о в ребра, глухо ударилось и застонало. Наступило молчание – доносилось лишь слабое дыхание.
Фарр осторожно спросил: «Кто там?»
Ответа не было.
Фарр повторил вопрос на всех известных ему языках и диалектах. Ответ все равно не последовал. Фарр тревожно присел на корточки. Его окружал кромешный мрак, никаких средств разведения огня у него не было.
Дыхание соседа становилось хриплым, затрудненным. Протянув руку в темноте, Фарр нащупал скрюченное тело. Приподнявшись на колени, он положил соседа на спину, расправил ему руки и ноги. Дыхание стало более равномерным.
Фарр сел, прислонившись к стене, и стал ждать. Прошло пять минут. Стены подземной камеры внезапно содрогнулись – Фарр услышал глубокий, далекий звук: где-то что-то взорвалось. Минуты через две камера снова содрогнулась, раздался такой же звук. «Подземная битва», – подумал Фарр. Шершень сражался с кротом – под землей, насмерть.
Волна давления и звука заставила сидевшего Фарра пошатнуться; стены камеры вогнулись и распрямились. Чувствовалось, что последний, мощный взрыв был окончательным. В темноте сосед вздохнул и закашлялся.
«Кто там?» – снова позвал Фарр.
Ему в лицо блеснул яркий луч света. Фарр поморщился и отвернулся. Свет продолжал слепить его.
«Поверните в сторону эту дрянь!» – прорычал Фарр.
Луч света прошелся по телу Фарра, задержался на полосатой блузе посетителя планеты. В отраженном зареве Фарр узнал коричневого налетчика – грязного, покрытого кровоподтеками, изможденного. Свет исходил из застежки на плече туники соседа.
Коричневый антропоид заговорил – протяжно и хрипло, на языке, незнакомом Фарру. Фарр покачал головой, выражая непонимание. Коричневый антропоид внимательно, с очевидным сомнением рассмотрел Фарра еще раз. Затем, болезненно кряхтя, он поднялся на ноги и тщательно изучил стены, пол и потолок камеры, игнорируя Фарра. Сверху, на недоступной высоте, находилось отверстие, через которое они оба выпали. Сбоку можно было заметить плотно скрученную сучковатую диафрагму. Фарр сидел, угрюмый и возмущенный; у него болела царапина на голове. Деятельность коричневого субъекта раздражала его. Было совершенно ясно, что из камеры невозможно было легко сбежать. В Сзекре умели позаботиться о таких вещах.
Наблюдая за коричневым соседом, Фарр в конце концов пришел к заключению, что тот был тордом – представителем самой человекообразной из трех рас системы Арктура. По поводу тордов ходили неприятные слухи, и Фарра немало беспокоил тот факт, что его соседом по камере – особенно в темноте – оказался торд.
Закончив изучение стен, торд снова обратил внимание на Фарра. Его глаза чуть светились – глубокие, холодные и желтые, как кристаллы топаза. Он снова заговорил, прерывисто и хрипло: «Это не настоящая тюрьма».
Фарр удивился. В сложившихся обстоятельствах такое замечание показалось ему очень странным: «Почему вы так думаете?»
Прежде чем ответить, торд снова изучил внешность Фарра, потратив на это не меньше десяти секунд: «Наверху большое волнение. Исзики сбросили нас сюда временно, чтобы мы не мешали. Скоро нас отведут в другое место. Здесь нет глазков, нет рецепторов, передающих звук. Это камера хранения».
Фарр с сомнением поглядывал на стены. Торд издал низкий протяжный стон, опять вызвавший у Фарра удивление – пока он не понял, что торд выражал таким неземным способом нечто вроде насмешки.
«Ты хочешь знать, почему я так уверен в том, что говорю, – сказал торд. – Я способен ощущать бремя твоего внимания».
Фарр вежливо кивнул. Пытливый взгляд торда становился слишком назойливым. Фарр наполовину отвернулся. Торд начал что-то бормотать себе под нос: монотонно, нараспев. Жаловался на судьбу? Декламировал погребальные молитвы? Свет на плече торда почти померк, но его мрачное мурлыкание продолжалось. В конце концов веки Фарра устало смежились; он заснул – беспокойным, тяжелым сном. Царапина на голове продолжала вызывать жгучую боль. Он слышал доверительно обращавшиеся к нему голоса и хриплые выкрики; он был дома, на Земле, ему нужно было кого-то увидеть, с кем-то встретиться. С другом. С кем? Фарр ворочался и бормотал во сне. Он знал, что спит, он хотел проснуться.
Гулкие голоса, шаги… беспокойные видения исчезли. Фарр забылся глубоким сном.
Свет хлынул через овальное отверстие, на фоне которого стояли два исзика. Фарр проснулся – и слегка удивился тому, что торда поблизости не было. По сути дела, все помещение казалось другим. Он больше не лежал в полости между корнями сучковатого черного дерева.
Фарр с трудом приподнялся и сел. У него слезились глаза, все казалось расплывчатым, мутным, трудно было собраться с мыслями. Мыслям не за что было зацепиться. Ум словно распался на части, и каждая часть падала по отдельности в воздушную бездну.
«Саинх Эйл Фарр! – позвал его один из исзиков. – Не затруднитесь ли вы сопровождать нас?» На исзиках были желтые и зеленые ленты. Агенты Сзекра.
Фарр с трудом поднялся на ноги и, пошатываясь, выбрался через овальный выход. Один агент шел впереди, другой – за спиной; они брели по длинному извилистому коридору. Идущий впереди агент отодвинул панель – и Фарр снова очутился в арочной галерее, откуда он наблюдал за набегом тордов.
Из галереи они спустились под открытое ночное небо. Мерцали звезды. В нескольких градусах под звездой, в которой Фарр узнал Бету Возничего, он заметил родное Солнце. При этом он не почувствовал никакой тоски, никакого стремления вернуться домой. Он не испытывал никаких эмоций. Он просто смотрел, но даже не обращал особого внимания на то, что видел. Он чувствовал себя легко, беззаботно, расслабленно.
Обогнув груду сучьев и листвы, оставшуюся от упавшего дерева, они приблизились к берегу лагуны. Впереди на ковре мягкого мха высился огромный ствол.
«Дом саинха Жде Патасза, – объявил один из агентов Сзекра. – Вы – его гость. Он держит свое слово».
Дверь сдвинулась в сторону, и Фарр, не чувствуя под собой ног, вступил внутрь ствола. Дверь беззвучно закрылась у него за спиной. Фарр стоял один в высоком круглом фойе. Он схватился рукой за стену, чтобы не упасть – его слегка раздражала неустойчивость, неопределенность восприятия. Пришлось сделать усилие: ощущения и мысли постепенно начинали сходиться, сливаться воедино.
К нему вышла молодая туземка. Она носила черные и белые ленты, а также черный тюрбан. Ее кожа в промежутках между лентами отливала розовато-фиолетовым оттенком. Черная линия вокруг головы подчеркивала горизонтальное разделение секторов ее глаз. Фарр внезапно осознал, насколько взъерошенным, грязным, небритым он выглядел.
«Саинх Фарр, – произнесла туземка. – Я буду очень рада, если вы соблаговолите меня сопровождать».
Она провела его в шахту лифта. Диск поднял их метров на тридцать; от этого движения у Фарра закружилась голова. Он почувствовал, как его взяли за руку прохладные пальцы туземки: «Сюда, пожалуйста, саинх Фарр».
Фарр сделал шаг вперед, остановился и прислонился к стене. Постепенно головокружение прошло.
Туземка терпеливо ждала.
У него прояснилось в глазах. Он стоял в полости огромной ветви; туземка поддерживала его, обняв за талию. Он заглянул в ее бледные сегментированные глаза. Она безразлично смотрела на него.
«Меня… одурманили каким-то зельем», – пробормотал Фарр.
«Сюда, пожалуйста, саинх Фарр».
Она направилась вперед по коридору волнообразной походкой, благодаря которой казалось, что верхняя часть ее тела плывет по воздуху. Фарр медленно следовал за ней. Его ноги окрепли, он чувствовал себя немного лучше.
Туземка остановилась у конечной диафрагмы, повернулась и сделала широкий церемониальный жест обеими руками: «Вот ваши апартаменты. Вам принесут все, чего вы пожелаете. Для Жде Патасза дендрология – открытая книга. Его рощи удовлетворяют любые потребности. Заходите и наслаждайтесь изысканным жилищем Жде Патасза».
Фарр зашел в комнату – одно из четырех соединенных отделений самого сложно устроенного стручка из всех, какие он видел до сих пор. Первое помещение служило трапезной. Из пола росло внушительное, уплощенное с обоих концов ребро, образующее стол, способный поддерживать дюжину блюд.
Следующее помещение, увешанное волокнистыми синими драпировками, по всей видимости было предназначено для отдыха. За ним была комната, заполненная почти до колен бледно-зеленым нектаром. Фарр внезапно обнаружил у себя за спиной льстиво вздыхающего небольшого исзика в белых и розовых лентах домашней прислуги. Служитель ловко удалил грязную одежду Фарра. Фарр вступил в ванную, и служитель постучал по стене. Из небольших отверстий брызнула пахнущая свежестью жидкость, прохладно покалывающая кожу. Служитель набрал ковш бледно-зеленого нектара и вылил его на голову Фарра, мгновенно покрывшуюся при этом щекочущей пузырящейся пеной, через некоторое время растворившейся и оставившей кожу Фарра чистой и мягкой.
Служитель приблизился со скорлупой в руках, заполненной почти бесцветной пастой. Пользуясь маленькой губкой, он тщательно натер этой пастой лицо Фарра, и его щетина исчезла.
Прямо над головой Фарра формировался наполненный жидкостью пузырь из тонкой пленки. Пузырь увеличивался, дрожал и колыхался. Служитель протянул вверх руку, вооруженную острым шипом. Пузырь прорвался, окатив Фарра с головы до ног мягкой ароматической жидкостью, пахнущей гвоздикой – жидкость быстро испарилась. Фарр вышел в четвертую комнату, где служитель обернул его свежими лентами и прикрепил к его ноге сбоку черную розетку. Фарр уже немного разбирался в обычаях исзиков и в какой-то степени удивился. Наличие этой розетки, личной эмблемы Жде Патасза, было весьма многозначительно. Фарр тем самым признавался почетным гостем Жде Патасза и, следовательно, находился под защитой от любых и всех врагов. Теперь Фарр мог свободно пользоваться любыми помещениями жилища и дюжиной прерогатив, обычно предоставляемых только домовладельцу. Фарр мог манипулировать любыми нервными волокнами, рефлексами, стимулирующими приспособлениями и проходами жилища. Он мог беспрепятственно распоряжаться любыми редкостями и драгоценностями Жде Патасза и, в целом, становился чем-то вроде двойника самого Патасза. Подобную честь не оказывали часто, а в отношении землянина это был, пожалуй, единственный в своем роде случай. Фарр недоумевал: чтó он сделал для того, чтобы заслужить столь исключительное обращение? Возможно, это была своего рода компенсация за бесцеремонную грубость, которой Фарра подвергли во время набега тордов. «Да! – подумал Фарр. – Этим, надо полагать, все объясняется». Оставалось только надеяться, что Жде Патасз сумеет смотреть сквозь пальцы на незнание Фарром сложнейших ритуалов, принятых в «воспитанном» обществе высших исзикских каст.