пруду. Уходить не хотелось, и, отыскав летнее кафе, где подавали тапас,[3] мы сели, поставили рядышком коляску и заказали два бокала пива.
– Ты у нас, надо полагать, эксперт по тапасу – тебе и заказывать, – решил Маркус.
– Это точно, я его в детстве столько съела… А папа всегда был верен мясу с овощами.
– А я вырос на маринованной сельди, картошке и ржаном хлебе, – грустно улыбнулся Маркус.
Я просмотрела меню.
– Возьмем креветки с чесноком, картофель с острым соусом, анчоусы, тортильи и, наверное, чоризо… А еще либо жареного кальмара, либо фаршированных мидий. Ты что предпочитаешь?
– Никогда не пробовал жареных мидий.
– Ну, они… жареные, в сухарях, очень вкусные.
– А нам не хватит одного блюда?
– Может, и хватит. Наверное, я просто жадничаю. Нужно ведь себя побаловать.
Сначала принесли тортильи, и я предложила кусочек сыну. Он не особенно заинтересовался. У него уже закрывались глаза. Мы привели коляску в горизонтальное положение, и Маркус катал ее взад-вперед, пока Билли не уснул.
Мы заказали еще пива; тут прибыли и остальные закуски. Я велела Маркусу закрыть глаза и стала его кормить, а он должен был говорить, что ему больше всего нравится. Он попробовал креветки с чесноком, картофель и остальное, мы дурачились и смеялись. Он похвалил кусочки перца в соусе табаско, что подавали с картофелем. А больше всего ему понравились, конечно же, маринованные анчоусы.
– Сказывается твое детство, проведенное с маринованной сельдью.
– А ты, наверное, больше всего любишь креветки с чесноком.
– В точку!
Мы все доели и даже протерли тарелки кусочками хлеба.
Потом сидели и любовались нашим спящим сыном.
– Я даже представить не мог, какое чувство буду к нему испытывать, – сказал Маркус. – В этой любви есть что-то животное, правда? У тебя такое же ощущение?
Я накрыла его ладонь своей.
– Абсолютно.
И мы пошли домой с удивительным чувством единения.
Было уже поздно, и я сразу понесла сына в кроватку.
– Это ты положила мне на стол? – спросил, подходя, Маркус.
Он протянул фотографию, и меня словно током ударило. Моя любимая фотография Эдди. Его сняли в каком-то саду, где он работал. Раздетый до пояса, грудь и руки загорелые, лицо в веснушках, широкая улыбка. Само олицетворение мужской сексуальности.
– Это Эдди, мой бывший. Я тебе про него рассказывала. Где ты ее взял?
– На моем рабочем столе.
– Странно. Я ее туда не клала. И вообще сто лет не видела.
– Тогда, может, Фрэн?
– Ей-то откуда взять?
Я была уверена, что спрятала фотографию в нижний ящик стола. Как раз перед тем, как Маркус стал перевозить ко мне вещи. Подумала, что так будет тактичнее.
Маркус пожал плечами и ушел. Он не рассердился, просто удивился. А мне стало неловко и совестно: я не рассказала ему, что Эдди сюда приходил. Наверное, Маркусу не понравился бы такой поздний визит. Не очень-то я умею хранить тайны, да и не люблю. А фотография мне обо всем напомнила, и это, наверное, было написано на моем лице.
Я укрыла сына легким одеяльцем и снова взяла фотографию: Эдди в период трезвости. Я пошла в кабинет, выдвинула нижний ящик – там, как я и думала, лежали все мои фотографии из той жизни. Я положила карточку туда же. Жаль, что это фото привнесло в наш чудесный совместный вечер нотку отчужденности.
Хейя
Июнь
Сегодня во второй половине дня мы с ней общались. Она пригласила меня к себе в кабинет, и мы сидели за столом для совещаний. Кэти очень трепетно к этому относится. Никогда не проводит бесед, сидя за своим рабочим столом. На ней было красное льняное платье без рукавов. Я заметила под мышками темные пятна от пота.
– Жарко, правда, Хейя? – сказала она, когда я села. – Окно открыла полностью, а сегодня – ни ветерка. Тебе налить воды?
– Да, пожалуйста, если она не газированная.
– Конечно.
Она поставила на стол большую бутылку, два пластиковых стаканчика и налила мне воды.
– Спасибо.
– Приступим. Серии про наследие ЮНЕСКО нам хватит на целый год. Мне хотелось бы знать, какие ты предпочитаешь объекты.
– А что ты предлагаешь? – спросила я. С какой стати мне изображать восторг по поводу ее проекта? Тим и Стефани с ней уже совещались, и оба полны энтузиазма. Тим получил Италию, а Стефани отправлялась в Грецию.
– Возможно, Хейя, у тебя есть какие-то пожелания?
Я лишь покачала головой.
– Ты могла бы заняться объектами в Финляндии. Не вдохновляет? – Она придвинула мне список. – Там семь объектов, наверняка все тебе известны. Погребальный комплекс трогать не будем, природные объекты тоже. Осветим остальные четыре.
Я посмотрела список: крепость Суоменлинна, старый город Раума, бревенчатая церковь в Петяявеси, деревообрабатывающая фабрика в Верле.
– Я еще школьницей их смотрела и ничего особенно в них не увидела. И вряд ли сейчас смогу написать о них что-либо интересное.
– Ну ладно. Я просто подумала, что, зная язык, ты любые интервью…
– Кураторы этих объектов отлично владеют английским.
– Конечно, конечно…
Кэти крутила на пальце кольцо. Толстое золотое кольцо фирмы «Райт и Тиг» с выгравированной по окружности надписью. Вечно она его вертит, когда задумывается. Смотрит на него и поворачивает так, чтобы наверху было одно слово. На свое довольно скромное обручальное колечко почти и не смотрит.
Она подтолкнула ко мне полный список объектов ЮНЕСКО.
– Ты уверена, что никуда не хочешь поехать?
Я просмотрела список. Путешествовать меня не тянуло. В списке объектов Британии я обнаружила остров Святой Кильды, Даремский замок и собор и Адрианов вал.