– Ладно, солнце село. Валите отсюда. Джон, я хочу немного поговорить с тобой наедине.
Роф подождал, пока за последним из его братьев закрылись двери, и произнес:
– Мы найдем его, сынок. Не волнуйся. – Нет ответа. – Джон? Что такое?
Парень лишь скрестил на груди руки и посмотрел прямо перед собой.
– Джон…
Джон выпрямил руки и показал нечто, для никчемных глаз Рофа походившее на: «Я пойду с остальными».
– Черта с два. – На это Джон резко обернулся. – Да, этого точно не произойдет, раз ты зомби. И не надо тут заявлять «я в порядке». Если ты хоть на долю секунды подумал, что я отпущу тебя сражаться, то очень глубоко ошибался.
Джон обошел кабинет, будто пытался взять себя в руки. В конце концов, он остановился и показал: «Я не могу находиться здесь прямо сейчас. В этом доме».
Роф нахмурился и попытался истолковать сказанное, но от этого лишь головная боль запела сопрано:
– Прости, что это было?
Джон распахнул дверь и секундой позже зашел Куин. Последовало много жестов руками, а затем Куин прочистил горло:
– Он говорит, что не может сегодня быть в этом доме. Просто не может.
– Ладно, тогда идите в клуб и напейтесь до отключки. Но никаких сражений. – Роф послал тихую благодарственную молитву за то, что Куин привязан к парнишке. – И, Джон… я найду его.
Опять жесты, а затем Джон повернулся к двери.
– Что он сказал, Куин? – спросил Роф.
– Эээ… сказал, что ему пофигу найдешь ты его или нет.
– Джон, ты так не думаешь.
Тот развернулся, что-то показал и Куин перевел:
– Он говорит, нет, действительно думает. Он говорит… что больше не может так жить… каждую ночь и день, заходя в его комнату, задаваться вопросом, будет ли Тор… Джон, помедленнее… а… повесился ли мужик или снова исчез. Даже если он вернется… Джон говорит, с него хватит. Его слишком часто оставляли за бортом.
С этим было сложно поспорить. В последнее время Тор не был прекрасным отцом, его единственным достижением на этом фронте стало создание следующего поколения живых мертвецов.
Роф вздрогнул и потер виски:
– Слушай, сынок, я не много в этом смыслю, но ты все равно можешь поговорить со мной.
Повисло долгое, тихое напряжение, окрашенное странным ароматом… сухим, почти затхлым запахом… сожаления? Да, сожаления.
Джон немного поклонился, будто в благодарность и выскочил за дверь.
Куин задержался:
– Я не позволю ему сражаться.
– Тогда ты спасешь ему жизнь. Потому что если он поднимет руки в таком состоянии, то вернется домой в осиновом ящике.
– Без вопросов.
Когда дверь закрылась, боль взревела в висках Рофа и заставила его сесть обратно.
Боже, все чего он хотел, это пойти в их с Бэт комнату, забраться в большую кровать и положить голову на подушки, пахнущие ею. Он хотел позвонить ей и молить присоединиться к нему, просто чтобы он мог держать ее в объятиях. Он хотел получить прощение.
Он хотел спать.
Вместо этого, король снова встал на ноги, подобрал с пола оружие, лежавшее около стола, и надел его. Выйдя из кабинета с кожаной курткой в руке, он спустился по главной лестнице, вышел в вестибюль, а затем в холодную ночь. Он уже понял, что головная боль будет сопровождать его повсюду, поэтому он с таким же успехом мог быть полезен в поисках Тора.
Пока Роф надевал куртку, его неожиданно поразила мысль о его шеллан, и о том, куда она ходила прошлой ночью.
Срань господня. Он точно знал, где Тор.
***
Элена действительно хотела сразу же уйти с крыши Ривенджа, но, шагнув в тень, невольно оглянулась на пентхаус. Сквозь толщу стекол она смотрела, как Ривендж отворачивается и медленно идет вдоль стены …
Ее коленка ударилась обо что-то твердое.
– Черт возьми!
Прыгая на одной ноге и потирая ушибленное место, она кинула злобный взгляд на мраморную урну, на которую наткнулась.
Выпрямившись, Элена забыла о боли.
Ривендж зашел в другую комнату и остановился перед столом, накрытым на двоих. Среди мерцающего хрусталя и серебра горели свечи, длинная стеклянная стена демонстрировала все, на что ему пришлось пойти ради нее.
– Черт возьми, – прошептала она.
Ривендж сел так же медленно и сосредоточенно, как и шел, сначала оглянувшись, будто желая убедиться, что стул стоит на месте, а затем напряг руки и опустился. Принесенный ею пакетик лежал на столе, и, когда он захотел погладить его, нежные пальцы на таблетках контрастировали с большими плечами и темной мощью, присущей его суровому лицу.
Глядя на него, Элена больше не чувствовала холода, ветра или боли в своей ноге. Купаясь в свете свечей, с опущенной головой и профилем, таким сильным и настоящим, Ривендж был невероятно прекрасен.
Вдруг он поднял голову и посмотрел прямо на нее, хоть она и стояла в темноте.
Элена сделала шаг назад и бедром почувствовала стену, но не дематериализовалась. Даже когда он уперся тростью в пол и поднялся на ноги в полный рост.
Даже когда двери перед ним открылись по его воле.
Она была не таким хорошим лжецом, чтобы сделать вид, что просто всматривалась в ночь. И не была трусом, чтобы сбежать.
Элена подошла к нему.
– Ты не принял таблетки.
– Ты этого ждала?
Она скрестила руки на груди:
– Да.
Ривендж обернулся к столу и паре пустых блюд:
– Ты говорила, их нужно принимать во время еды.
– Да, говорила.
– Ну, похоже, что тогда тебе придется смотреть, как я ем. – Элегантное приглашающее движение рукой было побуждением, поддаваться на которое она не хотела. – Посидишь со мной? Или предпочтешь стоять здесь на холоде? О, погоди, может, это поможет определиться. – Полностью опершись на трость, он подошел к свечам и задул их.
Завитки дыма над фитилями казались ей панихидой по всем угасшим возможностям. Он приготовил для них милый ужин. Сделал над собой усилие. Красиво оделся.
Она зашла внутрь, потому что уже достаточно подпортила его вечер.
– Присаживайся, – сказал он. – Я вернусь со своей тарелкой. Только если…?
– Я уже поела.
– Разумеется. – Он слегка поклонился, когда она отодвинула стул.
Ривендж оставил трость у стола и вышел на кухню, держась за спинки стульев, буфет и косяк двери. Вернувшись через несколько минут, он повторил схему свободной рукой и затем с предельной концентрацией опустился в кресло во главе стола. Подняв блестящую серебряную вилку, он, молча и осторожно, разрезал свое мясо и начал есть его со сдержанностью и манерами.
Боже, она чувствовала себя стервой года, сидя перед пустой тарелкой в застегнутом на все пуговицы пальто.
Постукивание серебряных зубцов на фарфоре заставляло кричать повисшую между ними тишину.
Теребя лежащую перед ней салфетку, Элена чувствовала себя ужасной по стольким параметрам, и, хотя не была такой уж разговорчивой, заговорила, потому что просто больше не могла держать все в себе:
– Позапрошлой ночью…
– Ммм? – Ривендж не посмотрел на нее, оставаясь сосредоточенным на своей тарелке.
– Меня не продинамили. Знаешь, на том свидании.
– Что ж, поздравляю.
– Его убили.
Ривендж рывком поднял голову:
– Что?
– Стефан, парень, с которым я должна была встретиться… его убили лессеры. Король принес его тело, но я не знала, что это он, пока не пришел искавший его кузен. Я… я, я всю смену прошлым вечером заворачивала его тело, чтобы вернуть семье. – Она покачала головой. – Они избили его… до неузнаваемости.
Ее голос надломился и отказывался продолжать, поэтому она просто сидела там, теребя салфетку в надежде успокоиться.
Два тонких звона означали, что Рив положил на тарелку нож с вилкой, а затем потянулся к ней, положив на ее предплечье свою крепкую руку:
– Мне очень жаль, – сказал он. – Неудивительно, что тебе не хочется всего этого. Если бы я знал…
– Нет, все нормально. Правда. Мне следовало держать себя в руках, когда пришла. Я просто сегодня не в себе. Сама не своя.
Он чуть сжал ее руку и вернулся в кресло, будто не хотел стеснять ее. Что Элене понравилось бы при обычных обстоятельствах, но сегодня она посчитала это жалостью – если использовать его любимое слово. Его прикосновение сквозь пальто было очень милым.
И, кстати, ей становилось жарко.
Элена расстегнула и сняла шерстяное пальто с плеч.
– Здесь жарко.
– Как я уже говорил, я могу опустить температуру для тебя.
– Не нужно. – Она нахмурилась, посмотрев на него. – Почему ты всегда холодный? Побочные эффекты дофамина?
Он кивнул:
– Скорее всего, именно благодаря ним мне нужна трость. Я не чувствую конечностей.
Она не слышала, чтобы большинство вампиров так реагировали на лекарство, но, опять же, индивидуальных реакций было бесчисленное множество. Кроме того, вампирский эквивалент Паркинсона – болезнь гадкая.
Ривендж отодвинул тарелку, и они вдвоем довольно долго сидели в тишине. При свете свечей Рив каким-то образом казался бледным, его обычная энергия – иссякшей, настроение – очень мрачным.
– Ты тоже сам не свой, – сказала она. – Не то, чтобы я тебя очень хорошо знала, но ты кажешься…
– Каким?
– Таким, какой я себя чувствую. В ходячей коме.
– Вот уж точно, – усмехнулся он.
– Хочешь поговорить об этом…
– Хочешь чего-нибудь поесть…
Они засмеялись и замолчали.
Ривендж покачал головой:
– Слушай, позволь угостить тебя десертом. Это меньшее, что я могу сделать. И это не романтический ужин. Свечи потушены.
– Вообще-то, знаешь, что?
– Ты солгала о том, что поела, прежде чем прийти сюда, и теперь проголодалась?
Она снова засмеялась:
– Точно.
Когда его аметистовые глаза посмотрели в ее, воздух между ними изменился, и у Элены возникло чувство, что Ривендж видит ее насквозь. Особенно когда он произнес загадочным голосом:
– Позволишь мне тебя накормить?
Загипнотизированная, плененная, она прошептала: