С репетиции мы шли весёлые и довольные. Глеб тоже повеселел. Румяный стал после уборки снега. И короля в пьесе он сегодня хорошо играл.
– Ох, ох! – говорит. – Я всё думаю, как нам с этим снегом быть?
– А ты его вместо того дождя запиши.
– Нельзя. Тогда снега не было.
– Запиши на сегодня, вместе с репетицией.
– Никак нельзя. В плане этого не было.
– Бедный ты бедный, – сказали мы. – Что же тебе делать?
– Слушай, Глеб, – говорит Федька, – ты не расстраивайся. Знаешь, иногда говорят: «внеплановое мероприятие». В плане не было, а сделали. Сами. Без всего. Так часто бывает. Вот ты так где-нибудь и запиши: «внеплановое».
– Это правда, ты не шутишь? – говорит Глеб.
– Правда, – сказал Федька. – Честное слово.
– Точно, – подтвердили мы.
– Вот красота, – сказал Глеб. И рассмеялся. – Так и запишем.
И записал.
И все остались довольны.
Как я лишился богатства
Дело в том, что мне вставили золотой зуб. В этом вы можете не сомневаться. Настоящий золотой зуб, вверху, по самой серединке… Уж как у меня мой обыкновенный, белый вылетел – я рассказывать не буду, это к делу не относится, и Надька Клякса всё врёт, будто я стойку на одной руке делал, всё врёт.
Ну так вот, не стало у меня зуба. Мама как увидела, закричала:
– Какое несчастье! Какое несчастье! Надевай немедленно новые ботинки и пойдём к врачу.
– А ботинки-то новые зачем? – спрашиваю.
– Как зачем?! Чтобы он ничего такого про нас не подумал. Пойдём и вставим тебе золотой зуб.
Золотой зуб! Ни у кого такого не будет. На всю школу я один. Да что школа! Ого, как я обрадовался!
Я побежал надевать новые ботинки и пока надевал, даже и не вспомнил, зачем к врачу идти именно в новых, а всё думал про свой будущий золотой зуб. Как я буду идти по улице, всем улыбаться, а солнышко так и блестит, так и играет на моём золотом зубе…
Думал-думал, думал-думал и вдруг призадумался и подумал, что вообще-то ну день, ну другой – а потом мне всё это надоест. Я иногда люблю вперёд посмотреть. Скоро мне всё это надоест, а зуб-то всё равно никуда не денется, со мной будет. К тому же, раз человек родился с простыми белыми зубами, то пусть так и живёт – ничего плохого в этом нет.
Надел я новые ботинки, вышел к маме и сказал:
– Мне золотой зуб ни к чему. Никуда я не пойду.
Мама как замашет руками:
– Нет, пойдёшь!
– Нет, не пойду. Зачем мне такой зуб?
– Как?! Как зачем?! Да ты цены ему не знаешь. Ты ещё глупый и не понимаешь ничего. Ты меня ещё благодарить будешь. Мало ли что в жизни случится. Будешь постарше – поймёшь.
– Не хочу я его вставлять. Не буду, – сказал я.
– Будешь, будешь, будешь… – сказала мама. – Одевайся. Пошли.
И я пошёл. Раз, второй, третий… И мне вставили золотой зуб…
…Два урока я сидел тихо, потом к Генке подошёл.
– У тебя что есть? – спрашиваю.
– Ничего нет, – говорит Генка.
– Эх ты… – сказал я.
– Есть, есть, – сказал Генка. – У меня ёж живой есть.
– Эх ты! – говорю. – А у меня зуб золотой!
– Не ври.
– Не вру.
– Врёшь!
– И не вру. На, смотри.
И раскрыл рот.
– У него зуб золотой! – заорал Генка.
Все сбежались. Весь класс. Я раскрыл рот, я улыбался, я крутил головой в разные стороны. Меня прямо задавили. И все хохочут. А я стою гордый, необыкновенный, один на всю школу. А они хохочут. По партам даже стали прыгать. Чуть доску не сорвали. Убегут. Прибегут.
– А ну, открой рот, – говорят. – Пошире, пошире, – и хохочут.
Генка хохотал так, что его в медпункт увели.
На следующей переменке стали из других классов приходить. На меня смотреть. И все просили раскрыть рот. Потом я из своего коридора ушёл. Пошёл этажом ниже. Рот раскрывать не просят, но шушукаются все.
На уроке все сидели плохо. На доску не смотрели. На меня смотрели.
– В чём дело? – сказал учитель. – Что это вы все на него смотрите?
– У него… ха-ха-ха, зуб… ха-ха-ха, золотой! Вот… ха-ха!
– Это правда, а? – спрашивает меня учитель.
– Ох, – сказал я. – Ну конечно, правда…
– Сделай пять стоечек на одной руке! – крикнула Надька Клякса.
– Он тебе зачем? – спрашивает учитель.
– Он мне ещё пригодится, – говорю.
– Это как же?
– Да вот так.
– Ну, например?
– Ну… например, – сказал я, – например… ну… вот…
– Что «вот»?
– Ничего.
– Ты с ним что сделаешь?
– Я с ним сделаю вот что, – сказал я.
– Что?
– Я его сначала… вырву…
– Та-ак…
– Потом возьму и… в общем, так…
– Что «так»?
– Так и есть так. И всё.
– Стоит вырывать, – сказал учитель. – Зачем тогда вставлять?
– Нет, нет! – обозлился я. – Я его… продам!
– Да ну?
– Обязательно.
– И купишь – что?!
– Хоть что! – крикнул я.
Я чуть не заревел. Я думал, он серьёзно. Прямо описать нельзя, что творилось в классе.
Я пришёл домой и сказал маме:
– Пошли.
– Куда?
– К врачу. Этот зуб вырывать.
– Ни за что, – твёрдо сказала мама. – Ты жизни не знаешь.
– Знаю, – сказал я.
– Ты мне ещё спасибо скажешь!
Я не стал с ней спорить, лёг на диван, задрал ноги и сказал:
– Помогать тебе не буду, учиться не буду… и есть тоже не буду. Всё.
И только тогда она повела меня к врачу.
– Бедный ты бедный, – сказала мама.
– Нет, я не бедный.
– Бедный, потому что глупый, – сказала мама.
– Нет, не глупый я.
Я знал, что я не глупый. Я не хвастаюсь. Я сам сделал в подарок школе модель экскаватора. А глупые люди экскаваторы не делают.
Отойди от моей лошади
Был, знаете ли, один такой случай.
В нашем городе, в Ленинграде.
Можно даже сказать… в моём районе.
В школе, где я учусь.
На третьем этаже.
Даже в моем классе, если уж вам так хочется знать.
Между прочим, со мной.
Хотя, по правде говоря, я здесь ни при чём, не виноват. Это, я думаю, с самого начала ясно.
Всё произошло на уроке рисования.
Мы всегда на этом уроке тюленя рисовали или белого медведя. Срисовывали с картинки. Мне это здо́рово надоело. Честно. Я так об этом и сказал нашей новой учительнице.
Просто прелесть что за учительница.
Сразу согласилась, что-нибудь другое нарисовать. Молодая, а понимает.
– Не тюленя! Не медведя! – закричали все.
– А что? – спросила она. – Что именно?
– А именно вот что! – крикнул я. – Про что мечтаем, то и нарисуем.
И она опять согласилась.
Я же вам говорю, что она совершенно исключительная учительница.
Сначала я нарисовал ракету и себя в ней. Но у неё куда-то хвост загнулся, и я решил вернуться на землю. В общем, слетал.
Потом я нарисовал себя с новой хоккейной клюшкой.
Потом килограмм винограду.
Потом ещё полкило.
Потом вспомнил про лето и нарисовал лошадь, себя и Тимку.
Потом я нарисовал, будто я говорю: «Отойди от моей лошади!»
– Зачем же? – спросил Тимка.
– Низачем, – сказал я. – Сам не можешь сообразить, что ли? Ты будешь рыцарь пеший, а я рыцарь конный. Конный, понимаешь?
И я нарисовал себя на лошади, а Тимку без лошади, и ещё я нарисовал себе и ему щит и меч.
Жаркое было времечко.
Потом я забыл нарисовать ему шлем и закричал на весь класс:
– Эй, рыцарь, где ты потерял свой шлем?!
Все зашумели, а учительница сказала:
– Что? Что случилось?
– Ничего! – закричал я. – Пока ничего! Эй, Тимка! Подними забрало!
И я быстренько нарисовал ему шлем.
Потом Тимка стал капризничать, и мне пришлось нарисовать ему лошадь.
– Эй-гого! – закричал я на весь класс Тимкиным голосом. – Алёшка! (Алёшка – это я.) Иду на тебя!
– Берегись, ничтожество! – крикнул я и нарисовал, как я размахиваю мечом и мчусь на Тимку.
– Не по правилам! – закричал Тимка.
– По правилам! – закричал я.
– Умри, несчастный! – кричит Тимка.
– Ещё не известно кто! – кричу я.
Наши кони бесстрашно и быстро мчатся навстречу друг другу.
– Бенц! – кричу я и рублю Тимку изо всех сил мечом по голове – Бенц-те-ре-ренц!
– Ур-ра! – кричит Тимка. Его шлем крепок, как сталь. Как чугун.
– Бенц! Та-та!
– Умри, подлый рыцарь!
– Ещё не хватало!
– Эй-го-го!
Тимка падает! Ур-ра! Его конь ранен.
– Сдавайся! – кричу я. – Мелкий подлый враг! Задняя нога лягушки! Трусливый заяц! Пустой горшок! Двоечник! Клякса!
– Алёша Петров!
– Ржавая кошка!
– Алёша Петров!!
– Дырявый холодильник!
– Алёша Петров!!!
– Я тебе не Алёша! Я рыцарь, мрак на твою голову, синяя мочалка!
– Алёша Петров?! Что здесь происходит?
– Что? – спросил я и поднял голову.
И увидел вот что: весь класс забрался на парты вокруг меня и смотрел, как я расправляюсь с этим наглым рыцаришкой.
А потом все стали айкать и ойкать и прыгать с парт вниз, и тогда я наконец увидел нашу учительницу, совсем красную, и других учителей, и завуча, и директора, и медсестру, и нянечку, и всех-всех…
А про то, как я был в кабинете у директора, и про всякое такое мне неохота рассказывать.
Теперь все говорят, что я урок сорвал.
Говорят, что подвёл новую молодую учительницу. Такая славная, просто не верится, что я мог это сделать.
Просто я не нахожу объяснения таким словам.
Похоже, что это какая-то глупость и ошибка.
Совершенно уверен.
Вы, я думаю, тоже. А?
Озарена весёлым треском
Мне подарили фотоаппарат.
Завтра я куплю себе плёнку и сфотографирую памятник Александру Сергеевичу Пушкину в саду.
Плёнку я проявлю, отпечатаю снимки, разложу их на столе и буду смотреть.
Я буду смотреть и смотреть и вдруг унижу, что сам я сижу в саду на скамеечке, против памятника великому поэту. Против памятника Александру Сергеевичу Пушкину.
Я буду долго глядеть на него, и он вдруг сойдёт вниз, погуляет немножко по саду, а потом подойдёт к моей скамейке и скажет: