Я не знал, смеяться мне или плакать, но ночь помирила нас.
Глава 10
Мы приземлились в Ростове, там надо было сделать пересадку, ехали мы к родителям Ларисы. Она надела в дорогу светло-голубой костюмчик с короткой юбкой в обтяжку, все мужики таращились на ее гордое, красивое лицо — юное и одновременно женское, окончательно оформившееся, без подростковой неясности черт, притягательное и надменное от чуть тяжелого подбородка.
Самцы облизывались на выпуклости юниорки и ее длинные загорелые ноги. Все были не прочь побывать между них, это прямо читалось на лицах кобелей и раздражало меня.
Мы сидели в зале, ожидая рейс на Волгодонск, красавица прикорнула на моей груди, выставив вперед обольстительные конечности. Вдруг она встрепенулась и прошептала мне на ухо:
— Смотри, что он там делает?
Я взглянул, куда она повела глазами. Напротив, метрах в десяти, сидел парень. Рука его была засунута в карман, лицо же — искажено гримасой сладострастия. Могучий выброс его сексуальной энергии разбудил девушку, и она задрожала всем телом, мысленно подаваясь навстречу бурному порыву.
Парень отвел глаза, но я успел заметить его удовлетворенную усмешку на рефлективный отзыв красавицы.
Я встал и потащил Ларису на выход к взлетному полю.
Родители были в отпуске и смотались на Дон. Дочка сообщила им о нашем приезде, и теперь на столе лежала записка с информацией о запасах пищи в холодильнике и подробным описанием маршрута к месту стоянки на реке.
Я отодвинул записку и, разложив Ларису на столе, с нетерпением овладел ею — картина в аэропорту не оставляла меня всю оставшуюся дорогу.
Через пару часов мы добрались до семейного бивуака на самом берегу величественной реки.
Отец, Владимир, оказался добродушным великаном крепкого телосложения, ростом Лариса вышла в него. Он сразу налил мне полный стакан коньяка, остальное разлил на троих. Я проглотил напиток — в знак благодарности к искреннему расположению Владимира ко мне.
Жена его — Маргарита, невысокая, черно-смольная, с цыганской внешностью, напротив, настороженно всматривалась в меня. «Не пара я Ларисе», — читалось в ее глазах, однако она промолчала. Лариса восторженно начала рассказывать, какой я умный, как ценят меня на работе, какой у меня оклад по верхней сетке. Последний аргумент, видимо, смягчил «цыганку», и она показала в сторону стоящей в пяти метрах палатки:
— Спать будете там, отец поставил.
Выпитый залпом коньяк ударил в голову. Захотелось поразить «цыганку» своей доблестью.
— Смотаю за Дон, туда, сюда, — небрежно бросил я, словно всю жизнь был рекордсменом по плаванию.
— Там воронки! Не стоит! — возразил отец.
«Теща», наоборот, посмотрела с вызовом.
«Не дождетесь!» — усмехнулся я про себя и, быстро раздевшись, с разбегу вбежал в холодную воду. На этом месте глубокая река закручивалась извилистыми берегами, течение набирало скорость, взбаламучивало воду снизу, и она не успевала прогреваться.
Широкий Дон я перемахнул быстро и обернулся, достигнув противоположного берега. Лариса внимательно смотрела за мной, приставив ладонь козырьком ко лбу. Ее мать тоже смотрела на реку в стандартной «тещиной» позе — руки в бока.
«Однако далеко меня отнесло», — подумал я. Хотел пройти вдоль берега, но, сообразив, что это не будет соответствовать заявке на «туда-сюда», тут же поплыл назад.
Теперь меня относило быстрее, течение было круче, а на самой середине реки поджидала коварная воронка. Я понял, что меня затягивает, но только беспомощно барахтался, пытаясь отплыть от середины водоворота. Силы таяли.
«Только не пугаться»! — пронеслось в голове, и услужливая память подсказала маневр, которым я однажды воспользовался на Днестре. Набрав полные легкие воздуха, я нырнул к самому дну, под центр воронки. Внизу кружение воды почти прекращалось, и в этой относительно спокойной зоне я проскочил опасное место.
Вынырнув, увидел: Лариса, продираясь сквозь прибрежный кустарник, бежит навстречу.
— Эй, все в порядке! — закричал я и помахал рукой, давая понять, что управляю ситуацией.
Добежав, девушка разрыдалась у меня на груди, изо всех сил обхватив руками мое мокрое холодное тело, словно отнимала его у реки.
«Теща» была сражена моей удалью и целых четыре дня подкладывала мне лучшие куски судака, которого наловил отец специально к нашему приезду.
На следующий день мне тоже повезло — с великим удовольствием я вытащил килограммового судака — мы с Владимиром съездили на резиновой лодке в тихую заводь у излучины, как раз напротив того места, где я чуть не утонул.
Потекли блаженные праздные дни отдыха на природе.
Днем загорали и плескались в реке, вечером палили костер. Приняв славную дозу натурального цимлянского вина, сидели мы с Ларисой на зеленом пригорке, и величавый Дон у наших ног единил нас с бесконечностью степных просторов, вселяя незыблемую уверенность в вечности нашей любви.
Иногда Лариса брала сачок и звала меня ловить кузнечиков.
Мы шли на поляну, полную цветов, девушка отыскивала в высокой траве кузнечиков и носилась за бабочками. Когда я в первый раз увидел донского кузнечика, то поразился его размерам. Он был раза в три крупнее нашего, уральского.
— Да какой это кузнечик! Это настоящая саранча, — хмыкнул я.
— Ой, ты прав, — согласилась Лариса, — только они здесь… домашние, не собираются в стаи. А дикая саранча, представляешь, я видела их…
— Жутко?
— Жутко. Сидят тучами на траве и кустах, все листья объели.
Девушка расправила кузнечику лапки, осторожно подрыгала ими и выпустила зеленого конька в траву.
— Ух, как люблю бабочек ловить, — ловко подсекла она сачком порхающую красотку с белыми крыльями и синей каемкой по краям. — Я раньше собирала их в гербарий, а потом стало жалко сушить их на иголках, просто ловила, разглядывала и выпускала.
— Сколько лет тебе было тогда?
— Тринадцать.
«А потом ты вернулась домой и вмиг прыгнула из детства во взрослую жизнь, тебя саму поймали, как бабочку», — подумал я, но вслух ничего не сказал.
— Я знаю, о чем ты вспомнил, — усмехнулась она. Высоко подпрыгнула, потом поднесла ладонь к губам и дунула, отпуская на волю присмиревшую летунью.
С выпяченной почти под прямым углом мощной задницей, она очень напоминала зрелую, налитую жизненной силой кобылицу, мне показалось даже, что сейчас она призывно заржет и поскачет по ковылям, а я с восторгом возбужденного жеребца побегу догонять ее и сольюсь с буйной огнедышащей стихией.
— Что ты! Тут предки рядом, — охладила она меня. Не раз потом поражался я тому, что она мгновенно и точно угадывает мои мысли.
Как-то я слышал, что у женщин гораздо больше развито правое полушарие — интуитивное, и большой вопрос, что вернее: мужской разум или женское подсознание?
Глава 11
На пятый день разразился скандал. Ранним утром я не обнаружил рядом с собой согревающее Ларисино тело. «Рано еще, — зябко поежился я от предутренней речной прохлады. — Но где Лара?»
Выбрался из палатки. Тихо, кругом никого. Пошел наугад вдоль берега. Метрах в трехстах заметил: между деревьями мелькают блики костра.
Я приблизился.
Лариса, в одном купальнике, королевой восседала на бревнышке и цедила из горлышка портвейн. У ее ног возлежали пажи, пацанье шестнадцати — семнадцати лет, трое. Они гладили ее ступни, а один уже подбирался по бедру к вожделенному месту.
Сердце заколотило, того и гляди, выпрыгнет из груди, я схватил подвернувшийся под руку дрын и шагнул к костру.
Наверно, вид мой был ужасен. Парни мигом убрали свои руки, Лариса отбросила бутылку, вскочила с королевского трона, ухватила меня за руку, и мы молча удалились.
Позже я узнал, что парни приняли меня за ее отца, иначе поединка было бы не избежать.
— Сука! — не вынес я. Она промолчала.
Мы вернулись к палатке. Я потянул ее внутрь, но она вырвала руку:
— Проветрюсь на воздухе, не бойся, не уйду.
Я лежал, стиснув зубы. Хорошо, что она вышла, иначе я сказал бы ей и не такое. А тут родители, совсем рядом.
Вдруг что-то звякнуло, и я услышал громкий голос Ларисиного отца:
— Ты что, оборзела?
Я выглянул из палатки.
Запасы вина Владимир держал в рюкзаке у своего изголовья. Дочка просунула руку под край палатки и вытянула из рюкзака бутылку. Но, пьяная, неосторожно задела другие. Хранитель святой жидкости вмиг проснулся, схватил воровку за руку, и сейчас из-под палатки торчала одна его голова.
Лариса, однако, вырвалась и, заплетаясь языком, возразила:
— Тебе что, для дочери родной жалко? Да?
Она отошла на защитную дистанцию и, ловко просунув пальцем пробку внутрь, приложилась к горлышку.
Отец, который уже вылез из палатки, очумело смотрел на алкающую дочь.
На шум проснулась мать и, оценив обстановку, с криком набросилась на меня:
— Вы там запились, в городе, не просыхаете!
— Я трезвый, посмотри! — пытался обороняться я.
— Значит, девочку приучил, без пьянки она с тобой спать не будет!
Этого оскорбления я не мог стерпеть:
— Ну это слишком! Оставайтесь со своей девочкой, я уезжаю!
— Никто тебя и не держит! — вспыхнула «теща».
Всеобщая ссора, спровоцированная Ларисой, разбила призрачную гармонию согласия.
Рубикон был перейден, отступать было некуда.
Отец хмуро молчал. Лариса, выглотав почти всю бутылку, забралась в палатку и рухнула животом на матрац. С великой грустью смотрел я на выдающуюся задницу, которую, похоже, не придется больше проминать своим передком.
Владимир осторожно увел жену к автомобилю, слышно было, как машина заурчала и скрылась за кустами.
«Нормальный мужик, — подумал я, — наверно, предоставляет мне возможность попрощаться с Ларисой». Но проститься можно было только с бесчувственным телом.
Я решил плюнуть на все, собрать нехитрые пожитки и молча уехать — остановка автобуса была всего в километре от нашего лагеря.