– Попробую что-нибудь придумать, – пробормотал он.
– Спасибо, Уэйн, я вам очень благодарна.
После обеда я опять прогуливалась по берегу. Видела ту женщину с седыми волосами – она шла впереди. Волосы у нее были растрепаны, ветер дергал длинную черную юбку. Она остановилась у витрины кафе и разглядывала пирожные, выложенные на фарфоровых блюдечках. Я прошла мимо; здороваться мы не стали.
Дальше на главной улице отыскалась аптека. Детский отдел был довольно большой. Я купила набор бутылочек, молочную смесь. Не сразу определилась с размером памперсов, но в конце концов взяла размер для полуторагодовалого ребенка. Аптекарша подсказала, где продают коляски.
Наконец я купила все необходимое; детские вещи сложила в чемодан, коляску убрала в багажник. Нужно было отдохнуть: ноги налились тяжестью. Я дотащилась до уныло-безликого номера в гостинице и не вставала до самого ужина.
Когда врач сообщил мне о моей болезни, он сказал, что есть способы облегчить ее протекание. Я могла дожить до сорока или даже до пятидесяти. Я лежала и вспоминала, как Арво Талвела убеждал меня испробовать все виды лечения. И я терпела мучительные процедуры, постоянно сдавала анализы, глотала таблетки. А когда он умер, все изменилось. Он был моей путеводной звездой. Обещал бороться вместе со мной, говорил, что хотя физически я ослабну, зато укреплю силу духа. Говорил, что я не знаю цену жизни, пусть даже в инвалидной коляске. Я рассказала ему, как Таня горько плакала тогда в саду. Таня все равно хотела жить, возражал он, и доказательство тому ее слова. Жить – важнее всего. Будут и в самом конце какие-то радости, радости, о которых я теперь просто не задумываюсь.
Кэти
Сентябрь
Вчера произошло нечто необычное. Я сидела у себя, правила корректуру первого выпуска нашего путеводителя. В дверь постучала Аиша. За спиной у нее стоял незнакомый высокий широкоплечий мужчина.
Моя помощница казалась смущенной.
– Это Роберт Мирзоев, друг Хейи. Можно ему войти на пару слов?
У меня сжалось сердце.
– Конечно…
Я встала навстречу гостю, и мы пожали друг другу руки.
– Роберт Мирзоев. Простите, что вот так врываюсь. Мне следовало позвонить.
Голос у него был низкий, речь с американским акцентом. Похоже, это о нем говорила Аиша, видевшая как-то Хейю с мужчиной.
– Ничего страшного.
– Я просто проходил неподалеку, и мне пришло в голову… Я беспокоюсь за близкого мне человека, Хейю Ванхейнен, вашу сотрудницу.
– Бывшую. Она недели две как уволилась.
– Уволилась?!
– Да. Совершенно внезапно. У нее серьезно заболела мать, и…
– Соланж?! – Он казался пораженным.
– Простите?
– Вы говорите – «мать»?
– Да. Хейя улетела в Финляндию, ухаживать за матерью.
– Очень странно. Я видел ее мать месяц назад. Она была в добром здравии. Это у отца проблемы с сердцем.
У него были карие глаза, большие и серьезные, и он явно волновался. Я почему-то заторопилась:
– Понимаете, Хейе понадобилось срочно улететь. Она заказала билет на следующий же день и уволилась без отработки.
– Вот это новость. Она обещала связаться со мной, как только все точно узнает. Но до сих пор не объявилась. Конечно же, я обеспокоен.
– Конечно же, – смущенно повторила я. – Вы, пожалуйста, садитесь.
Он сел.
– А вы можете дать мне ее адрес в Финляндии? Я понимаю, так не делается, но мы были очень близки, и…
– К сожалению, адреса в Хельсинки у меня нет. Хейя просила выслать документы на лондонский адрес.
– Ни телефонного номера, ничего?
– Только в Лондоне…
– Тогда извините за беспокойство. Для меня неожиданность, что заболела именно мать. Я думал, речь об отце.
Мне стало жаль его, такого беспомощного. Пришел сюда, волнуется, ждет от нее вестей. Нас это роднило. Мы оба – жертвы ее скрытности и ледяного равнодушия. Мне хотелось ему помочь.
– Знаете, я сейчас вспомнила про анкету… Там что-то может быть. Нужно посмотреть.
Я подошла к столу, выдвинула ящик.
– Вы так любезны… – сказал он.
Пробежавшись пальцами по корешкам, я отыскала нужную папку.
– Нет, к сожалению. Только лондонский адрес. – Я перевернула страницу. – Вот тут есть телефонный номер, – думаю, это в Хельсинки.
– Можно взглянуть?
– Вообще-то, так не полагается… – Я показала ему краешек листа.
– Иллка Лэйн… Вы позволите мне записать?
Я записала ему на листочке имя и номер телефона.
– Только, пожалуйста, никому.
– Разумеется. Большое спасибо, я вам очень благодарен.
Тут Мирзоев увидел фотографию мужа и сына у меня на столе. Он явно узнал Маркуса. И, поняв, что я это заметила, поспешил задать вопрос:
– Ваш сын?
– Да. Билли. Снято несколько месяцев назад. Сейчас ему почти год.
– Похоже, весьма любознательный.
– Еще какой.
Я проводила гостя до двери. Он дал мне свою визитку. Оказывается, он психоаналитик.
Мы неловко топтались на пороге, словно не все еще обсудили.
– Надеюсь, вы что-нибудь выясните.
– Я тоже надеюсь. Мне хочется поддержать ее, чем смогу.
Мы пожали друг другу руки, и он ушел.
Эта встреча меня разволновала. Роберт узнал Маркуса, однозначно, однако мне ничего не сказал. Где же он мог его видеть? Может, у Хейи есть его фотографии? Или они знакомы? Знает ли Роберт, что Хейя много лет была возлюбленной Маркуса? Нет, вряд ли. Она хранила это от него в секрете – так же, как Маркус скрывал все от меня. Он хочет ей помочь… а она бросила его в неизвестности. Они с Маркусом похожи – партнеру дают мало, а взамен берут самое дорогое.
Почему же я не расспросила о ней Роберта? Ведь они встречались несколько месяцев, и он хорошо ее знает. Наверное, я не стала расспрашивать потому, что он явно души в ней не чает, а мне не удалось бы скрыть свою ненависть.
Аиша ушла обедать. Я закрыла кабинет и отправилась в Хемпстед, прогуляться и успокоиться. Так что же с Хейей? Когда я о ней думаю, лицо у меня каменеет, а губы сами собой сжимаются, словно в рот попала горечь. Не хочу я больше переживать это чувство. Хочу вернуться к тем ощущениям, которые испытала по дороге к морю, до того, как увидела тот снимок, – аромат вереска, яркое солнце, Билли за спиной. Я была счастлива, сама того не понимая.
Счастлива? Я жила в придуманном раю.
Началось с того, что Хейя пришла работать в журнал, и я спросила о ней Маркуса. Он промолчал. А ведь даже одна-единственная ложь вызывает цепную реакцию и заражает все вокруг.
Та ложь означала, что Маркус никогда не станет рассказывать о своей жизни в Финляндии. Она означала, что мы будем все больше друг от друга отдаляться. Она подтачивала отношения, которые зародились у нас с появлением сына.
Однако начались наши беды именно тогда, когда я приняла Хейю на работу.
Эта ложь разрушила нашу близость, радость от того, что мы оба начинаем с чистого листа.
Всякий раз, когда я заговаривала с Хейей, или просто проходила мимо, или давала ей тему для статьи, она знала, знала то, чего не знала я! Что Маркус мне лжет.
А потом, когда я спросила Маркуса о ее работе на телевидении, он прибавил к первой лжи вторую.
Рано или поздно ложь всплывает, словно нечистоты в грязной воде. Она зловонна и заражает все – и не важно, что я узнала правду тогда, в Ботталаке, а Роберт понял сегодня. Ложь так или иначе выходит наружу.
День сегодня был ужасный. Вернулся Филип, а яд, оставленный Хейей, продолжает действовать.
Сначала он поговорил с Викторией. Пока она была у него, я проверила почту; мне пришло письмо от Гектора Агапито. Мы пригласили на презентацию всех принимавших участие в работе, прессу и авторов, пишущих о путешествиях. Письмо Гектора я открыла в первую очередь; он сообщал, что непременно приедет. На следующей неделе он собирался в Лондон и предлагал с ним пообедать. Еще выражал надежду, что у меня все хорошо и Билли здоров. Такое приятное, дружеское письмо.
Фотографии Гектора очень украсят нашу презентацию. Мы установим большой экран и продемонстрируем лучшие снимки – среди отобранных есть и работы Гектора.
Сначала я хотела отказать Гектору. Я совсем не та, какой была летом, в Лиссабоне. Мой брак под угрозой, меня переполняет ревность, я вообще не в себе… Потом вспомнила, как мы уплетали мидии, как нам было легко вместе, какой он веселый. А мне сейчас так хотелось чьей-то теплоты. И я написала, что мы встретимся, только на этот раз угощаю я и знаю, где подают отличную рыбу с картошкой.
Затрещал телефон. Звонила секретарша Филипа: мне нужно прийти и доложить, как шли дела в его отсутствие.
Едва войдя к Филипу, я заметила: шеф недоволен. Он едва ответил на мой вежливый вопрос о том, как отдохнул, – что-то буркнул и отмахнулся, а потом спросил:
– Что там еще за разговоры об увольнении Хейи?
– Я как раз собиралась рассказать. Недели две назад она пришла и заявила, что ей срочно нужно в Хельсинки. Заболела ее мать, и…
– Почему ты это со мной не обсудила?! – рявкнул он.
– Прости?
– Почему не посоветовалась? Я же не на луну улетел. Достаточно было трубку снять.
– А о чем советоваться? Хейя буквально потребовала, чтобы ее немедленно уволили. Я предложила ей отпуск. Она не захотела, сказала, не станет даже отрабатывать положенный срок. У нее билет на самолет был на следующий день!
– Нет, что-то здесь не так, – обвиняющим тоном произнес Филип.
Я одновременно разозлилась и испугалась. Он был неправ… и отчасти прав.
– В каком смысле – не так?
– С чего бы ей вдруг увольняться? – Он сердито щелкнул пальцами прямо у меня перед носом. – Она говорила, что ей здесь нравится. Ее только атмосфера в коллективе угнетала. У тебя с ней случались размолвки?
– Филип, я протестую против такого тона. Ты меня как будто в чем-то обвиняешь.
– Пока ты была в отпуске, Хейя высказала несколько критических замечаний в адрес путеводителя, очень, кстати, разумных. Она говорила, что с тобой обсуждать его не может.