– Наблюдал за тобой из-за книги. «Битва за розу», слыхала про такую.
Оглядываюсь, все застыли: Фил судорожно глотает и жмёт кулаки, дед бледен, эти, с пушками, вообще как истуканы. Даже пёс замер у ног, голову на лапы и ворчит тихо. Недовольный ещё.
Но по сути мы одни с прилизанным.
– Мне говорили про эту книгу. Я оттуда.
– Так и есть, поэтому ты должна пойти с нами, детка. И лучше сама, тогда они все, – он обводит рукой комнату, – выживут. Идём, хочу показать тебе, что битва за розу уже началась.
Достаёт руку из кармана, тянет мне, тонкая у него рука, почти с мою.
– Прости, Фил, – говорю. – Не волнуйся. Машу тебе скоро верну, вот зуб.
Он выдавливает лыбу, но потлив и напуган.
– И вы простите, дедушка, – кланяюсь. Баба Кора учила, что старшим кланяться следует, тогда они добреют. Дед смахивает слезу. – Манны потолочной, – показываю палец вверх, – лучше нет.
Наклоняюсь к Дружку, обнимаю морду:
– Ты жди, ещё приду, будем бегать.
Он, умница, смотрит так, будто обещание проглотил и поверил. А я отворачиваюсь, шмыгаю.
Встаю быстро, аж кидает вбок, иду к тощему, беру руку.
Битва моя.
И роза моя тоже.
Нельзя втаскивать других.
Уходим за руку с белым. И чёрные за нами.
Фил, дурында, орёт вслед:
– Мы придём за тобой, Маша, обязательно придём!
За ней – да, не за мной.
А Дружок скулит совсем по-тотошкински, но я знаю: верит, что вернусь.
Обещала ведь…
Глава 8. Не утонуть!
…тянет на дно.
И уже вместо радости – страх, паника. Барахтаюсь, рвусь вверх. Но сила там, внизу, побеждает: когтистые лапы хватают за щиколотки, водоросли оплетают горло. Задыхаюсь, бьюсь… и распахиваю глаза.
Надо мной скалится зверь. Не следа миловидности. Глаза – красные, злющие, зубы – иглы и длинные. Шерсть вся дыбом. Лапами упирается в плечи, давит в пол.
А комната – и впрямь под водой: по стенам и потолку – разводы зелени. Будто всё ещё смотрю сквозь толщу воды. Призрачное зеленоватое свечение – прямо перед лицом. Словно окунаюсь в него.
Мой кулон, соображаю. Поднимаю руку, чтобы проверить. Но стоит только двинуться – зверь щерится. Его рык расходится волнами леденящего ужаса по телу. Лишает воли и движений.
Лежу куклой, боюсь моргнуть.
Острая морда опускается к горлу, зубы-иглы кусают кристалл. И он… кричит. Крик глушит меня, пронзает острой, яркой болью, подбрасывает над ковром. Переворачиваюсь в воздухе, шлёпаюсь на четвереньки. Теперь нос к носу со зверем. Он дыбит шерсть на загривке. Роли сменились: ему страшно. Чую страх, пью страх, наполняюсь страхом до краёв. А потом – он выплёскивается из меня.
Криком:
– Убирайся!
И зверя буквально сметает. Волной зеленого света, льющегося у меня изо рта. Ещё долго, поблёскивая, оседают ворсинки розоватой шерсти.
Меня откидывает навзничь, бьюсь в конвульсиях. Кто-то выдрал мне горло. Не могу дышать. И говорить. Лишь глаза лезут из орбит в немом призыве: на помощь!
Уж не знаю, как госпожа Веллингтон слышит меня, но прибегает, садится рядом. Подползаю, кладу голову ей на колени, сворачиваюсь клубком. Гладит по волосам, шепчет:
– Тихо-тихо, девочка, это – отдача.
– Потому убила?
– Да, до тех пор, пока сильфида не утратит человечность окончательно, она чувствует каждую смерть.
– Это – сила сильфиды?
– Она. А к вам до этого заглядывал розовый зверёк?
– Угу, – говорю, голос ещё хриплый, сорванный в крике, – милый такой. Пил какао из кружки.
– Хорошо, что ему нужно было зерно. Оно испугалось и разбудило вас. Эти звери, сонники, очень опасны. Они усыпляют человека и потом – питаются его снами, пожирая всё: воспоминания, эмоции и саму душу. Поэтому сонников нужно убивать. Правильно, что вы убили.
– Нет, убивать – больно. Не хочу больше.
– Увы, – вздыхает наставница, – вы родились, чтобы убивать.
– Всё не так. До рождения мы лишь одинаковые клубничные зайцы. Только смотрим, но у нас нет рта. Но, когда рождаемся, обретаем рот и голос. Право говорить и возможность выбирать. Я убила один раз, мне не понравилось. Второй раз точно не буду. Потому что человек, а не бездумная пушка!
Выдала тираду – полегчало. Привстаю, заглядываю в непроницаемое длинноносое лицо наставницы.
– И мне нужна информация о сильфидах. Вся, какая есть. Хочу знать, во что превращаюсь.
Та лишь разводит руками:
– Что я знала, уже сказала вам. Больше, пожалуй, не скажет никто. После того, как всех сильфид дезактивировали, всё, что люди знали о них, было изъято из архивов, библиотек и даже голов и помещено в спецхраны Эскориала. Уровня доступа даже у вашего инспектора не хватит, чтобы проникнуть туда.
– А у вас откуда такая осведомлённость?
– Мой отец, лорд Веллингтон, был главой спецхрана. Рассказывал кое-что. Очень немногое, поверьте. Он – отличный служитель Её Величества. Не из болтливых.
– Но Бэзил говорил, что его учили управлять сильфидой, значит, он знает обо мне намного больше.
– Не придумываете себе лишнего, – она встаёт, отряхивается и поджимает губы. – А то, я смотрю, у вас склонность к фантазиям. В чём-то это хорошо, но иллюзий питать не стоит. Он – государственный щит, вы – опасное оружие. Не люди – инструменты. Но вам, как видите, позволяют жить по-людски. Это достойно благодарности.
Вот только говорить «спасибо» как-то не тянет.
Она прощается со мной до ужина и гордо покидает, напоследок, уже от двери, бросив:
– Если собрались сопротивляться предначертанному, взвесьте свои силы. Чтобы не пострадали все вокруг.
Знает, чем кольнуть. Потому что снова всплывает Бэзил и тот зал, полный народу, в Эскориале.
Тошно и одиноко.
Придётся самой. Она – не союзник.
Иду в библиотеку, вообще-то – с надеждой отвлечься одним из семи сюжетов. Но… над столом, будто портал, горит и манит клавиатурный экран.
Значок коммлинка – дракон, что держит в пасти открытую книгу. Видимо, нырнул в сеть – как в пасть чудовища. И уже летишь, не останавливаясь, до дна.
Сажусь, кликаю мышкой – к счастью, она совсем как наша, – на дракона-книгожору. И на белом экране загорается строка поиска. Немного свербит и сдавливает горло. Это – зерно сильфиды? О чём-то предупреждает?
– Ну, – трогаю кристалл пальцами, скольжу по острым граням и, коснувшись следа от зубов сонника, ощущаю пульсацию. Оно живое? – чтобы нам спросить у Великого и Ужасного коммлинка, а, зёрнышко?
Оно подсказывает. И я с улыбкой принимаю подсказку. Верно, что же ещё может интересовать зерно. Только:
– Как мне прорасти?
Ввожу, нажимаю Enter и замираю, кусаю кулак, слышу, как в ушах ухает сердце. А дракон на экране мучительно долго кружится за хвостом.
***
Филиал Вышей школы экономики открылся в нашем городе как раз в тот год, когда мы с Машкой закончили обычную, среднюю, а дядя Юра стал замглавы. Он курировал как раз образование и культуру. Вот и пробил филиал у нас в городе. Хотел чтоб Маша туда поступила, но разве она когда слушала. Нет, подалась на информационные технологии в местный колледж. А я пошла в ВШЭ, сразу двум папам угодила – родному и крёстному. Поступила на бизнес-аналитика. Ещё в школе планировала помогать отцу с делами фирмы, но помогать хотелось с умом и знанием профессии.
Училась легко, с радостью. Несмотря на провинцию, преподавательский состав подобрался прекрасный. Особенно нам, девчонкам, всем без исключения нравился философ. Завалил учёбой он нас так, как будто хотел вылепить из нас Сократов, не меньше. Меня угораздило влюбится в него – а сейчас даже лица не вспомню, и фотографий не осталось, но почему-то он, кажется теперь, похож на Бэзила или тот на него, – тоже худой, высокий, с тёмными волосами. И строгий. Очень. Задал нам аж тридцать книг прочитать – труды философов. И спрашивал по ним, а не по учебнику. Я прочла все тридцать. Потому что нет лучшего способа доказать учителю свою любовь, чем выучить его предмет.
В самое сердце меня поразили две книги – «Моби Дик» и «Имя розы». Последняя – особенно. Она читалась потом и в «Коде да Винчи» и в «Облачном атласе». Мир после неё ощущался глобальной книгой на полке в библиотеке-вселенной. И если на стеллажах затерялся какой-то том – не беда. Ведь… «нередко одни книги говорят о других книгах». А значит по аллюзиям, цитатам, упоминаниям ты всегда доберёшься до той, которую ищешь, – скрытой, затерянной, самой важной. Той, где имя розы.
А значит, как бы усилено не стирали информацию, всегда останется след. И я его найду.
***
Дракон вспыхивает и сменяется синеватыми строчками ссылок. И я пускаюсь в погоню. В отличии от нашего интернета здешний коммлинк больше напоминает форум. Тысячи и тысячи голосов – обрывки высказываний, кусочки текстов, схемы и таблицы. Чёрт ногу сломит, как говорит отец. Даже непонятно, почему они закрывают доступ сюда. Попробуй выуди что-нибудь.
Но чуть позже понимаю – и коммлинк, как и интернет, пожирает время. Проваливаюсь и скорее ощущаю, чем вижу, как КИ приносит и ставит рядом ужин, как заглядывает госпожа Веллингтон. Меня нет. Я странствую по сети.
Засыпаю тут же, на столе, рядом с остывшим и нетронутым ужином. Снится экзамен по философии. Профессор строг, а я ничего не знаю, мямлю, тяну, сгораю от стыда.
– Грешница! Двоедушица! – вопит он. – В Бездну!
Грохочет по столу кулаком, пол подламывается и падаю …
…на пол, из кресла.
Так и просыпаюсь.
Поднимаюсь, почёсываю ушибленный затылок. Окно приоткрыто, и утренний ветерок умывает свежестью. В стекло пурпурной лапкой скребёт утро, а у горизонта потягивается, разминая лучи-руки, солнце.
На экране – мигает конверт. Похоже во всех мирах это значит одно и тоже: вам письмо!
Клацаю. На экране появляется усталый мужчина и унылым голосом зачитывает: «Леди Айринн Дьюилли не позднее десяти часов по полудню сего дня вам надлежит явится в Эскориал для дачи показаний о несанкционированном выбросе силы сильфиды. Ваш инспектор – Бэзил Уэнберри. Пятый этаж, седьмой кабинет направо».