— Инспектор Смит рассказал вам, что они подключили Скотленд-Ярд. Я понимаю, как все это трудно для вас, но уверен, что вы не откажетесь помочь нам всем, чем можете.
Она коротко ответила: «Да» — и села.
Поскольку Фрэнк уже сидел за столом, оставалось только одно кресло, на которое она могла сесть, то самое кресло, в котором она сидела во время своего последнего разговора с Джонатаном Филдом. Джорджина положила руки на колени и замерла в ожидании. Она коротко записала свои показания, и сейчас Фрэнк Эббот расспрашивал ее о том, как все случилось. События предшествующего вечера — спокойные и рутинные… Все, кроме Джонатана Филда, рано отправились спать.
— Он часто засиживался допоздна?
— О да. Иногда он ложился очень поздно.
— Что означает, на ваш взгляд, очень поздно?
— Если он засыпал в своем кресле, это могло быть и после часа ночи.
— Заходил кто-нибудь пожелать ему доброй ночи?
— Нет… он не любил, когда его беспокоили. — После минутного колебания она продолжала, дыхание ее немного участилось. — Я заходила к нему раньше… зашла поговорить с ним. Потом пожелала ему доброй ночи.
Фрэнк не стал развивать эту тему и продолжал расспрашивать о том, что она написала в своих показаниях.
— Что-то разбудило вас. Как, по-вашему, это мог быть выстрел?
— Не знаю. Вероятно, мог. Я подумала, что это хлопает дверь.
— Вот эта застекленная дверь?
— Да. Она была открыта. Я выглянула из своего окна и увидела, что она раскачивается от ветра. Из-за этого и спустилась вниз… чтобы закрыть ее.
Он заглянул в записанные с ее слов показания.
— Вы вошли в комнату, включили свет и увидели за столом своего дядю. Когда вы поняли, что он мертв?
— Не знаю, — ответила она. — Я увидела его и поняла, что он не мог заснуть в таком положении… Тогда я подошла к столу и увидела револьвер.
— Вы подняли его, верно? Почему вы сделали это?
— Не знаю, мистер Эббот… правда не знаю. Я поняла, что дядя мертв, а потом вообще ни о чем не думала. Я просто подняла револьвер и положила на стол.
— Это был револьвер мистера Филда?
— Не знаю. Я не подозревала, что у него есть револьвер.
— Вы его никогда не видели?
— Нет, никогда.
— Понятно. Не был ли ваш дядюшка левшой?
Джорджина удивленно посмотрела на него:
— Не знаю. Я хочу сказать, что не знаю, можно ли его звать левшой или нет. Он обычно делал все правой рукой, но мне кажется, что в крикет он, как правило, играл левой.
Фрэнк слегка повернулся в кресле и посмотрел на камин:
— Похоже, мистер Филд жег там какие-то бумаги. Вы не знаете, что это было?
Ее лицо слегка порозовело, когда она произнесла:
— Это были… личные бумаги.
— Что-то из его коллекции отпечатков пальцев?
Джорджина возразила с искренним удивлением:
— Нет, нет, ничего подобного!
— Мисс Грей, когда вы заходили сюда поговорить с дядей, лежал ли на столе этот альбом?
— Нет, его не было.
— Вы уверены?
— Абсолютно уверена. Альбом очень большой… я не могла не заметить его.
— Но альбом лежал здесь, на столе, когда вы обнаружили тело мистера Филда и подняли револьвер?
— Кажется, лежал.
— Вы не уверены?
Она на секунду закрыла глаза:
— Да, он был здесь. Я не думала о нем в то время, но видела его.
— Он был открыт или закрыт?
— Открыт.
— А мистер Филд не вырывал страницу и не сжигал ее, когда вы находились у него в кабинете?
Она посмотрела ему в глаза и спросила:
— Почему вы спрашиваете меня об этом?
— Потому что страница была вырвана, а бумага сожжена на этой каминной решетке.
Фрэнк открыл альбом на той странице, где была закладка, и поднял конверт, чтобы показать ей неровные края вырванной страницы.
— Видите?
— Да.
— Когда это было сделано и почему?
— Мне ничего не известно о вырванной странице… при мне ничего подобного не происходило. Но мой дядя сжег кое-что.
— Боюсь, мне придется спросить вас, что именно он сжег.
Она молчала в нерешительности.
— Мистер Эббот…
— Вы не обязаны отвечать, но если вам нечего скрывать, советую ответить на мой вопрос.
Фрэнк увидел, что она вздрогнула, а затем будто оцепенела.
— Нет, скрывать мне, конечно, нечего. Это просто… это были бумаги скорее личного характера.
В его глазах мелькнула насмешливая искра, когда он сказал:
— Когда речь идет об убийстве, не может быть никаких личных дел.
Он не думал, что она может стать еще бледнее, но внезапно она побелела.
— Убийство?
— А вы приняли это за самоубийство?
Она заговорила медленно, тщательно взвешивая каждое слово:
— Когда происходит нечто подобное, не думаешь. Видишь, что случилось… но об этом не размышляешь. — После паузы она добавила еще несколько слов: — Все это… слишком ужасно.
Он кивнул.
— Мисс Грей, в показаниях нескольких свидетелей, которые мне передали, сказано, что, когда мистер Филд находился в своем кабинете, он не любил, чтобы его беспокоили. Вы сами ответили мне то же самое, когда я спросил вас, не заходили ли вы пожелать ему доброй ночи. Однако значительно раньше в тот же вечер вы заходили к нему в кабинет и оставались там около сорока пяти минут.
— Я хотела поговорить с ним.
— Это был довольно долгий разговор. Были сожжены какие-то бумаги, то ли он сделал это сам, когда разговаривал с вами, то ли позднее это сделали вы.
Джорджина поспешно возразила:
— Он сжег их сам.
Фрэнк вопросительно поднял брови и повторил ее последнее слово:
— Сам? — Прошло несколько секунд, прежде чем он продолжил: — Почти половина того, что он сжег, было плотной гербовой бумагой. Один-два кусочка уцелели. Не являлись ли эти бумаги завещанием?
После затянувшейся паузы она ответила:
— Да.
— Вы пришли в кабинет, говорили с ним, после чего было сожжено завещание. Вы подтверждаете, что все происходило именно так?
— Да.
В ту же секунду Фрэнк задал вопрос:
— Кто сжег его?
— Мой дядя.
— Почему?
— Он собирался составить другое завещание.
— Так вы пришли к нему, чтобы поговорить о завещании?
— Не совсем так.
— Не кажется ли вам, — сказал Фрэнк, — что лучше рассказать мне, о чем вы с ним говорили?
Он заметил, как сошлись на переносице ее брови, но она не нахмурилась. Ее потемневшие глаза сохранили напряженно-внимательное выражение. Через одну-две секунды она заговорила:
— Да, мне лучше рассказать вам все. Почти каждому в нашем доме кое-что известно об этом, но, наверное, будет лучше, если вы услышите всю историю. Вы познакомились с Мирри, когда приезжали к нам на танцевальный вечер. Не знаю, что рассказывал вам о ней Энтони.
— Только то, что она является дальней родственницей мистера Филда, который души в ней не чает.
Джорджина склонила голову:
— Мне кажется, что он был влюблен в ее мать, но она вышла замуж за другого. Произошла ссора. Джонатан не знал, что у них есть ребенок. Если бы знал, то, конечно, принял бы участие в судьбе Мирри, когда ее отец и мать погибли. Это произошло во время войны. Ее взяли к себе какие-то дальние родственники, но они жили почти как нищие. Девочка им была не нужна, и у них было очень' мало денег. Она ходила в среднюю школу, но провалилась на выпускных экзаменах, поэтому, когда ей исполнилось семнадцать лет, ей подыскали работу помощницы заведующей хозяйством в сиротском приюте. Звучит красиво, но она была просто служанкой. В конце концов дядя Джонатан узнал, что она в приюте, и забрал ее. Большую часть этой истории он рассказал мне вчера вечером. Раньше я ничего не знала.
— Да… пожалуйста, продолжайте.
Она почувствовала облегчение, когда заговорила об этом. Ей, казалось, стало легче дышать.
— Дядя Джонатан даже полюбил ее. У нее есть… свои достоинства, понимаете. И потом… он сказал мне вчера, что она очень похожа на свою мать. Мы все видели, что он искренне привязан к ней. Потом однажды утром я получила анонимное письмо. Оно… оно было отвратительным.
— Таковы почти все анонимки, — кивнул Фрэнк. — О чем там говорилось?
На ее лице появилось страдальческое выражение.
— В основном там говорилось о том, что я плохо отношусь к Мирри. Это… это пытались объяснить тем, что я ревную ее, потому что она красивее меня и потому что она всем больше нравится… все обвинения в таком роде. — Темные глаза вспыхнули от непритворного гнева.
— Вы сохранили это письмо?
Она покачала головой:
— Я показала его дяде Джонатану, а потом сожгла. Лучше бы я сделала это сразу.
— Почему вы так думаете?
Ее охватил гнев — именно сейчас, когда все было позади, уже прошло, и ничего нельзя было вернуть. Когда она говорила, отголоски этого чувства прозвучали очень явственно.
— Потому что дядя Джонатан рассердился… не на того, го написал это письмо, а на меня!
— Почему?
— Я не понимала. Ломала себе над этим голову, но не понимала. Дядя Джонатан очень вспыльчив, а письмо сыграло роль зажженной спички, поднесенной к пороху. Он встал на сторону автора этого мерзкого письма. Похоже, он считал, что я ревную Мирри и намеренно оскорбляю ее чувства, когда отдаю ей кое-что из своих вещей. Но это не так, мистер Эббот… ничего подобного! Если бы у вас были сестры и кузины, вы бы знали, что девушки часто обмениваются платьями, и в этом нет ничего плохого, они делают это из чувства взаимной симпатии и желания обновить гардероб… в этом нет ничего зазорного. Наверное, во времена дяди Джонатана люди были более чопорными, потому что он, похоже, никогда не слышал о таких вещах.
— Так вы серьезно поссорились с мистером Филдом. Когда это случилось?
Джорджина рассказала о том, как проходила ссора, и закончила взволнованно:
— Это случилось в понедельник… кажется, что с того дня прошло много времени, а сегодня только среда. — Внезапно на ее глазах показались слезы. — Извините, мистер Эббот. У меня такое ощущение, будто произошла какая-то нелепая случайность.