Дуглас, намазав крекер толстым слоем масла, украсил его сверху кусочками сыра.
– Дуглас, ну куда тебе с сыром еще и масло, – простонала Фиона.
– Мне так нравится. Люблю вкус сыра с маслом.
– А холестерин?
Я дала Билли пожевать корочку.
– А я как-то был по делам в Финляндии, – сказал Дуглас. – Мы там проводили исследования. В основном в Хельсинки, и мне там понравилось. А еще ездил на побережье, в местные деревушки. Там тоже попадается нервный народ.
– Злой, недалекий и мелочный, – согласно кивнул Маркус.
– А ты давно там был? – спросила я Дугласа.
– Года четыре назад.
– Одна моя сотрудница раньше работала диктором на финском телевидении – Хейя Ванхейнен.
Маркус поднялся и сказал Фионе:
– Возьми Билли, я открою еще вина.
– Наконец-то доверил. – Она взяла Билли и стала легонько его подбрасывать.
Маркус положил пустую бутылку в мусорный бак.
– А как она выглядит? – спросил Дуглас.
– Светловолосая, высокие скулы…
Маркус достал бутылку и начал снимать с горлышка фольгу.
– В холодильнике же есть, – подсказала я.
Он кивнул и открыл холодильник. Я не поняла, почему он вдруг помрачнел.
Когда гости ушли, я стала убирать посуду, выкладывать остатки еды с тарелок на старую газету, чтобы выбросить в бак для пищевых отходов. Голова у меня гудела от жары и усталости. Я смотрела на расплывающийся по газете жир, и меня переполняли отвращение и тоска.
Утром позвонила Фиона.
– Спасибо за чудный вечер. Накормила нас изумительно.
– Я так рада была повидаться, и Маркус от вас в восторге. Жаль только, я перенервничала…
– Все отлично. Понятно, почему ты влюбилась в Маркуса. Он просто чудо!
– Симпатичный, правда?
– А почему ты даже не упоминала, какая он знаменитость?
– Как понять – знаменитость?
– Дуглас сказал, что весь вечер никак не мог вспомнить, почему лицо Маркуса кажется ему знакомым. А сегодня вспомнил: Маркус был в Финляндии очень известным радикалом.
– Нет!
– Да! У них там была какая-то студенческая акция протеста, и Маркус организовал в Хельсинки демонстрацию. Его арестовали. Тогда сотни студентов собрались у полицейского участка и потребовали его освободить.
– Ушам не верю.
– Не сомневайся, ты же знаешь – Дуглас и политика… Твой Маркус был примером подражания для тысяч студентов!
– Невероятно. Я понятия не имела…
– Так расспроси его.
– Даже не знаю… Он не любит рассказывать о своем прошлом. Я боюсь поднимать эту тему.
– Соберись с силами.
– Да, но… Понимаешь Фиона, не так уж у нас все хорошо. Маркус порой очень замкнут. Его холодность меня иногда просто убивает.
– Плохо…
– Думаю, нам требуется время. Мы оба только привыкаем друг к другу. Мне лишь нужно, чтобы он был со мной откровеннее.
– Зря ты мне не позвонила.
– Тут еще Эдди на днях объявился.
– Кэти, ты же не…
– Нет-нет, он просто явился без предупреждения.
– Помню, как ты мучилась из-за его пьянства.
После нашего разговора я сделала то, что раньше мне и в голову не приходило: поискала сведения о Маркусе в Интернете. Набирая слова «Маркус Хартман Финляндия», я чувствовала себя виноватой, как будто шпионила за кем-то. Что же я сейчас увижу?
На экране появились фотографии юного Маркуса. Три снимка изображали, видимо, демонстрацию – толпы людей, лозунги; он шагал на переднем плане. Текст был финский – выдержки из новостей, и я мало что смогла оттуда почерпнуть, лишь даты; речь шла о событиях многолетней давности. На двух других снимках был только Маркус. Один снимок – головной портрет, на другом он стоит на фоне какого-то здания. И здесь все не по-английски; непонятно даже, когда их сделали.
Выходит, Дуглас не ошибся: Маркус участвовал в студенческом политическом движении и даже его возглавлял. Так вот он что скрывает? Но чего здесь стыдиться? Или есть другая причина не говорить о своей жизни в Хельсинки? Со снимков на меня смотрел Маркус – такой молодой, пылкий, такой красивый… Нет, не стану спрашивать.
Заодно я решила посмотреть и про Хейю. На этот раз фотографий было множество. Целая серия эффектных снимков, где она за дикторским столом, несколько фото с официальных мероприятий. На одном снимке она брала интервью у какого-то мужчины, кажется, политика. Попадалось кое-что и на английском – о ее работе на телевидении и о рейтинге программ. Похоже, она была одной из лучших ведущих на новостном канале. Но все это касалось лишь работы: новостей, которые она освещала, людей, у которых брала интервью.
Никакой личной информации я не нашла – ни в Фейсбуке, ни в Твиттере. Чего и следовало ожидать. Хейя не из тех, кто станет рассказывать о себе в социальных сетях. Она даже с коллегами, с которыми проводит целый день, ничем не делится. Я так и не поняла, почему она ушла с такой престижной работы. Ведь она еще молода, у нее впереди были годы и годы успешной карьеры. Ушла, чтобы писать для журнала статьи об архитектуре? Странно.
Хейя
Июль
В начале июля я получила письмо от моей матери, Соланж.
Дорогая Хейя!
Ты теперь так далеко, что мы с твоим отцом решили: Магомет, может, и не идет к горе, а мы до тебя доберемся.
Папа нездоров, и я за него волнуюсь. Он не хочет бросать работу; мучает себя без всякой необходимости. Все же я уговорила его взять отпуск на четыре недели. На август у нас намечен десятидневный круиз. Отправляемся из Лондона, потом две ночи в Париже, оттуда на поезде в Марсель. Потом – Генуя, берег Амальфи, Сицилия, Карфаген и Барселона. И возвращаемся в Марсель. После планируем провести две недели в Провансе. Условия прекрасные, и папа настаивает, чтобы ты поехала с нами в круиз. Я тоже считаю, что тебе пойдет на пользу отдохнуть от работы. Папа с удовольствием все оплатит.
Если же ты, как я предвижу, не сможешь на такой срок оставить работу, мы прилетим в Лондон пораньше и побудем какое-то время с тобой. Мне посоветовали хороший отель прямо в центре, на Шарлотт-стрит. Буду благодарна, если ты уточнишь свои планы, чтобы я могла зарезервировать номер. Если хочешь поехать в круиз, сообщи как можно быстрее, тогда папа успеет заказать тебе каюту.
Как всегда, с любовью,
Трудно придумать худшую участь, чем провести десять дней на корабле с моей матерью в борьбе за внимание отца. Ревнивее ее нет никого. Если папа нальет мне вина раньше, чем ей, начинается сцена. К тому же совершенно ясно: она не хочет, чтобы я с ними ехала.
Помню, в какую она впала ярость, узнав о моем уходе с телевидения. Пусть она меня и не любила, но ей нравилось, что ее дочь пользуется известностью. Настоящую причину ухода я ей назвать не могла. Надеялась, что она разглядит страдание за моей маской. Ничего она не разглядела. Сплошное равнодушие и осуждение. Тогда я и махнула на нее рукой. Даже не называю ее мамой: для меня она Соланж, как и для всех остальных.
Когда две недели спустя мои родители приехали в Лондон, я взяла с собой Роберта – пусть побудет буфером.
Соланж встретила нас в вестибюле отеля – элегантная, в темно-зеленом жакете. Роберт чмокнул ее в щечку, и она одарила его легкой улыбкой. Ясно, что вчера, когда мы вместе обедали, Роберт произвел хорошее впечатление. Она объявила:
– Петер сегодня с нами не пойдет. Он не выспался, и ему нужно отдыхать. Встретимся с ним за обедом.
– Он вчера плохо выглядел, – обеспокоенно сказала я.
– Я же ясно тебе написала, Хейя. Он нездоров.
– А что с ним?
От недовольства по ее лицу пробежала легкая дрожь, она поморщилась.
– Проблемы с сердцем.
– Это очень серьезно?
– Ему нужно беречься.
– А что-то сделать можно?
– И так уже все делают. Иногда ему просто нужно отдыхать.
Роберт чувствовал нарастающее напряжение. Он сжал губы, словно не желая сказать лишнего, погладил мою руку и обратился к Соланж:
– Вы не передумали насчет экскурсии в галерею «Тейт Модерн»? Можно отменить.
– Нет-нет, я очень хочу пойти, а Петер просил купить ему каталог.
Я разглядывала пол вестибюля, выложенный белыми и серыми мраморными плитками. Роберт опять сжал мне руку.
– Так идем?
– Я бы лучше осталась, побыла с папой. Вы не возражаете? – Я перевела взгляд с Роберта на Соланж.
– Твоему отцу нужно спать, – отрезала она.
– Я не стану его будить. Дай мне ключ от номера. Посижу там, а когда он проснется, заварю ему чаю.
– Ты ведь собиралась все нам показать!
Как же я ее ненавидела! Я столько месяцев скучала по отцу, а она недовольна, что мы побудем вдвоем.
– Я с огромной радостью все вам покажу, – предложил Роберт.
– Спасибо, Роберт. – Она повернулась ко мне. – Тогда встретимся в ресторане.
– Столик заказан на час пятнадцать, – напомнил Роберт, посылая мне заговорщический взгляд – да, нелегко с ней.
Папа не спал. Одетый в халат, он сидел в кресле у окна.
– Милая, а где остальные?
– Ушли в галерею. А мне захотелось побыть с тобой.
Он встал и крепко меня обнял.
– Я очень рад!
Я села и внимательно на него посмотрела. Он был бледен.
– Ты плохо спал?
– Так себе. Сегодня просто нужно немного отдохнуть. Ничего страшного.
Я погладила его по руке.
– Ходить по галерее Тейта – такая морока. Она огромная.
– Да, я о ней читал.
– За один раз там все не посмотришь, хотя, я уверена, Роберт постарается.
Папа улыбнулся.
– Мне он понравился. Умный человек.
– Да, он очень умный и образованный.
– Не слишком теплые слова.
– Роберт – замечательный. Но я в него не влюблена.
– А он, по-моему, от тебя без ума.
Я пожала плечами. Папа хорошо знал, как я любила Маркуса и как переживала, когда он ушел.