– Пусть они увидят котят!
Дракон вздрагивает всей громадной тушей и бормочет у меня в голове:
– Не может быть! – и растрачивает всё своё пугающее величие, потому что дальше уже быстро и очень волнуясь: – Двоедушцы корыстны и злы. Они вопят и просят за себя. Мерзкие, уродливые создания, сожранные тьмой. Отродья, место которым в Бездне. Но… ты… двоедушица… не боишься смерти, меня и молишь за других? Такое могут только светлые по рождению. Лишь им достаёт благородства защитить слабого. А это значит… Позволь …
Возле моей руки оказывается полупрозрачная тварь, похожая на комара, но размером с морскую свинку. Бронзовый, весь из винтиков, болтиков и скрепок. Лапки-проволочки. Туловище – небольшой резервуар с крохотным люком наверху. Тоненький хоботок впивается в палец. И я заворожено наблюдаю, как в нутро механического насекомого затекает моя кровь.
Комар отваливается и ползёт к дракону.
И по ту сторону разделяющей стены, над столом, возникает и светится панель с кнопками и клавиатурой. (Ух ты, сенсорная!) Справа от меня на столе за стеной – круг, разделённый на пять секторов. Туда садиться комар, выпускает кровь, как из шланга.
Стекло, разделяющее нас, мерцает, как экран.
В углу, сменяя друг друга, мелькают лица, а рядом – течёт бирюзовый текст: инспектор ищет какие-то соответствия по крови. Что-то вроде анализа ДНК.
Поиск останавливается, и передо мной гордое, красивое лицо мужчины средних лет. О таких говорят породистый. И безошибочно определяют социальный статус – аристократ.
– Герцог Дьюилли?! – ошарашено говорит дракон. – Значит, вы (и куда только девалось пренебрежительное «ты»?) его похищенная дочь и мо…
Слова обрываются, вижу, как грудь змея высоко вздымается, слышу гулкое биенье драконьего сердца.
Но мои мысли о другом. Нашёлся! Отец! Так похожий на моего. Вот бы увидеться с ним! Только бы раз! Он бы спас меня от всех драконов и бездн.
Инспектор же явно в смятении. Ходит туда-сюда, бьёт хвостом, ноздрями дрожит. В глазах, которые зеркало души, полыхает ад.
– Леди Дьюилли – двоедушица? Что теперь делать? Светлая по рождению не может пасть!
Даже жалко его. Не привык, должно быть, когда что-то идёт в разрез с предписаниями?
– Ну вы ведь можете никому не говорить про меня? – подсказываю и тут же жалею, потому что он пристально уставляется на меня, прожигает насквозь.
И уже не в голове, а сверху, оглушая, льются слова – непреклонные, строгие, страшные:
– Что же ты колеблешься, ангел? Лишь душа, тронутая тьмой, может подбивать ко лжи! Двоедушцам полагается Бездна. Так изыйди же в неё, мерзкая грешница!
Зажимы на запястьях отщёлкиваются, стул отползает, будто живой. Пол разверзается, срываюсь.
– Девочки! Вы обещали!
И последнее, что вижу: полные ужаса глаза дракона.
Доска, за которую ухватилась, начинает трястись. И ненасытная пасть Бездны клацает челюстями над моей головой. Лечу туда, где ворчит и плещется прожорливое нутро абсолютной тьмы.
Папочка! Люблю тебя! Прощай…
***
…и является свет.
Яркий, предельно-белый. Закрываю глаза ладонями, зажмуриваюсь, но он протекает сквозь пальцы, залезает под веки, выжигает зрачки. К счастью, скоро под тело подныривает нечто мягкое и проваливаюсь в это нечто. И… лечу вверх, как на батуте. Удаётся упасть на более-менее гладкое. Лишь тогда вздыхаю и открываю глаза.
Сижу на мягком и ослепительно белом. Над головой – синева, такая, что голова кругом. Яркая и чистая, как детская мечта.
А передо мной – круглое, красное, очень пушистое, с длинными ушами. Чёрные бусины смотрят, не мигая. Мой кролик. Своеобразный. Ну и я не Алиса.
– Привет, – говорю ему.
– Привет, – отвечают за спиной.
Оборачиваюсь и замираю.
Вот этот – настоящий, такой, какими я и привыкла представлять их в моём мире: юный, красивый, серебристо-белые волосы по плечам, взгляд голубой и невинный. Одет в светлое в пол. Над головой нимб.
Всё по канону.
– Значит, я всё-таки умерла?
Он улыбается, садится рядом.
– Нет, пока нет.
Голос добрый, приятный. Любые вести, сказанные таким, будут благими.
– Обнадёживает.
И откидываюсь назад, в пух облака. Теперь-то понимаю, что это оно, раз рядом сидит настоящий ангел.
– Они зовут меня Великим Охранителем.
Он без труда и зазрения совести читает меня.
– Надо же! Я представляла тебя страшнее и старше.
– Фантазёрка! – не ругается он. – Не ошибся в тебе.
– Стало быть, тебя благодарить, что не в бездне?
– А то! – слегка самодовольно, склонив голову набок. – Я немного подкорректировал твой полёт.
– Ну это же ты сам меня в бездну отправил?
– Отправил. Проверял. И ты первая, кто падая, просил о других. До тебя таких двоедушцев не было.
– Остальные улетели в Бездну?
– Да. И туда, откуда пришли. Ты верно угадала: Бездна – кротовина. Кстати, это моё недавнее изобретение. Ангелы, видишь, к нему ещё не привыкли. Как тебе?
– Изобретательно, – улыбаюсь я. – Так значит, были и другие. Как же они попадали сюда?
– В твоём мире этот мир, – он поводит тонкой ладонью, – книга. Она сама ищет себя героев. Выбирает, проверяет на прочность, отвергает. Ты подошла и твоя подруга тоже.
– Значит, Маша… Эта авария… Всё не просто так? Её тоже выбрали? Но зачем?
Он лишь пожимает плечами, подпирает подбородок рукой и уставляется в безмятежную лазурь.
Я не злюсь: разливы синевы, белизна облаков и скачущие вокруг алые кролики успокаивают меня.
– Это прыгуны, – Великий Охранитель снова отвечает на не произнесённое. – Любопытные ещё невоплотившиеся души. Чтобы им родиться там, нужно умереть здесь. Во, этому пора.
Он хватает ближайшего и выкручивает, как тряпку. Прыгун не издаёт и звука. У него нет рта, только глаза – выпученные, чёрные. Они взрываются. А прыгун проливается на облако клубничным соком – во всяком случае, пахнет так же.
Облако моментально, как губка, впитывает жидкость и снова безупречно белое.
– Слышишь? – Великий Охранитель поднимает палец вверх. По прекрасному лицу растекается блаженство. – Теперь кричит! Потому что родился.
Я не слышу, но верю, и становится хорошо.
– Что ты охраняешь и от кого?
– Понятное дело – мой мир. От всяких прочих авторов, которые так и норовят присочинить к нему что-то своё. Портят, искажают.
– Поэтому интердикты?
– Ага, с ними веселее. Я, знаешь ли, скучаю тут. А смотришь на них, – он показывает перевёрнутым большим пальцем вниз, как в Колизее – убей! – Караешь, милуешь. Хоть какое-то развлечение.
– Хорошенькое развлечение – играть людьми!
– Вы в своём мире тоже делаете это, когда призываете мой.
На моё недоумение отвечает снисходительно.
– Ваши авторы. На них не действуют мои интердикты. У них нет лицензии. Но они призывают миры. Кажется, у вас это называется творчеством, вдохновением. Но на самом деле авторы только подслушивают, то, что происходит в Призванных мирах. Подглядывают за их героями. И начинают с ними играть. Корёжа и извращая. Недавно мой мир тоже призвали.
– То есть, – кажется, мысль уловила верно, – в нашем мире кто-то начал писать книгу о твоём?
– Верно. И почти погубил его. Всё, что я смог, чтобы остановить автора, – затащить его сюда. Но это прорвало Охранный пузырь. И сюда стали попадать двоедушцы. Потом я понял: мир сам ищет того, кто его спасёт. Но двоедушцы были слабы. Рыдали, рвались домой. Туда я их и выпроваживал. Но ты… ты удивила меня. И ты спасёшь!
– Ничего себе! А ты уверен, что я похожа на спасительницу миров?
– Конечно, ты ведь сильфида.
– Это что ещё?
– Мы называем вас – дыхание мира. А если так, если он тобой дышит, значит, в тебе и спасение. На заре миров, когда я только стал Охранителем, небо пророчествовало о тебе. Мы ждали тебя.
– Но ведь полчаса назад я была двоедушицей, грешницей, достойной смерти? – напоминаю.
– Ты и сейчас она. И сильфида. Должна помочь.
– Но как? – От перспектив делается дурно, почти не могу дышать. Слова выходят, царапая гортань.
Он пожимает плечами и становится печальным, но говорит, тем не менее уверено:
– Ты должна переписать историю. Вернуть её к прежнему состоянию. И тогда вернёшься сама, в свой мир.
– Боюсь тебя разочаровать, но я не умею писать истории, – развожу руками.
– Умеешь. Написала же про котёнка.
Вздыхаю. Вот упрямец.
– То вышло случайно. И у меня нет лицензии.
Он смеётся.
– Теперь есть. С печатью Великого Охранителя. Держи.
И протягивает мне сияющий свиток.
Сглатываю.
– А если не смогу?
– Значит, навсегда останешься здесь, – буднично говорит он и встаёт. – Мне пора. Кто-то вновь нарушил интердикт. Тебе, кстати, тоже.
Он уходит, быстро уменьшаясь до точки. И путь его выстлан раздавленными прыгунами.
Всё вновь дрожит, и я опять лечу.
Земля внизу с овчинку. Ветер хлещет меня моим же криком.
Зажмуриваюсь, не хочу видеть, как превращусь в мокрое место.
Но упасть не дают. Ловят. Прижимают к себе. И тепло и ощущения вполне человеческие.
Теперь открываю глаза без опаски.
Он – в чёрном. Почти монашеское одеяние. Фуражка с драконом и лилиями. А над ними шипит и змеится аббревиатура – S.A.L.I.G.I.A.
Глаза серые, строгие. Только ресницы слишком длинные. Не по сану да и вообще несолидно, по-мальчишески.
Опускает меня бережно.
Качает головой.
А мне свою приходится задирать, чтобы смотреть на него – очень высокий.
– Идёмте, леди Дьюилли, – говорит он и мурашки бегут по спине от густого бархатного тембра. – Я провожу вас туда, где вы сможете отдохнуть.
Поворачивается и широко шагает прочь. Тяжёлые ботинки подбиты железом. Каждый шаг чеканится на мощённой аллее.
Едва успеваю следом, путаясь в неудобном приютском платье.
Думаю: сколько ему. На вид – около тридцати. Но он уже не дознаватель – погоны другие и на груди, у сердца, четырёх лепестковый цветок огненной лилии. Вообще странная форма – сутана священника с погонами и к ней фуражка. Но ему идёт.