А она говорила:
– Не помню такого второго чудного солнечного дня. Не знаю, как тебя благодарить.
И мы купили ещё по стаканчику.
Даже по два стаканчика.
Большая рыба отсюда и до школы
– Вот какая мысль носится у меня в голове, – сказал мне Федька. – И не даёт мне покоя. Я обязан поймать большую рыбу, длиной отсюда и до школы.
Мы шли вдоль школы домой, школа была рядом, метров пять всего.
– Кому это ты обязан? – спросил я. – Кто же это велел тебе выудить такую большую рыбу?
– Никто не велел, – сказал Федька. – Я перед собой обязан. Это мой долг. Я должен поймать большую рыбу и накормить ею всю мою семью. Я хочу сделать им приятное.
– Почему бы не купить её в магазине? – спросил я.
– Я думал, ты умнее, – сказал Федька. – Поймать своими руками! Чувствуешь? Я хочу сделать им приятное – папе, маме, маминому папе, папиной маме, дяде Косте из Баку, Димке, Наташе и годовалому Жорику.
– Лови, – сказал я. – Только где её ловить? Зима.
– Как где? – заволновался Федька. – Из-подо льда ловить. Пробить лунку и ловить большую рыбу, чтобы сделать им приятное.
– Лови, – согласился я. – Лови, дело твоё. Только не позабудь пробить большую лунку.
С тех пор началось: как звонок с урока – Федька летит домой, а когда я выходил из школы, он уже шёл мне навстречу с чемоданчиком в руке – там, наверное, лежали снасти. Река от нашего дома была не близко. Он, я думаю, ездил туда на трамвае, и, когда я вечером выходил погулять во двор, а он возвращался, лицо у него было озабоченное, на меня он не смотрел и, по-моему, думал, как его пустят с такой большой рыбой в трамвай, когда она попадётся.
Наконец я не выдержал.
– Как она поживает, твоя большая рыба? – спросил я.
– Зря ты так, – сказал Федька. – Она в скорости будет, я уже приметил одну – большая что надо, своими глазами видел. Не жить ей в реке. Я уж так решил, сделаю им приятное – папе, маме…
Когда он похвастался, что видел её своими глазами, что-то дрогнуло во мне, и я заговорил.
– Послушай, – сказал я ласково, – нельзя ли так сделать, чтобы мы её вместе выловили? Выловим вместе, а домой возьмёшь её ты, раз уж ты всё это придумал.
– Ладно, – неожиданно согласился Федька. – Я бы мог и один её осилить, но если так, тогда ладно.
– Твоим, наверное, приятно будет, когда ты с ней домой явишься!
– Ещё бы, – сказал Федька, – они ох как обрадуются.
На следующий день мы сразу после уроков отправились на реку, к лунке. До темноты простояли мы возле лунки. Мы надевали на крючок и чёрный, и белый хлеб, и колбасу, и котлетку, но большая рыба так и не появилась.
С того дня я и забыл обо всём на свете, кроме этой рыбы.
Я даже видел её во сне два раза.
Так прошло дней десять.
Нам попадались маленькие рыбки, иногда даже не очень маленькие, но всех их Федька выбрасывал, говоря, что они никуда не годятся.
А большая рыба так и не появилась. Ни разу.
Тут и четверть кончилась в школе. Всем нам выдали табели с отметками.
И какой же страшный скандал был у меня и у Федьки дома! В наших табелях полно было троек. Ничего удивительного в этом не было – ведь из-за этой большой рыбы времени на уроки почти не оставалось. Дома мы говорили, что ходим друг к другу заниматься.
– Большая рыба, – сказал я Федьке, – зачем она нужна! Чего маленьких-то брать не хотел? Думаешь, твои бы не стали есть? Теперь троек полно. Тоже – сделали приятное.
– Эх ты, – сказал Федька. – Тысяча маленьких совсем не то, что одна большая… Эх ты…
Я не стал с ним спорить. Но ловить его рыбу тоже ходить не стал. Он, по-моему, тоже не ходил. Оба мы взялись за ум, учились как следует и последнюю четверть закончили очень хорошо.
Лето пришло. Вскоре за нами приехала машина, чтобы отвезти нас на дачу. Я и папа с мамой забрались на стулья, столы и вёдра, которые были привязаны к кузову, шофёр завёл машину, я помахал рукой всем ребятам, и тут из ворот вышел Федька.
– Привет, Федька! – закричал я. – Всего тебе наилучшего. Куда направляешься?
– На речку, – сказал Федька, – за большой рыбой. Очень хочется сделать им приятное.
Машина тронулась и быстро помчала нас, и пока можно было, я всё время смотрел, как Федька машет и машет мне рукой от ворот нашего дома.
Я человек настойчивый
Я вчера в школу в резиновых сапогах пришёл. Правда, дождь, но это ничего, это им не вредит. Я теперь решил, что рыбаком буду, артистом не буду. И вообще лучше, и если артистом, то в таких сапогах не походишь. Там у них другая обувь: туфли, тапочки…
А резиновые, резиновые-то! Загляденье. Чёрные. Блестят. Скрипят. Длина – во! – до колена, а если отогнуть края – до пояса, и размер ничего, сорок третий: у папы такая нога.
Иду – гуляю… Дождь, а мне хоть бы что. Скрип такой, тепло, просторно и сухо.
«Здрасте!» – «Здрасте!» – «Откуда такие сапожки?» – «Из Парижа!» – «Да ну?!» – «Ну да!»
Прихожу в школу – смех. Все смеются. Покатываются. Даже захлёбываются. Плачут. Мне такой смех понятен. Смех от зависти. Ну как же, ещё бы! Размер сорок третий, тёплые, чёрные, блестят, лёгкие, как пух, особый скрип.
Первый урок физкультуры был. Все надели майки, трусики. Я тоже надел. Построились в линеечку. Главное, что это за линеечка?! Все прыгают, хохочут, за животы хватаются. Один я ровно стою. Не хватаюсь. Мне что? Мне не завидно. У меня сапоги. Выше колен. Тапочки мне ни к чему. Я их и не брал даже.
Вошёл учитель Лев Евгеньевич. Пока спрашивал, в чём дело, пол-урока прошло. Наконец меня увидел. Говорит:
– Шаг вперёд!
Что это был за шаг! «Р-раз – два!» Со стороны поглядеть – одно удовольствие. Все рыдают, но мне-то причина ясна: зависть.
Лев Евгеньевич говорит:
– Это что? Что это?!
– Сапоги, – говорю, – сапожки. Разве не видно?
– Зачем они?
– Смешно, – говорю. – Они до колен, а если отогнуть, – до пояса.
– Верно. А зачем?
– Как зачем? Чёрные. Блестят. Размер сорок третий. Не промокают. Можем проверить.
– Не надо! Не надо! Но что с ними делать?
– О! О-о-о! Что угодно! Носить воду. Грибы. Ягоды!
– И только?
– Не только! Кошек! В каждом по кошке.
– Каких кошек?!
– О-о-о! Любых, каких надо! – говорю.
– О-о-о! – говорит. – Зачем они здесь, на уроке физкультуры, эти сапоги?
– Бегать, прыгать…
– Пры-ыгать?
– Да. О, да. Лёгкие, как пух.
– Принесите, ребята, стойки и планку.
Принесли, поставили.
– Прыгай же, – говорит.
– Уже! Вот я уже бегу и прыгаю.
Я три раза планку животом сбил. Неудачный день.
– Сходите за директором, – говорит Лев Евгеньевич.
Пришёл директор.
– Вот, – сказал Лев Евгеньевич. – Мальчик в высоких резиновых сапогах. Делайте со мной что хотите, я не могу.
– Что это, Алёша? – говорит Анна Ивановна.
– Ну сапоги же, – говорю, – сорок третий номер. Как пух. Что, не нравятся?
– Разве у тебя нет другой обуви?
– Есть. Плохая, – говорю.
– Рваная?
– Нет, – говорю, – целая. Но сапоги лучше.
– Что с тобой, Алёша? – сказала она и потрогала мой лоб. – Иди скорее домой и ляг в кровать.
– Почему? – говорю.
– Ляг, ляг.
Ну, я и ушёл. Им виднее.
Выхожу на улицу, а погода чудесная. Тепло. Дождя нет. Солнышко светит. Сапоги блестят. Хорошо гулять. Всё время буду в своих сапогах ходить. Мало ли кто что скажет! Я человек настойчивый. Уж что решил, то выполню. Такой уж я человек.
Уборка дождя
Когда идет дождь, бывают странные вещи.
Вот вам история про председателя нашего отряда Глеба Луковкина.
Кончились уроки, Глеб говорит:
– Не расходитесь. Сегодня у нас по плану уборка снега.
Мы ну смеяться. Какой план?! Какая уборка?! Снег? Да какой же сейчас снег? Дождь один. У нас вся зима в этом году такая – никакого снега, один дождь.
– Всё равно, – говорит Глеб. – План есть план.
– Но ведь снег есть снег, – сказали мы. – А сейчас дождь.
– Всё равно.
– Что «всё равно»?
– Будем убирать.
– Снег?
– Да. То есть нет, – дождь.
Весело, правда? Говорим Глебу:
– Но ведь дождь не снег. Как его убирать?
– Это верно, – согласился Глеб, – снег не дождь. Но убирать надо. Мы запишем: дождь. Дождь и снег – вещи похожие. Оба с неба падают.
– Ерунда какая-то, – сказали мы.
– Ну нет. Нет! – уверенно сказал Глеб.
– Он прав, план есть план, – согласился Федька. – Только давайте так: сегодня проведём репетицию драмкружка, а через недельку, может, и снег выпадет.
– Никаких перестановок в плане, – грозно сказал Глеб. – Ни-ка-ких!
– Тьфу! – плюнул Федька и пошёл из класса.
– Смотри, Фёдор! – крикнул ему вдогонку Глеб.
– Смотрю, – сказал Федька, – на снег, – и ушёл.
Мы взяли лопаты и мётлы и пошли на школьный двор. Дождь лил вовсю. Бегут ручейки по школьному двору. Что убирать? Как убирать? Непонятно.
– Сгоняй лужи в ручейки! – скомандовал Глеб.
Стали сгонять. Только ничего не сгоняется. Дождь льёт и льёт.
– Как быть? – спрашиваем Глеба.
– Никак, – говорит, – это не наша вина.
– А план? – спрашиваем.
– План, план! – обозлился Глеб. – Говорят вам, не наша вина.
– Ну, пошли, репетицию проведём, – сказали мы.
– Не по плану, – говорит Глеб.
Плюнули мы, как Федька, и разошлись по домам.
Глеб пошёл дождь в план записывать.
Быстро неделя пролетела. В тот день у нас репетиция была назначена. И вот с утра повалил снег. Сразу как-то на душе веселее стало. Сбегали после уроков домой, поели, собрались перед школой – на репетицию. А в школьном дворе снега по колено. Масса. Не пройти.
– За уборку! – крикнул Федька.
– Давай! – закричали мы.
Глеб забегал как угорелый. Не хотел давать убирать. Только мы всё-таки убрали. За час. Во дворик стал!.. Чистенький. Глеб тоже с нами убирал. Всё равно его никто не слушал. Ему надоело.