— Жена сделала в отсутствие мужа то, что муж сделал бы в отсутствие жены. Значит, там все хорошо…
И, вздыхая, дон Руис негромко добавил:
— Как бы мне хотелось сказать, что все хорошо и здесь!
Говорил он тихо, но дон Иньиго услышал его слова.
Вдобавок, как и все другие сеньоры, дон Иньиго видел, как дон Руис преклонил колено перед королем доном Карлосом, вероятно прося о милости, и нетрудно было догадаться, что в этой милости ему отказано.
— Судя по всему, разговор с нашим молодым королем не принес вам удачи, любезный дон Руис, — сказал он.
— Что поделаешь, сеньор! Король дон Карлос признался, что еще не знает испанского языка, я же признался, что не знаю фламандского… Но вернемся к вашим делам и, главное, дон Иньиго, поговорим о вашей обворожительной дочери, — прервал себя дон Руис; после минутного колебания он продолжал: — Надеюсь, — тут его голос дрогнул, — злосчастная встреча вчера в горах не отразилась на ее здоровье?
— Вы уже об этом знаете? — удивился дон Иньиго.
— Разумеется, сеньор. Все, что происходит с таким известным человеком, как вы, — целое событие, и слухи разлетаются быстро. Дон Лопес рассказал мне… (тут голос дона Руиса задрожал еще сильнее), да, дон Лопес рассказал, что вас захватил в плен Сальтеадор.
— А говорил ли он о том, что Сальтеадор держался как истинный дворянин, а не как разбойник, что этот атаман, этот лев, этот тигр, наводящий на всех ужас, для нас превратился в щенка, в ягненка?
— Кое-что говорил. Но я рад, что все это подтверждаете вы сами.
— Да, подтверждаю и добавляю: я буду в долгу перед этим бесстрашным молодым человеком, пока не выполню обещание, которое ему дал.
— Позвольте узнать, какое? — нерешительно спросил дон Руис.
— Я искренне расположен к нему и поклялся ему святым — моим заступником, что не успокоюсь, пока не добьюсь у короля дона Карлоса помилования.
— Он вам откажет, — произнес дон Руис, поникнув головой.
— Почему же?
— Вы сейчас спрашивали, о чем я коленопреклоненно просил короля?
— Да, о чем?
— Именно об этой милости.
— Вы?
— Да, я.
— Какое отношение вы имеете к этому молодому человеку? Отвечайте, сеньор дон Руис, ибо я возьмусь за дело, удвоив усилия, если буду знать, что стараюсь я и ради нового друга, и ради того, с кем дружу уже тридцать лет.
— Дайте вашу руку, дон Иньиго.
— Вот моя рука.
— Человек, о котором вы говорите, — мой сын.
Дон Руис почувствовал, что рука дона Иньиго дрогнула.
— Ваш сын? — переспросил он сдавленным голосом. — Ваш и доньи Мерседес?
— Разумеется, — ответил дон Руис с горькой и печальной усмешкой, — ведь донья Мерседес моя жена.
— А что вам ответил король?
— Ничего!
— Как ничего?
— Вернее, он ответил отказом.
— Передайте все — слово в слово.
— Он послал меня к верховному судье Андалусии.
— Так что же?
— То, что верховным судьей Андалусии был дон Родриго де Кальменар, а дон Родриго де Кальменар скончался.
— Дон Родриго де Кальменар скончался, но неделю назад король назначил его преемника, и вчера этот преемник приехал в Гранаду.
— В Гранаду?
— Да, и я ручаюсь — слышите, дон Руис? — я ручаюсь, что в этом человеке вы можете быть уверены больше, чем в самом себе.
Дон Руис собирался подробно расспросить обо всем своего старого боевого товарища, чья вера в Провидение и в верховного судью Андалусии начала немного успокаивать старика, но тут из дворцовых дверей, находившихся всего в двадцати шагах от них, появился придверник; он приблизился к ним и громогласно возвестил:
— Дон Иньиго Веласко де Гаро, верховный судья Андалусии, вас призывает король.
— Так, значит, вы верховный судья Андалусии, сеньор дон Иньиго! — воскликнул дон Руис, вне себя от изумления.
— Ведь я вам говорил, — произнес дон Иньиго, крепко пожимая на прощание руку дона Руиса, — что вы можете рассчитывать на верховного судью Андалусии как на самого себя. Я бы даже сказал — больше, чем на самого себя, ибо я преемник дона Родриго де Кальменара.
И, решив, что не следует заставлять ждать короля, раз придется просить его о милости, дон Иньиго поспешил выполнить повеление дона Карлоса и пошел ко дворцу, ускорив шаг насколько ему дозволяло достоинство испанского rico hombre.
XVЛЬВИНЫЙ ДВОРИК
Последуем и мы за верховным судьей во дворец мавританских королей, куда недавно вошел король дон Карлос, вступив туда впервые; нашим же читателям, быть может, ни разу не довелось побывать там.
Шагая за посланцем короля, дон Иньиго пересек первый дворик, называемый попросту Миртовым, ибо там росло множество миртовых кустов в цвету, затем прошел через дворик Водоема, названный так по расположенному в центре его большому бассейну, потом — через дворик Мезуара, или Женских бань, в бассейне которого во времена мавританских халифов была женская купальня.
Если бы ум и сердце дона Иньиго не были поглощены огромной заботой, он — несмотря на то что в скитальческой своей жизни ему довелось познакомиться со многими памятниками Старого и Нового Света, — конечно, постоял бы у входа в первый дворик: там и в наши дни нерешительно останавливаются изумленные путешественники, предчувствуя, что входят в таинственный, незнакомый мир Востока.
Но дон Иньиго едва поднял голову, чтобы взглянуть на огромную великолепную вазу, стоявшую на пьедестале; испанская нерадивость виной тому, что в наши дни она ветшает в закоулке какого-то музея, куда никто не ходит, а в те времена она была лучшим украшением двора, над которым высилась башня Комарес, вздымаясь над балками из кедрового дерева и кровлями, крытыми позолоченной черепицей; пурпурные и оранжевые зубцы башни вырисовались на синем прозрачное небе.
Из дворика Водоема дон Иньиго вошел в переднюю, называвшуюся залом de la Barca, оттуда — в зал Послов; но ни своеобразие формы, давшей передней название зала Лодки, ни переплетение арабесок на стенах, ни великолепный узорчатый свод, расписанный зеленью, лазурью, багрянцем, ни чудесные, тончайшие лепные работы, подобные тем, над которыми тысячелетиями терпеливо трудится природа, создавая сталактиты, — словом, ничто не могло ни на миг отвлечь дона Иньиго от мысли, не дававшей ему покоя.
Стремительно в молчаливом раздумье он миновал восхитительный павильон, называемый ныне Токадором королевы; из окон его был виден Хенералифе, похожий на необъятный олеандровый куст, на котором красуются павлины, подобные золотым и сапфировым птицам; он ступал по плитам из белого мрамора, испещренным крошечными отверстиями — по огромным курильницам, из которых окуривали благовониями султанов, когда они выходили из бань; затем, уже не останавливаясь, он прошел через сад Линдарахи (ныне там пустырь, поросший кустарником, а прежде был роскошный цветник), оставил по левую сторону султанские бани, еще хранившие дыхание красавицы, прозванной Цепью Сердец, и гордой Зобейды, и вот, наконец, он очутился в Львином дворике, где его и ждал король.
Львиный дворик описывали так часто, что нам нет надобности вновь обращаться к этому; ограничимся лишь беглым эскизом его внешнего вида и его достопримечательностей, представив читателям, так сказать, макет, безусловно необходимый для нашей мизансцены.
Львиный дворик — прямоугольник в сто двадцать футов длиной и семьдесят три фута шириной, окруженный ста двадцатью восемью белыми мраморными колоннами с капителями из золота с ляпис-лазурью.
Галерея на высоте двадцати восьми футов нависает над обширным patio[27], посреди которого возвышается знаменитый фонтан Львов.
Дон Иньиго, войдя в Львиный дворик, увидел, что тот превращен в шатер: натянутые над двором широкие полосы ткани национальных цветов Испании и Австрии — красных, черных и желтых — послужили также и защитой от горячих солнечных лучей.
Вода выбивалась из всех отверстий фонтана Львов, освежая воздух в этом огромном шатре; здесь был накрыт стол для обеда, устроенного в честь молодого короля городом Гранадой и высшей знатью Андалусии.
Гости прохаживались — кто по Львиному дворику, кто по расположенному рядом залу Двух сестер, а кто и по окружающей двор галерее.
Прислонившись головой к одному из золотых львов фонтана, дон Карлос слушал своего первого министра графа де Шьевра и рассеянно поглядывал на кровавые пятна, что испещряют гранит, — говорят, это следы крови обезглавленных — тридцати шести Абенсераджей (их заманили сюда как в западню Зегрисы).
О чем же раздумывал дон Карлос; почему, когда он внимал речам первого министра, безучастный, отсутствующий взгляд короля не менял выражения? Да просто он забыл, что находится в Львином дворике, в Гранаде, и мысленно перенесся во Франкфурт, в зал, где происходят выборы; все самые поэтичные легенды о мавританских междоусобных войнах ничего не стоили в его глазах по сравнению с вопросом, раздававшимся в каждом биении его сердца: "Кто же будет императором Германии — я или Франциск Первый?"
Но вот придверник, приблизившись к королю, сообщил, что явился верховный судья.
Дон Карлос поднял голову. Глаза его сверкнули, когда он посмотрел на дона Иньиго, и, очевидно, решив отделаться от своих фаворитов — фламандцев, теснившихся вокруг, и подойти к испанским дворянам, собравшимся на другом конце, он направился к тому, кого велел позвать.
Дон Иньиго, заметив, что король идет ему навстречу, и поняв его намерение, остановился и стал ждать, когда дон Карлос заговорит с ним.
— Ты знаешь дона Руиса де Торрильяса? — спросил король у верховного судьи.
— Да, ваше высочество; это один из самых достойных дворян Андалусии. Мы вместе сражались с маврами в царствование ваших достославных предков — Фердинанда и Изабеллы.
— Ты знаешь, о чем он меня просил?
— Он просил у вашего высочества о помиловании своего сына, дона Фернандо.
— Ты знаешь, что сделал его сын?
— Он убил на дуэли брата одной дамы, своей возлюбленной.