Чтобы исключить любые неожиданности, Егоршин усадил всех четверых напротив себя и плеснул в один из фужеров немного горючей жидкости…
Попробовал ее выпить — да где там!
Противный запах ударил в нос так, что его чуть не вывернуло.
В это время зазвонил мобильный телефон. На дисплее высветилась фамилия: Максимов.
«Что ему надо?»
— Да! — заорал майор.
— Ты где?
— А то ты не знаешь?
— Прекрати заниматься ерундой, Василий… Возьми с них показания — и отпусти!
«Что он несет? Мы так не договаривались! Стоп! Капитан просто хочет обеспечить себе надежную защиту. Рано или поздно следствие установит, что мы вместе приехали в “Берлогу”, и ему начнут шить пособничество… Подымут распечатку всех входящих-выходящих звонков, может, даже их запись. И убедятся, что Серега ничего не знал о моих планах, более того, даже отговаривал меня от совершения необдуманных поступков! Ай да Максимов, ай да молодец! Интересно, как он вообще объяснит факт знакомства со мной? Впрочем, ничего придумывать ему не придется. Скажет правду… Что ехал на дачу и случайно остановился на взмах чьей-то руки. И лишь потом понял, что это я… Поэтому и принял решение постоянно находиться рядом, чтобы упредить все возможные выходки непредсказуемого майора Егоршина. А начальству доложить не успел — выходные! А может, успел? И получил соответствующие указания. Опять же — постоянно находиться рядом! Но ведь тогда… Да пошли они все к черту… И так голова пухнет!»
— Ну, что, господа, будете молиться своему Богу? — с вопроса начал Егоршин. — Во имя отца, и сына, и святага духа… Прости и сохрани, Господи…
— Что ты себе позволяешь? — завизжал генерал.
— Заткнись! Лучше послушай, — и Василий включил диктофон.
— Перламутровый «лексус» летел сзади прямо на нее. Я бросился вперед, сшиб девчонку с ног и толкнул в кювет… — вскоре послышался из динамиков картавый голос. — И нужные показания дам — не сомневайтесь. Запишу в Израиле на видео и нотариально заверю!
— Значит, ты все-таки нашел свидетеля, — еле пробормотал прокурор.
— Да. Напрасны ваши жертвы… Синицын, Шелягов… Надеюсь, все присутствующие здесь в курсе происходящего?
— Я! — поднял руку Горшков. — Я ничего не понимаю.
— В прошлый четверг прокурор города Белокуров Александр Евгеньевич после баньки, в которой парился вместе с вами, господа свидетели, пьяный в стельку сел за руль своего «лексуса» и едва не совершил наезд на мою дочь Анну…
— Едва — преступленьем не считается, — назидательно изрек судья.
— Случайный прохожий, оказавшийся, как вы поняли, гражданином Израиля, спас ее, столкнув с дороги в кювет. Что, впрочем, не уберегло Анюту от гибели…
— Вот он и виноват во всем, — предпринял попытку оправдаться Белокуров. — Под колесами машины у нее было гораздо больше шансов выжить…
От такого кощунства Василия перекосило.
— Молись, гнида прокурорская! Молись и кайся…
— А я неверующий. Атеист!
— И вы не Господь Бог, чтобы выносить приговоры на свой страх и риск! Передайте кассету в суд, мы ее рассмотрим в купе с другими доказательствами и примем справедливое решение. Если Александр Евгеньевич виноват, то будет отвечать по всей строгости закона! — напустив важности на холеное лицо, приказным тоном распорядился Горшков.
— Нет уж, дорогие мои… Фемида — барышня слепая. И ее меч со всей суровостью опускается только на безвинные головы. А коррупционеры всегда выходят сухими из воды. Поэтому его судьбу будет решать, как говорят американцы, судья Кольт и шестеро присяжных заседателей. У его российского коллеги по фамилии Макаров — присяжных восемь. И один — запасной — в патроннике… Так что шансов выжить у нашего обвиняемого, как вы, должно быть, сами понимаете, еще меньше, чем у подданных дяди Сэма…
Майор замолчал и положил на стол рядом с диктофоном свой табельный пистолет, после чего с удовольствием затянулся сигаретой.
В глазах сразу помутнело, силуэты «свидетелей» размылись и куда-то поплыли.
Василий инстинктивно схватился за сердце и, как сквозь туман, увидел руку, тянущуюся через стол к его оружию. Превозмогая боль, он каким-то невероятным усилием воли успел первым сжать в ладони леденящую рукоять и дважды выстрелить.
Кто-то ойкнул и упал.
Вскоре боль в сердце ослабла.
Прорезалось зрения.
В дружной шеренге напротив не хватало одного бойца. Самого решительного и смелого из четырех. Генерала Левитина.
«Первый отмщен… Кто следующий?»
Сзади раздался стук в дверь.
— У вас все в порядке? — спросил дрожащий мужской голос, скорее всего принадлежащий племяннику Горшкова — Игорю.
— Да! — ответил за всех Шапиро, видимо, еще надеющийся на пощаду.
— Итак, Александр Евгеньевич, я жду… Кто убил Синицына и Шелягова? Говори!
— Да пошел ты! — вызверился прокурор, прекрасно понимавший, что его признание может потянуть на пожизненное заключение — диктофон-то включен!
— Ну что же, не хочешь — и не надо, — Егоршин прицелился и выстрелил ему в бедро.
Белокуров взвыл от боли.
— Не стреляй! Я все скажу, все…
— Мне это уже не интересно…
Майор медленно навел ствол на грудь обидчика своей дочери и плавно, как учили, нажал на спусковой крючок.
Прокурор рухнул замертво.
Увидев второй труп, Шапиро обезумел. Упал на четвереньки и принялся ползать по полу тесной банкетки, бормоча что-то совершенно несвязное.
— Дядя Витя, вы живы! — в то же время донесся из-за двери повторный крик.
— Да! — вытирая пот с чела, промямлил судья.
— Держитесь! Я уже вызвал милицию!
Лучше бы он этого не говорил! Может, его родственник прожил бы на несколько минут дольше…
— Я-то тут причем? — спросил Горшков, завороженно глядя в ствол, «дышащий» прямо ему в чело.
— А чем ты лучше их?
— Не лучше… Но к твоим проблемам не имею никакого отношения.
— А другие что же, не люди?
— Кого имеешь в виду?
— Юношу, которого ты сбил прямо на пешеходном переходе…
— А… Вот оно в чем дело…
— За все надо платить, Витек!
— Согласен! Я исправлюсь! Дам денег…
— Не верю…
— Пощади! Не пожалеешь.
— Не могу! Слово дал…
— Кому?
— Дюймовочке…
— Кому-кому?
— Матери подростка, которого ты сделал инвалидом.
— Так он тебе не родственник, не друг? Ты даже не знаешь его имени!
— Знаю. Гена.
— И все равно… Я просто отказываюсь что-либо понимать…
— Таким, как ты, этого не дано — понимать других людей. Все ваши действия, все поступки имеют под собой конкретную и весьма узкую корыстную цель — получение финансовой выгоды. Без платы за усилие, ты и пернуть не захочешь…
— А ты — Робин Гуд, альтруист, бессребреник…
— Да.
— Откуда такие берутся — ума не приложу!
Он явно пытался тянуть время, но это не ускользнуло от внимания Василия.
— Оттуда, откуда все мы — из мамкиной утробы, — сказал он, прицеливаясь. — В детстве — все равны, все одинаковы… Зато потом… Одни идут на поводу желтого дьявола, другие бескорыстно служат людям.
— Вы конечно же относите себя к другим?
— Естественно!
— Ты что же, никогда не брал взяток, не отпускал взятых с поличным преступников, не возбуждал и не закрывал дела за «бабки»?
— Нет. И очень сожалею, что такие, как ты, этого никогда не смогут понять…
В коридоре раздались чьи-то шаги.
Василий ухмыльнулся и выпустил в Горшкова две пули. После этого перевел взгляд на ползающего Шапиро.
— Нет… Я не хочу… Простите меня, простите, — скулил Степан Иванович. — Это они меня заставили! Они!!!
— Вот ведь как бывает — я ничего не знал, а ты во всем сознался, подписал, так сказать, сам себе смертный приговор…
— Вы не посмеете…
— Еще как посмею! Аня была смыслом моей жизни, понимаешь? Единственной радостью, отрадой, счастьем…
Майор грустно вздохнул и вогнал пулю ему в затылок. Доктор умер, так и не поднявшись с колен.
Снаружи донесся какой-то шорох.
Спустя мгновение раздался взрыв, и помещение наполнилось едким дымом.
«Спецназовцы взорвали кумулятивный заряд. Сейчас пойдут на штурм!» — догадался Егоршин.
— Не стрелять. Брать живым! — послышался до боли знакомый голос. Чужого человека, а по сути — доброго друга, который провел с ним плечом к плечу последние дни жизни…
«Удачи тебе, брат!» — мысленно ответил Максимову Василий и приставил пистолет к виску…
Спецагенты: Искать бомжа!
Пролог
…Опасность Петруха чувствовал инстинктивно. И когда его прямо с перрона затолкали в старый вонючий «воронок» — сразу понял: добром это приключение не закончится. Тем более что нравы сибирских «мусоров» он знал не понаслышке. Хотя и не был на родине больше трех лет.
Сейчас завезут в «обезьянник», надают по почкам и станут проверять на причастность ко всем резонансным преступлениям последних лет… Нет, не надо было приставать на предложение столичной братвы: «Езжай, разберись на месте, почему твои земляки не отстегивают в “общак”, не придерживаются “понятий” и в то же время тесно сотрудничают с “красножопыми”. Даже проценты с прибыли им отчисляют. За крышу…»
«Вам надо — вы и разбирайтесь, — вспылил тогда Петруха. — А мне там лучше не появляться!» Но его не стали даже слушать. «Сходняк постановил»… Старый урка хорошо знал, к чему может привести непослушание.
Скорее бы очутиться в привычной обстановке СИЗО или КПЗ, осмотреться, отдышаться, прикинуть, в чем могут обвинять его менты и какими козырями они располагают.
Но нет… «Воронок» непривычно быстро катит в сгущающиеся сумерки. Ощущение опасности не проходит, напротив — усиливается с каждой секундой. Хотя безусый юнец, с которым его связывают стальные «браслеты», выглядит спокойным и равнодушным. Его гладко выбритое, холодное лицо демонстрирует полное безразличие к судьбе задержанного. Только битого зэчару, проведшего за решеткой больше двадцати лет, так просто не проведешь. Он нутром чувствует напряженность и отчаянную решимость в колючих взглядах милиционера…